Мы с Холмсом осторожно пробирались по тропинке, всматриваясь в заросли по сторонам. Мы прошли всего несколько ярдов, когда раздался щелчок пистолета и у моего виска просвистела пуля. Повернувшись на звук, я почувствовал, как вторая пуля задела мне левую руку, и одновременно послышался выстрел.

– Сюда, Холмс! – крикнул я, поскольку Синклер каким-то образом занял удобную позицию у главного пути и затаился где-то у стрелки.

Холмс нырнул в заросли, когда безумец опять прицелился. Я выстрелил и опять промазал, его же пуля прошла неприятно близко.

Распластавшись и вжавшись в землю, насколько возможно, я пополз вверх по насыпи, что сильно осложнялось из-за моей раненой руки. Когда я достиг вершины и попытался подняться на ноги, перед глазами предстал Синклер, всего в нескольких ярдах от меня; пистолет его нацелен прямо мне в сердце. Я поднял оружие, но было уже поздно.

Прежде чем он смог выстрелить, произошло нечто удивительное. Рельсы под его ногами задвигались, он потерял равновесие и в мгновение ока растянулся рядом с железнодорожными путями.

Я осторожно поднялся на ноги и пошел к нему. Его пистолет валялся на расстоянии вытянутой руки, и он как сумасшедший скреб землю, пытаясь до него дотянуться. Я не мог понять, почему он не может подползти, пока наконец до меня не дошло, что его правая нога накрепко зажата между рельсом и подвижной частью основной ветки, которая сочленялась с запасной.

Я находился всего лишь футах в двадцати от него, когда он схватил свое оружие. Я тотчас выстрелил, но снова промахнулся. Его первый выстрел оказался неудачным, но вторая пуля угодила мне в левое плечо, пронзив такой острой болью, что я выпустил из рук свой пистолет, повалился на колени; слабость и боль завладели мною. Голова закружилась, и я опять услышал ритмичный стук колес, как будто вернулся на площадку машиниста в Солсбери. Я знал, что надо найти свой пистолет и начал в полузабытье шарить вокруг себя. Солнце полыхнуло мне в глаза, и я услышал крик Холмса: «Прыгайте, Ватсон, погибнете!»

Секундой позже откуда-то выскочил Холмс, как будто появился прямо из солнечной вспышки, и, вцепившись в меня захватом регбиста, метнулся в сторону, на склон насыпи. Пространство над моей головой наполнилось ревом и темными очертаниями, мелькающими вдоль запасной ветки и громыхающими в сторону стрелки, где лежал зажатый рельсами Синклер.

Когда астроном понял свою участь, он громко, пронзительно закричал, криком, ужаснее которого я ничего не слышал, но голос его тотчас оборвался с ужасающим бульканьем, когда поезд с тяжелыми, груженными известью вагонами неумолимо пересек стрелки, превращая несчастного в кровавые лохмотья своими безжалостными стальными колесами.

– О Боже, – раздался потрясенный голос Эмили Нортон. – Я вовсе не хотела этого!

На некоторое время я потерял сознание, и следующее, что я помню, это склонившееся надо мной встревоженное лицо Эмили, перевязывающей мои раны. Вместе с Холмсом они каким-то образом перенесли меня подальше от железнодорожного пути, и теперь я лежал на кушетке, должно быть, в кабинете Синклера. Когда Эмили увидела, что я пришел в себя, она подозвала Холмса.

– Как вы себя чувствуете, Ватсон? – спросил он. – Мисс Нортон говорит, что обе пули задели только мышечную ткань.

С помощью Эмили мне удалось сесть.

– Со мной все будет в порядке, Холмс, – заверил я, – но что же с Синклером? Что произошло с ним?

– Его больше нет, Ватсон. Желание короля Эдуарда исполнено, но не нами, а рукой судьбы. Погибшие в Солсбери, Грэнтэме и Шрюсбери отомщены в какой-то мере, и наша страна не будет страдать от его зверств в грядущей войне.

Мой друг вскоре ушел, чтобы связаться с Майкрофтом, а Эмили занялась исследованием кухни Мэнора, разыскивая, чем бы мы могли подкрепиться. Я лежал, оберегая больное плечо, в самом обиталище астронома, и глазел по сторонам. Тихая уютная комната всем своим видом говорила о вкусе образованного сельского джентльмена. Здесь были выставлены ящики с ископаемыми из меловых холмов, кусочки метеорита, бесконечные полки с книгами по астрономии, геологии… У окна, поблескивая медной трубой, устремленной в голубое небо, стоял его телескоп на своих неуклюже растопыренных ножках. Я не мог представить, как безумие, подобное безумию Синклера, могло быть вскормлено в этом гнезде учености, вернее, как человек, который выбрал своим занятием познание Вселенной, мог опуститься до тех кошмаров, которые он изобретал и конструировал.

Эмили принесла чай, а вскоре вернулся и Холмс и, роясь в бумагах Синклера, время от времени стал издавать ликующие возгласы, обнаружив какой-нибудь очередной особенно важный документ.

На автомобиле прибыла группа работников Майкрофта, и я настоял на том, чтобы пойти вместе с ними к запасной железнодорожной ветке.

Оказавшись там, я понял наконец, как погиб Синклер. Пришедшие в движение стрелки зажали его ногу, как раз когда он собирался выстрелить, а падение повлекло за собой спиральный перелом зажатой ноги. Кто бы ни был тот, кто привел в движение стрелку, он не сообразил, что это действие приведет к высвобождению поезда с тяжело груженными вагонами и позволит ему тем самым съехать вниз по наклонной запасной ветке к основному пути. Распростертый у самых рельсов, Синклер со своей изувеченной ногой не мог даже откатиться. Его останки представляли собой чудовищное зрелище.

Люди Майкрофта занялись своим делом, и с этим мы их оставили. Погрузив велосипед Эмили в кабриолет, мы выехали в Ньюбери. Последний раз взглянув на Мэнор, я заметил, что старый бульдог так и спит на лужайке, окруженный слегка колышущимися полуденными тенями.

В Сэндлфорде в старой деревенской гостинице мы заказали чай на хемпширском берегу Инборна. Его подали в маленьком садике с крошечным ручейком – притоком Инборна, под узловатыми яблонями, на которых уже красовались плоды. Рядом возвышалась деревенская церковь, а вокруг раскинувшейся неподалеку зеленой полянки из дверей своих домиков на солнышко высыпали сельские жители. Мы уселись вокруг простого, грубо обработанного чайного столика – ни дать ни взять трое друзей на загородной прогулке, – и если бы не боль в плече, я бы не поверил в события сегодняшнего дня.

– Итак, господа, – сказала Эмили, разлив чай по чашкам, – может ли мне кто-нибудь объяснить, в чем было дело?

Холмс улыбнулся ей поверх чашки с чаем:

– Я думаю, что прекрасному полу надо предоставить право первенства. Может, вам будет угодно просветить нас по поводу вашего неожиданного и весьма своевременного появления в Сиддентоне?

– Хотела бы я напустить туману, как вы, когда мистифицируете других и получаете от этого удовольствие, – ответила она, – но все было до нелепости просто. Новости оказались слишком тревожными, и мне захотелось узнать, есть ли у вас какие-то сдвиги. Этим утром я заехала в «Клэридж» и едва не столкнулась с вами, когда вы выскочили из гостиницы и схватили кеб до Пэддингтона.

– Вы поехали за нами! – воскликнул я. – Это было очень рискованно!

– Чепуха, доктор! Я просто подумала, что если вы так спешите, то, должно быть, не без причины, и помчалась за вами без всяких раздумий. На Пэддингтоне я вскочила в тот же поезд и доехала до Ньюбери.

– Но как же вы не потеряли нас после Ньюбери? – спросил Холмс.

– Я вспомнила, что в вашем списке числился Сиддентон-Мэнор, и, пока вы были в конюшне, взяла напрокат велосипед. Вы обогнали меня у станции в Сиддентоне.

– Точно! – воскликнул я.

– Когда вы свернули на подъездную дорогу, я оставила велосипед на обочине и стала осматривать окрестности. Увидев шахты и запасной путь, я подумала, что здесь кто-то явно разбирается во взрывных работах и в железных дорогах, и как раз подошла к вагонам с другой стороны, когда послышались голоса. Я видела вас на мостках, но не могла расслышать, что происходит, и не заметила у него оружие, пока вы не повернулись. Тут я решила, что самое время вмешаться.