Если бы меня спросили, как сделать так, чтоб пропавших без вести стало меньше, я бы посоветовала вживлять людям маячок. Чтоб даже покойника могли отыскать по сигналу. Как это сделать – я не знаю, но верю, что это вполне возможно.

Дверь выглядела не совсем обычно. Деревянная, толстая, с облезлой краской, точнее – тремя. Зеленая, бежевая, преимущественно – темно-коричневая. Мощная домовая входная дверь. Вместо ручки – тукало. Я бы сама никогда не догадалась, что это приспособление именно – тукало, но как раз вчера видела похожее в магазине. Там кузнечные произведения продают. В павильоне рядом с Гостиным двором. Люблю туда заходить, поглазеть на картины и всякие антикварные штуки.

Если совсем коротко описать тукало – это дверная ручка, которой можно стучать. Заменитель кулака, нет – звонка. Или ноги, которой некоторые пинают дверь, зачем они так делают – кто знает. Наверное, лавры Вини Пуха спокойно жить не дают, «Сова, открывай, медведь пришел!».

В магазине тукало тюкало негромко. А на двери издавало глубокий громкий звук, напоминая о ритуалах вуду или осаде крепостей. И еще – это тукало было произведением кузнечного мастерства. Его основание отдаленно напоминало фирменную французскую лилию. А сама ручка была в форме льва, страдающего, оттого, что его челюстью били об основание. Зубы оскалены, глаза вытаращены. Сразу видно – фигово ему биться мордой ради чужой прихоти.

Любому другому человеку первой пришла бы на ум мысль свинтить это самое тукало. Потому как кованые вещи сейчас в цене. Даже поразительно, что его до сих пор не сперли.

Мне свинчивать пока ничего не хотелось. Я пристально разглядывала дверь, теперь – с изнаночной стороны. На ней ручки не было вовсе, была копеечная стальная задвижка. Которую я немедленно открыла. Створка тут же приоткрылась и в щель пролетела мелкая муха.

Кроме тукала у двери была еще одна странность – она одиноко стояла посреди зеленой лужайки. Слева, метрах в пятидесяти, находились три редких забора, за которыми виднелись чахлые сады-огороды. Разграбленные железные гаражи по правую руку выглядели не менее удручающе. Людей поблизости не видно, но тропинка у заборов была, а на сером железе гаражей красовались угрожающие надписи с точными указаниями, что ожидает грабителей. В основном владельцы уже выпотрошенных гаражей мечтали заняться сексом с ворами в самой извращенной форме. Реже – просто убить.

Мы стояли перед дверью и решали, как поступить дальше. Была мысль выпить кофе из термоса. Перекусить бутерами. Или сразу приступить к делу.

– Юбилейный портал, – словно намекая на повод для праздника, насмешливо сообщил Пиксель.

– Не шути, а?

Он посмотрел на меня из-под козырька кошмарной кепки спокойно, не как на идиотку. Для него мои поиски – отличный повод размять ноги и не быть одному. Кстати говоря, прозвище Пиксель он получил вовсе не за габариты. Он меня на голову выше. Изредка я подозреваю, что он слегка в меня влюблен. Чаще – что он меня опекает, чтоб потом совесть не мучила, если со мной гадость случится.

– За год – девять попыток. Эта – десятая, – уточнил Пиксель.

– Надеюсь, сутки долбаться не будем. Погода…, – вяло промямлил Тоник, не слезая с велика.

– Что погода? Жара, – возмутилась я.

– Вот именно. У нас мало воды. Иссохнем как мумии. Я уже неделю без мочи живу, – Тоник не всегда ноет, временами он очень деятельный оптимист, но не сегодня.

Его недавно девушка бросила, вот он к нам и прибился за компанию. Он так всегда делает, когда его бросают. С нами переживать трагедии гораздо веселее.

Пиксель, когда в ехидном настроении, называет Тоника гламуристом. Из-за его любви к модному всему. Тоник даже трусы простые покупать не будет. И в обычную парикмахерскую не пойдет. И стрижки у него всегда ассиметричные. И он в курсе всяких модных тенденций.

– Люди меня запомнят красивым, – от таких признаний с ума сойти можно.

Я вот на внешность гораздо меньше трачу времени и денег. Из-за чего часто выслушиваю массу критики.

Божья коровка, растопырив крылышки, пролетела мимо моих глаз, заложила вираж и приземлилась на плече Пикселя. Но он ее не заметил.

– Меня все время поражает – всего полчаса от города, а как в другое измерение попадаешь, – вдруг заметил Тоник и добавил: И в городе иногда то же самое бывает, свернешь за угол, а там другой мир.

Конечно, мне тут же вспомнился Сашка, но речь явно шла не о нем.

– В переулках скукота и серость, а на Невском жизнь кипит…

– Кипятком, – зачем-то продолжил Пиксель.

Я слушала их пререкания, раздумывая, почему у некоторых мальчишек ноги как у кузнечиков.

Нет не зеленые и коленками назад, но похожи. Странно, Тоник мне в целом нравится, а ноги – нет.

– … да, тут место не для таких как ты, – привычно пошутил Пиксель.

– Хватит до меня докапываться…, – судя по ответу Тоника они сейчас снова затеют длинный обмен любезностями.

Божья коровка решила, что отдыхать на таком беспокойном аэродроме небезопасно и, растопырив крылья, тяжело взмыла вверх. Пролетела над дверным косяком и растворилась в небе.

Надо же – это хорошо Пиксель сказал – юбилейный проход. Где мы только не проходили. Была железобетонная арка в поле, как окаменевшая серая радуга. Был заброшенный колодец, как язва в траве. Я в нем чуть коньки не отодвинула. Если бы не Пиксель – там бы и осталась. Тогда Тоника еще с нами не было.

Еще была странная роща из кривых, как вопросительные знаки, деревьев. В которой не было замечено ни единой птицы. Были три заброшенных кладбища. Одно – татарское, удивительное тем, что в самом его центре бил чистейший родник. Из которого кроме ледяной воды пробивались странные монеты, которые мы не стали брать. Второе кладбище оказалось – шведским. Там крест в земле погибал – классный, каменный, резной. И тяжелый – не утащить.

На третьем, русском кладбище мы были втроем. По совету заказчика пришлось проходить через склеп какой-то купчихи. У склепа присутствовали все признаки портала: рядом дерево с двумя стволами, пополам расколотое молнией, пересечение четырех дорожек, синий огонь по ночам, компас глючил как положено, даже поведение ворон соответствовало. Я давно начала составлять список подобных примет.

Купчиха была не просто так – она дала денег на постройку церкви. Остов которой стоял на макушке холма, снизу речка с идеальным изгибом под прямым углом, а на склоне – могилы, имена с ятями, четыре склепа, «наш» – самый впечатляющий.

В полночь у нас случился коллективный глюк – отчетливо видели приведение. Я и Тоник, Пиксель в это время уснул прямо у подножия мраморного ангела, завернувшись в спальник. Сразу скажу – я здорово испугалась поначалу, а Тоник был возмущен. Он ожидал от приведения большей бестелесности. Дурак какой – разве купчихи тощими бывают? Не удивлюсь, если он понадеялся, что возникнет юная красивая девушка, которая увидит его, Тоника и воспылает к нему нежными чувствами.

– Сейчас не то что раньше. В те времена, чем толще, тем красивее, – напомнила я, невольно защищая купчиху.

– Врешь ты все. Не может бегемот в плащ-палатке считаться красивой, – продолжал критиковать Тоник.

– На себя примеряешь? Прикидываешь, как бы ты смотрелся в роли купца? – догадалась я.

– А купцового склепа-то нет! – вдруг вспомнил Тоник.

Я тут же придумала историю про отважного торговца шелками, который сгинул в пучине, стремясь в чужедальние страны. Загоревала немного.

– Если бы ейный муж тут был похоронен, он бы тебе устроил ночь перед рождеством, – моя шутка заставила Тоника замолчать.

Вопреки постулатам материализма, приведения довольно часто бродят по ночам. Я думаю, они и днем бродят, только их не видно из-за яркого света. Их и ночью не каждый заметит. А если и заметит, то скажет «показалось-почудилось». Вот Тоник точно не такой – сразу уставился на купчиху, глаз с нее не сводил и комментировал. Думаю, именно из-за его комментариев она и свалила, даже не захотела показываться в следующую ночь. Небось, сидела в своем склепе и злилась. Приведения тоже обидчивые бывают, я точно знаю.