– Прошу, – радостно сказал он, протягивая через порог пылесос… тут же сообразил, что у нее недостанет сил удержать его в вытянутой руке – и нехорошая это примета, через порог, – и опустил руку. – Готово.

– Большое вам спасибо, – сказал она. – Заходите пожалуйста.

Николай кашлянул – и вошел.

Квартира была точно такая же, как у них, – мебель была попроще (жена достала наконец гарнитур – не васюковский «Людовик», конечно, но по-модному матовый, без лакировки, с резными нашлепками на дверях и ручками под старую бронзу). В столовой – открытая дверь была перед ним – висела люстра на три рожка; один плафон был разбит – торчала серая лампа. Посреди комнаты стоял стол, на столе, в текучей розовой вазе, чернели три умирающие гвоздики. На стене у окна он увидел книжные полки – их было шесть или семь, а у него даже в двух оставалось место, и вспомнил, что жена Бирюкова… Надя, – библиотекарь. Наверное, много читает. Он поймал себя вдруг на том, что долго смотрит на комнату, – и, чтобы это скрыть, пошарил взглядом в углах прихожей – спросил:

– Куда бы его поставить?

– Да вот сюда, – заторопилась она, показывая на игрушечную табуретку под вешалкой. Николай поставил пылесос и выпрямился. Она смотрела на него – как-то напряженно.

– А… сколько я вам… должна?…

Вся кровь бросилась ему в голову… Но он увидел ее безмерно растерявшееся, смутившееся лицо – когда она это сказала – и поэтому не рассердился. Он расстроился и обиделся.

– Ничего вы мне не должны, – буркнул он. – Мне не нужны ваши деньги. До…

– Извините меня… пожалуйста! – Она всплеснула руками – как будто еще больше потерялась от этого жеста – и прижала ладони к щекам. Ему стало жалко ее… что она так растерялась.

– Да нет, ну что вы, – сказал он. – Я ничего.

– Проходите пожалуйста, прошу вас! Я сейчас чай поставлю… Пожалуйста!

Николай чувствовал себя… это была какая-то другая жизнь – как в кино или в книжке.

– Да нет, не надо… – Но она уже шла на кухню, рука ее непроизвольно потянулась к нему – и тут же, испугавшись, прижалась к груди, – и он покорно пошел за нею. В кухне, очень чистой и – показалось – большой (потому что в ней было мало вещей, у них дома все стены были в три яруса завешаны и заставлены полками и шкафами), у кухонной плиты стояла девочка лет шести, подбородком чуть возвышаясь над плитой, – с прутиками-косичками с белыми бантами, в голубом платье с белой оторочкой (и мама, и дочка были светлые, бело-голубые; ему показалось – очень уютно, красиво и ласково), – и что-то варила в игрушечной алюминиевой кастрюле размером с пол-литровую банку – струился голубоватый парок… – Это моя дочка, Лена, – улыбаясь сказала Надя. – Лена, а это… вы меня простите, я даже не знаю, как вас зовут.

– Николай… Николай Иваныч.

– Леночка, это папин товарищ. Он нам починил пылесос.

Леночка посмотрела на него – не смущаясь, широко открытыми серо-голубыми глазами – и серьезно сказала:

– Спасибо.

Николай вдруг разом раскрепостился – и засмеялся.

– На здоровье.

Леночка удивилась (сдвинула брови и игольчато наморщила лоб) и посмотрела на мать – потом снова на Николая.

– Но вы же мне ничего не дали покушать… Николай покатился – тут же испугался, потому что смех его языком тяжелого колокола ударил по стенам кухни, разбежался по всей квартире, – и уже беззвучно заулыбался. Он посмотрел на Надю: она смеялась!… Зубы у нее были не очень ровные, но очень милые – маленькие и белые.

– Леночка, иди в комнату, – сказала Надя. – Мы попьем чаю. Я посмотрю за твоим борщом.

Леночка сказала:

– Я тоже хочу чай, – но послушно пошла.

– Мы тебя позовем.

«Мы», – непонятно подумал Николай.

Надя наполнила чайник – славный такой чайник, красный и тоже в белый горох, все вместе было просто чудесно: халат голубой, чайник красный, и на халате и на чайнике белый горох, – и поставила его на плиту. Двигалась она быстро, легко, шагов не было слышно… Николай вдруг заметил, что из крана течет вода. Он шагнул к раковине и закрутил вентиль… вентиль на четверть оборота подался и встал. Вода продолжала течь. Он секундно подумал, глядя на ртутно поблескивающую волнистую струйку, вспомнил лицо жены…

– Знаете что, – решительно сказал он, – не надо чая. Честное слово не надо, я же только поел. Я вот лучше вам… кран починю.

Она как-то беспомощно посмотрела на него.

– Не надо… Не надо, ну что вы. Вы уже пылесос починили, такое спасибо вам…

– И кран починю, – загораясь нетерпением, радостно сказал он. Ну – просто в жизни никогда, нигде и ни за какие деньги не хотелось так поработать. – А вы пока подумайте, что у вас еще неисправно. Да… а как вас зовут?

– Надежда Васильевна.

– Где у вас… у вас есть инструмент?

Он вдруг увидел, что ее пальцы – тонкие, с коротко стриженными розовыми ногтями – царапают крышку стола, – вспомнил другую руку, широкие длинные ногти, лунки алого лака… Стряхнул.

– Мне неудобно…

«Неудобно спать на потолке», – чуть не сказал он. В цехе часто так говорили – с добавлением еще нескольких неудобств.

– Да это секундное дело!

Инструмент у Бирюкова был там же, где и у него, – в настенном шкафу в уборной.

– Я вызывала сантехника, – как будто извиняясь, сказала она за его спиной – когда он, отключив воду, выворачивал вентиль. – Он сказал, что ничего сделать нельзя, надо покупать новый кран. А… – Она запнулась.

– В магазинах вентилей нет, и он вам предложил поставить свой – за четыре рубля, – докончил Николай.

– За пять…

– А, ну да… водка же подорожала. – Он вытащил вентиль. Арматура была почти новой, резьба на штоке оказалась нетронутой – только копеечная резиновая прокладка была проедена кромкой седла почти на всю толщину. Черт, дома у него сколько угодно прокладок. Ладно, как-нибудь… в другой раз?… Пока он просто перевернул прокладку и уложил ее вверх нетронутой стороной.

– Сволочь он, этот сантехник. Знаю я его. Он… – Николай машинально хотел рассказать, что этот сантехник и Свете предлагал поменять новый вентиль на свой – правда, за четыре рубля, – когда Николай был в командировке в Ростове, – но на слове «он» почувствовал острое нежелание говорить о жене… Он откашлялся и затянул кран разводным ключом. Потом вышел в уборную и пустил холодную воду.

– Ну, что? – крикнул он.

Он слышал, как она тихонько ахнула.

– Не течет!…

– Конечно, не течет, – сказал он, входя в кухню, – радуясь ее удивлению. – Но эта прокладка скоро все равно полетит. Надо поставить новую. В следующий раз… – он кашлянул. «Научить даже женщину менять износившуюся прокладку – минутное дело. Показать ей как, и будет менять сама?… И не надо будет никого приглашать…» Вслух он сказал:

– Ну, что у вас еще не работает?

– Все, все, – запротестовала она, – честное слово, все… Вы просто волшебник… у вас золотые руки. – У него как будто открылась грудь – так легко и радостно он дышал. Вдруг лицо ее затуманилось. – Ну давайте же чаю…

– Лампочка не работает, – раздался обиженно-строгий голосок у него за спиной.

Николай с живостью обернулся.

– Какая лампочка?

– Лена!…

– Лампочка, – уже тише сказала девочка и опустила глаза. – Маленькая…

– Ну, пошли, – сказал Николай и взял девочку за кукольную ручку. Он шел за ней по темному коридору и улыбался. Надя шла следом, что-то недовольно шепча. Он вошел в комнату – письменный стол, шкаф, какие-то крупнолистные, на длинных мохнатых черенках цветы на подоконнике, куклы в коробке на полу, детская кроватка… на столе он увидел лампу – в виде маленькой керосиновой, с патроном миньон, и рядом с ней – фотографию Бирюкова. Бирюков на фотографии был симпатичный, совсем молодой – как на том, висевшем на заводе портрете… он помолчал и сказал, не глядя на Надю:

– Алексей был хороший парень… Надежда Васильевна.

– Да, – тихо сказала она и поправила подушку на детской кровати.

В лампе провод переломился в месте зажима в патроне. Починка у него заняла десять минут; он щелкнул выключателем – за молочным стеклом загорелась оранжевая дуга. Леночка засмеялась.