— К тому же, — беззаботно добавил Рауль, — что такое для нас несколько столетий? Мы никуда не спешим.

— Ли, — продолжил я, — быть человеком — это значит стоять между обезьяной и ангелом. Быть ангелом, как моя семья -да и я сам, — соответственно значит парить между человеком и Богом, сочетая в себе все, чем богаты оба. При отсутствии гравитации и локальной вертикали не может быть лживых понятий «верх» и «низ»; чем же можем мы руководствоваться, кроме этики? Бессмертные, ни в чем не нуждающиеся, как можем мы быть Злом?

— Как независимый род, — подхватил Том, — мы, естественно, будем действовать исключительно через ООН. Доктор Чен, поверьте мне, мы уже рассмотрели этот вопрос, и немножко быстрее, чем ваши компьютеры.

Невозможно расстроить наши планы, невозможно остановить симбиота насилием. Все зло Земли не в силах помешать нам, и дни зла сочтены.

— Но, — завершил я, — нам нужна ваша помощь и сотрудничество. Ваше и всех людей, подобных вам, на планете и за ее пределами. Что вы скажете на это, доктор Чен?

Доктор свободно плыл в воздухе, немного согнувшись в полнейшей расслабленности. Задумчивость исчезла с его лица, глаза закатились куда-то под лоб. Очень нескоро зрачки его вернулись на место, черты лица ожили.

Чен встретил мой взгляд и слабая вежливая улыбка изогнула его губы.

— Вы мне здорово напоминаете одного человека, которого я знал, — сказал он. — Его звали Чарльз Армстед.

— Доктор Чен, — сказал я, чувствуя, как напряжение покидает меня, — Ли, друг мой, я и есть тот человек. И еще кое-что в придачу. Ты правильно заключил, что я поддерживал все шесть общающихся сознаний в раздельном виде только из вежливости по отношению к тебе, точно так же, как сори— ентировал тело головой в одну сторону с тобой. Это ясно доказывает, что телепатическое сообщество не подразумевает того, что ты бы назвал утратой «эго».

Во время разговора я стал заменять сознания таким образом, что каждый из нас произнес по одному слову. Я/мы сказал:

— Я… — …больше… — …чем… — …человек… — …не… — …меньше!..

— Хорошо, — сказал Ли, тряхнув головой. — Мы вместе подарим тысячелетие нашей измученной планете.

— Я с вами, — просто сказал Де Ла Торре.

— И я, — сказала Дмирова.

— Давайте доставим Билла и тело полковника Сонг в лазарет, — сказали шесть голосов.

Часом позже мы вшестером отправились к Звездным сеятелям. На этот раз мы не стали возиться с двигателями шаттла. Реактивных двигателей наших костюмов оказалось вполне достаточно для поездки в один конец…

Сатурн горел охрой и коричневым на фоне нестерпимой черноты — столь обширной, что ее едва нарушал холодный свет миллиарда миллиардов звезд.

Мы танцевали, летя сквозь эту черноту, танцевали, почти не думая об этом.

Мы оставляли человеческую жизнь позади, и мы танцевали наше прощание с ней. По существу, каждый из нас создал свой собственный «Звездный танец», и великий пустой зал космоса звучал последней симфонией Рауля. Каждый танец был индивидуален и завершен в себе; каждый каким-то образом спле— тался с другими тремя и с музыкой, вроде контакта второго уровня; и хотя все это начиналось без каких-либо ощутимых ограничений времени или расстояния, сверхчувствительность Гарри проследила за тем, чтобы все пять произведений искусства закончились одновременно, перед чужими. Именно Гарри всегда заставлял нас укладываться в сроки работ.

Ничего из этого не было записано на пленку. В отличие от «Звездного танца» Шеры для нашего не предполагалось очевидцев. Это предполагалось разделить друг с другом; это предполагалось просто станцевать.

Но очевидцы были. Звездные сеятели («чужими» они НЕ были) скорчились в нечто, аналогичное аплодисментам, когда мы повисли перед ними, хватая ртами воздух, смакуя ощущение последнего пота в нашей жизни. Мы больше не боялись их.

ВЫ СДЕЛАЛИ ВЫБОР?

Да.

ЭТО БУДЕТ ПРЕКРАСНОЕ РОЖДЕНИЕ.

Рауль швырнул свой «Мьюзикмастер» в глубокий космос. «Пусть оно начинается без задержки».

ТОТЧАС ЖЕ.

Теперь в их танце было возбуждение, стихийная энергия, которая каким-то образом казалась содержащей элемент юмора, сдерживаемой радости. Они начали узор, который мы никогда не видели прежде, однако он был нам знаком словно бы на клеточном уровне — узор, который менялся, то услож— няясь, то становясь простым, но никогда не распадаясь на составные части.

Часть нашего сознания «Гарри» назвала «именованием пи», и все мы неот— рывно наблюдали, как разворачивается. Это был наиболее гипнотический узор из всех, что можно себе представить, танец самого творения; наиболее существенное выражение Тао, и даже сами звезды, казалось, обратили на него внимание.

И когда мы застыли, поглощенные зрелищем, наполовину видимая сфера вокруг Звездных сеятелей во второй раз начала истекать кровавыми слезами.

Они соединились в тонкое кроваво-красное кольцо вокруг громадной сферы, затем сжались в шесть движущихся по орбите пузырей.

Без колебаний мы устремились каждый к своему пузырю и нырнули внутрь. Оказавшись внутри, мы освободились от р-костюмов и бросили их в стенки пузырей, которые пропустили их наружу в космос. Рауль добавил свои очки. Затем пузыри сжались вокруг нас, и в нас, и через нас.

Тогда произошло нечто на тысяче различных уровней со всеми шестью из меня; но эту историю рассказывает вам тот, кто зовется Чарли Армстед. Я почувствовал, как что-то холодное скользнуло вниз мне в горло и вверх в ноздри, подавил рефлекс кляпа при помощи тренировки в невесомости, кратко подумал о Чен Тен Ли и древних китайских легендах о съедобном золоте, которое приносит бессмертие — почувствовал внезапно и навсегда полную связь со всем миром, знание и умение управлять всем своим телом и мозгом. В замороженном мгновении безвременья я просмотрел накопленные за всю жизнь воспоминания, просмаковал их, передал их одним импульсом моей семье и прочувствовал их воспоминания. Одновременно я воспользовался глазами, которые теперь регистрировали более широкий спектр, чтобы увидеть вселенную в большей глубине, одновременно играя на клавишах своих собственных ощущений, чувствуя на привкус бекон с хрустящей корочкой, и грудь Норри, и сладкий вкус храбрости; ощущая запах дыма горящего дерева, и бедер Норри, и свежий запах заботы; слыша музыку Рауля, и голос Норри, и мелодичный звук тишины. Почти рассеянно я вылечил повреждение бедра, чувствуя, как возвратилось полное владение ногой, как будто никогда и не пропадало.

Что касается изменений на уровне группы, я мало что могу рассказать вам такого, что будет для вас иметь смысл. Мы занимались любовью, мы все совместно чувствовали стремление к жизни в животе Линды, и услышали, как симбиот, который оградил ее тело, тоже это ощутил и начал готовиться к рождению. Совершенно сознательно и преднамеренно Норри и я зачали наше собственное дитя. Все это были лишь эпизоды, но что я могу вам рассказать о существенных вещах? На одном главном уровне мы разделяли каждое вос— поминание друг друга, простили друг другу все постыдные моменты и радовались всем достойным гордости поступком. На другом главном уровне мы начали то, что станет продолжающимся всю жизнь симпозиумом о смысле красоты. Еще на одном мы начали планировать последние детали миграции Человека в космос.

Значительная часть нашего сознания была чисто растительной, этаким шестилепестковым цветком, бездумно купающимся в солнечном свете.

Мы были меньше чем в километре от Звездных сеятелей, но напрочь забыли об их существовании. Мы неожиданно пришли в себя только тогда, когда Звездные сеятели еще раз сократились в единый расплавленный шар невыносимой яркости — и исчезли, не попрощавшись и не оставив никакого послания.

Они вернутся через каких-нибудь несколько столетий реального времени, чтобы посмотреть, готов ли кто-нибудь стать светляком.

Паря в ошеломленном удивлении, мы лишь теперь, когда наше внимание обратилось на внешнюю вселенную, увидели то, чего не замечали раньше.