Она, она! Не ведал я ни званья,

Ни рода этой девушки. И мне

Надеяться ничто не запрещало.

Она ушла, день наступил. Взглянул я

На украшенье, что осталось мне,

И понял тут, что род ее — высокий.

Но и Пршемысл не низменного рода:

Он, хоть и пахарь, витязей потомок.

Когда же о Либушиной беде

Прошла молва, мне сразу ясно стало,

Что я безумец и надежды нет.

Но из обломков счастья, что могло бы

Стать явью, родилось другое счастье:

Как манит бабочек ночных свеча,

Так притянула все мои мечты

Та вещь, которая теперь была

Не знаком встречи, а предметом страсти.

Я на груди носил ее, к устам

И к сердцу прижимал. Слились в одно -

Вещь и владелица.

Вели подружке Держать получше факел: он погаснет.

Власта

Что сказки говорить? Пора бы к делу!

Пршемысл

Сон — только сказка: дела в нем не жди. Казалось мне: надежды больше нет. Но вот она затеплилась, мерцая: Пришли ко мне Либушины посланцы Вслед за конем, который без узды Нашел дорогу к прежнему жилью. И я подумал: в ней мой образ жив, Не до конца изгладилась в ней память О той волшебной, той блаженной ночи.

Не то чтоб из простых своих низин Подняться мнил я до высот высокой, Не то, чтобы я думал: испытанье, Возложенное ею на вождей, Она и на меня теперь возложит, — Мелькнула только беглой мысли тень, Пустой мечты: вот было бы иначе, Не по-теперешнему в мире нашем, Того не стало бы, а то пришло бы, И малое бы сделалось большим, А низкое высоким, — вот тогда Могло бы это быть, могло случиться! Таким ничтожеством, такой крупицей Казался я себе в душе княжны.

Твоей подружке, видно, надоело Стоять и ждать. Да ведь и нам пора!

Так я пришел сюда. Что было в сердце, То прилило к ушам, глазам, губам, Но у порога встретили меня Одним жестоким холодом насмешки.

В л а с т а

Искал ты женщину, нашел княжну.

Пршемысл

Да, правда, роковое дело — власть. Мужчина в ней себя не потеряет, Но прелесть женщины так совершенна, Что лишнее ей только повредит. Вот красота: когда она в шелках И в пурпуре торжественном, снимай С нее покровы — чем их меньше будет, Тем более она себе верна И тем прекрасней. Лишь в своей последней Льняной одежде — в чистоте души — Она себя поймет и осознает И торжество отпразднует свое. Так женщина, в которой красота

Воплощена, в которой сочетались

Могущество и беззащитность, может

Достичь высот, лишь женщиной' оставшись

В победной силе слабости своей.

Чего не домогалась, то получит,

А что нам даст, то будет дар небес:

Ведь, лишь даря, царит над нами небо.

Но если в душу западет гордыня,

Как в молоко хоть капля кислоты,

Все в ней разъединится: сила, слабость,

Что сладко и что горько. Можно будет

Оценивать и сравнивать тогда

То, что бесценно, то, что не сравнимо.

И ты сама, когда бралась за меч И зычно кликала бойцов на битву, Ты женщиной переставала быть. Но вот сейчас, с тех пор как здесь стоит Твоя подружка, робость одолела Тебя, рука твоя дрожит в моей, В тебе и кротости как будто больше, Чем в той, что там, закутавшись, стоит И ножкой топает нетерпеливо. Сейчас ты хороша: смягчился взгляд Очей твоих, опущенных к земле. Смущенье девичье румянит щеки. Смотри-ка, волосы на них упали, Как будто скрыть стараются, что ты Уже не та, уже чужда гордыни. Я их назад откину и тебя Узнаю в зеркале твоей души.

На дальних тропах потерял я сердце, А то спросил бы: можешь ты постичь, О Власта, что душа должна растаять, Чтоб сплавиться в одно с другой душой? Смогла бы ты, оставив гордый замок, Вновь обрести смиренье, слабость, кротость, Увидела бы в хижине дворец И подлинных царей в ее владельцах? Ответь мне — да, ответь! Ты станешь выше

Своей княжны с ее венцом и блеском. (Наклоняется, чтобы заглянуть Власте в глаза.)

Л и б у ш а делает несколько шагов вперед, словно хочет заговорить, но внезапно отбрасывает факел и уходит.

Пршемысл Дай факел подниму!

Власта (поднимая факел)

Княжна сердита!

Пршемысл

Откуда же известно ей про нас? Нет, на вопрос ты мне должна ответить. Не отпущу, ты будешь говорить! Я факел погашу и в тишине, Во мраке тайну у тебя узнаю! (Старается вырвать факел у Власты, которая, сопротивляясь, отступает.)

Власта

Лукавый льстец, насмешник, руки прочь! Сил у меня не хватит для отпора Неугомонной дерзости твоей!

Он выхватил у нее факел и затушил на полу.

Власта

Как смел ты?

Голоса за сценой Власта!

Власта

Я еще вернусь! (Исчезает за дверью.)

Пршемысл

хватает лежащую на столе пряжку и прячет ее у себя

на груди) Я взял ее! Мне хитрость удалась.

Там выход есть, скорей на вольный воздух! (Бросается к двери, виднеющейся в глубине сцены.)

В тот же момент в левой двери появляется Либуша в откинутом назад покрывале и делает знак рукой. Открывается люк в полу.

Земля уходит из-под ног!

(Поворачивает голову к авансцене.)

Либуша! (П роваливается.)

Либуша исчезает за дверью. Сцена меняется.

Тронный зал, как в третьем действии. Средняя часть сцены перегорожена занавесом. Темно.

Голос Пршемысла (из-за занавеса) Богов зову на помощь! Руки прочь! (Появляется из-за занавеса.) Он окружен воинами в черных доспехах.

Земля колеблется, мутится ум. Я в пустоту так быстро соскользнул, Что почва и сейчас волнами ходит, Смятеньем странным душу заражая. Я делать мог и говорить такое, Что чуждо мне.

Теперь я снова — я. Вы, там, — чего же от меня вам нужно?

Молчите? Вместо слов у вас мечи? И жизнь моя нужна княжне кротчайшей? О благость, о святая доброта, Как весь народ тебя согласно славит! По мне же — это лишь слепая прихоть, Причуда женская — то щедро лить Из переполненного рога милость На некого избранника, затем лишь, Что тут он, под рукой, довольно мил И почему-то кажется достойным,

То вдруг отнять ее. Одно и то же — В слепом приетраетье дать и вновь лишить. Но мир не сад, раскинутый в мечтах, Где аромат и цвет — на первом месте, Где роза — королева, а укроп И лук — лишь мерзостные сорняки. Случайно был я оценен и призван, Случайно вызвал беспричинный гнев. Но если изливаются с небес На землю злополучную щедроты, Не вправе ль мы иметь о них сужденье И спрашивать настойчиво — за что? И притязанья и грехи мои Пусть взвешивают на одних весах. Свободный муж не терпит произвола. В руках у вас я вижу цепи. Что ж! Пусть будет так, и я приму оковы. В темнице, отрешенный от людей, Я буду петь хвалу княжне Либуше И за доверчивость судить себя.

Но цепи — недостаточная кара. Приставила ты меч к моей груди. Да, знаю, знаю я, чего вам нужно, Но я сказал вам: нет, и снова — нет. Пусть то была лишь дерзкая игра, Чтоб хитростью смирить высокомерье. Чтоб за собою обеспечить право На благодарность вашей госпожи, Я, знайте, и теперь не отступлюсь, Так я хочу, — важнее жизни это. Убийцы, действуйте! Я в вашей власти. Вручаю душу благости богов. (Падает на одно колено и закрывает рукой глаза.)

Слева входит Л и 6 у ш а. По ее знаку воины исчезают за занавесом. Она хлопает в ладоши, и с боковых стен выдвигаются канделябры с зажженными свечами. Яркое освещение.

(Глядя вверх.)

Неужто был то знак моим убийцам? Ты здесь сама? И нанесен удар,

И я уже в селениях блаженных, Где мы соединились наконец? Где все земные горести и муки Становятся сияющим венцом? Ты не Либуша, только тень Либуши, Я, тоже тень, приветствую тебя.

Либуша

Ты жив, и я жива. Я — та Либуша, Что мнит себя носительницей правды, Ты тяжкое мне бросил обвиненье, И я пришла, чтоб защищать себя.

Пршемысл

Чтоб защищать себя? Иль ты не выше Всего земного, не равна богам? Когда в тяжелых тучах меркнет солнце И стрелы молний прорезают небо, — Трепещет мир в объятьях грозной мглы, Но стоит лику вечному сверкнуть В просвете туч, — и землю всю охватит Благоговейный праздничный восторг, Полузабытый от привычки к свету. Так, пряча, презирая власть свою, Ты тем полнее властвуешь над нами.