Джигиты за кладбищем копья метали,

Мечи поднимали, точили клинки,

И звон раздавался железа и стали,

И сабли сверкали, и ярко блистали

Кольчуги, и панцири, и шишаки.

Кинжалы, коснувшись кольчуг, изгибались,

Мечи о щиты ударялись, звеня.

Дрожа, на дыбы скакуны поднимались,

Из панцирей сыпались искры огня.

Парту Патима проходила с кувшином,

Увидела юношей в утренний час.

«Привет недостойна сказать я мужчинам,

Хотя недостойна – приветствую вас!

Зачем вам кинжал – вы идете в сраженье?

Зачем вам кольчуги – вы ждете врагов?

Зачем столько сабель, мечей, шишаков?

К походу готовите вы снаряженье?»

– «Парту Патима, ты привет наш прими,

Да жизнь твоей матери будет отрадной!

Кувшин поскорее с плеча ты сними,

И нас напои ты водою прохладной!»

– «Могу я на землю кувшин опустить,

Могу вас прохладной водой угостить,

Но дайте мне саблю кривую сначала,

Чтоб я вам уменье свое показала».

Джигиты услышали эти слова,

Один посмотрел на другого сперва,

Пришли в удивленье джигиты селенья,—

Никто не скрывал своего удивленья.

Заставив плясать под собой скакуна,

Тут выступил юноша статный и ловкий.

Настала внезапно вокруг тишина.

У девушки горской спросил он с издевкой:

«Ужель, Патима, говоришь ты всерьез?

Зачем же джигитов смешишь ты до слез?

Мужчину сразишь ли кинжалом своим?

Коня ты пронзишь ли копьем боевым?

Ты женское слово сравнишь ли с мужским?»

– «Напрасно меня ты вопросами колешь,

Сосед мой, сидящий в седле молодец,

Не думай, спесивый, что ты – удалец,

Смеясь надо мной: «Ты девица всего лишь!»

Вручи мне коня боевого, седок,

Испробовать дай мне дамасский клинок,

Позволь, чтоб на голову шлем я надела,

Прикрыла кольчугой железною тело.

Мой конь будет быстрым конем храбреца,

Клинок будет острым клинком удальца,

Украсится шлемом бойца голова,

Кольчуга сравнится с кольчутою льва!

Тогда-то, в седле горделиво сидящий,

Покажешь мне, всадник ли ты настоящий,

Тогда-то, воитель в кольчуге и шлеме,

Покажешь отвагу' свою перед всеми!»

Сказав, Патима возвратилась домой.

Взволнованы юноши, слов не находят,

А время проходит, а время уходит, —

Примчался, как молния, всадник лихой.

Одет был наездник в броню и забрало,

На сабле египетской солнце играло,

Скакал, точно ветер, скакун вороной,

Сверкал, точно месяц, шишак золотой.

«Привет вам, джигиты, что славой покрыты,

Теперь я могу ли приветствовать вас?

Быть может, гордиться не будут джигиты,

Спесивые речи не скажут сейчас?»

– «Родителя славного дочь молодая,

Как воин ты встречена будешь людьми!

Обидною прежнюю речь не считая,

Парту Патима, ты привет наш прими!»

Парту Патима не сказала ни слова,

Отвага сияла в глазах у нее.

Дамасскую сталь обнажила сурово

И, лихо гарцуя, метнула копье.

«Парту Патима, умоляем, скажи нам:

Мы видели, как ты ходила с кувшином,

Трудилась во время страды полевой,

Но где научилась ты подвигам львиным,

Владеть научилась ты саблей кривой?»

И тут Патима не сказала ни слова,

Клинок убрала, натянув удила,

И, спрыгнув проворно с коня вороного,

К джигиту, что задал вопрос, подошла.

«Давай поиграем, себя позабавим,

Давай испытаем, остер ли клинок.

На небо взлететь скакунов мы заставим,

Попробуем солнца отрезать кусок!»

Тут юноша вышел плечистый и статный,

Он поднял свой щит необъятный, булатный,

Могучею грудью он часто дышал,

Могучею дланью он саблю держал.

Глаза его вспыхнули искрой живою,

Сверкая улыбкой, сидел он в седле,

А лошадь с опущенною головою

Чертила копытами след по земле.

Подобные нартам, закованы в брони,

Сошлись два героя, сошлись для борьбы.

Могучим горам уподобились кони,

Когда они встали, дрожа, на дыбы.

«Теперь, – Патима говорит, – мой черед

Египетской саблей своей замахнулась,

Ударилась сабля о щит, изогнулась,

По сабле джигита без промаха бьет, —

И сабля противника в землю воткнулась.

Красавец джигит побелел от стыда,

Он черные очи потупил тогда,

Он саблю кривую, свой стан наклоня,

Пытался поднять, не слезая с коня.

Но, свесясь с коня, порешила сама

Подать ему саблю Парту Патима.

Внезапно упал ее шлем на поляну,

Рассыпались черные косы по стану.

«Возьми свою саблю», – она говорит,

И шлем подает ей красавец джигит.

Наездница рядом была, недалеко,

А юноша, свой проклиная удел,

На землю сошел и на камень присел,

Поник головою, страдая жестоко,

Сгорая от срама, вздыхая глубоко.

«Прости меня, девушка, я виноват,

Прости меня, был я гордыней объят.

Теперь я увидел, кто истинный воин,

Кто славой героя гордиться достоин!»

– «Соседский джигит, умоляю тебя,

Себя ты не мучай, о прошлом скорбя.

Бывает и так, – ты поверь мне, как другу,

Что волка лягает осел с перепугу».