-Хлопці, Вам треба йти! А що як вони знову прийдуть? Вам треба йти! Ви ж розумієте, що б трапилось, як що б вони Вас знайшли,[12] - умоляющим и виноватым тоном, высказала своё мнение Сэрэда Мотря. Мы не возражали, и понимали, чем только что рисковала хозяйка. И пообещали сегодня же вечером уйти. Мотря, приготовила нас в дорогу. В мешок она положила большой каравай душистого хлеба, кусок сала килограмма на два, картошки и несколько луковиц. А ещё, дала нам фуфайки, которые муж одевал на рыбалку. Всё - таки – сентябрь. Солнце клонилось к закату, и мы, поблагодарив хозяйку за всё, и попрощавшись с ней и детьми, ушли через огороды в балку и по ней уже в широкую Украинскую степь. – Село Решетиловка Пирятинского района Полтавской области, Сэрэда Мотря, надо запомнить - повторяли мы как молитву, - надо будет при случае, после войны, вернуться сюда и поблагодарить её ещё раз. Мы даже в такой ситуации верили, что Советский народ сотрёт врага с лица Земли и победит.
Так, Сэрэда Мотря спасла нам жизнь. Перед лицом смерти, рискуя собой и детьми, она не выдала двоих, в сущности, чужих ей молодых человека. Убежавших от одних палачей и чуть не угодивших в руки других. Её имя мы будем помнить всю свою жизнь, с любовью и теплотой, мы будем восхищаться её поступком, я бы даже сказал, гражданским подвигом. Уже после войны, в 1976 году на своём автомобиле Григорий с сыном Леонидом, и женой Марией проезжали Полтавскую область и село Решетиловку. По пути в Киев, где жил и работал старший сын Вадим. Но увидав водонапорную башню, за которой находилась хата Середы Мотри. Григорий, узнал знакомые места. Он так расчувствовался, что расплакался как ребёнок, поэтому семья решила продолжить путь не заезжая к Мотре. Опасаясь нового сердечного приступа. У Григория уже был один инфаркт. Так Григорий не сдержал данное себе слово - побывать у Середы после войны.
Пройдя километров пятнадцать от села Решетиловка, мы сделали привал в одной из посадок. Поели сала с луком и хлебом, и, нарвав травы, устроили себе спальное ложе. Ночь прошла спокойно, только изредка вели перекличку ночные птицы. Поднялись вместе с солнцем и зашагали домой, на Донбасс, избегая центральных дорог. А если наш путь совпадал с такой дорогой, то мы старались смешаться с группами беженцев. Речки, на которых по пути следования не попадалось моста, пересекали вплавь или вброд. Правда вода была уже холодной. Но мы отдохнувшие, окрепшие и молодые, воспринимали речки как освежающий душ. Проходя в среднем километров двадцать - тридцать за световой день, мы прошли Полтавскую область, и дошли до Днепропетровской области. По пути попался небольшой хуторок под названием «Писаренки». Там мы остановились на ночлег у одного одинокого, немого мужчины. На пальцах объяснили ему, что нам нужно. Как оказалось, он был художником – самоучкой. По моей просьбе он нарисовал мой портрет, который я прихватил с собой и хранил его как память о добрых, простых Украинских людях. После хуторка, с рассветом двинулись дальше. Всюду, вдоль дорог, валялись разбитые тачки, брички, брошенные вещи. Разбитые автомобили, мотоциклы, подбитые танки. Как наши, так и немецкие. Словом, всегда на дороге можно найти что-нибудь полезное. Так, в один из дней мы, с горем пополам, поймали лошадь, пасущуюся в степи, там же в кювете подобрали солдатскую флягу для воды. К взятой у дороги тачке привязали верёвкой оглобли с хомутом снятым с разбитой брички, соорудили нечто вроде двуколки. То есть, обзавелись лёгким, транспортным средством, идти то ещё о-го-го! А лошадка не хочет идти. Потом мы догадались, что лошадь – кавалерийская, и к упряжи не приучена. Пришлось ехать и идти по переменке. Один держит в руке за спиной кусочек хлеба и идёт, другой едет в двуколке, за тем наоборот. Лошадь тянется за хлебом, и естественно идёт за ним, таким образом - происходило движение. Но Федя – рационализатор, придумал способ, что бы ехать можно было вдвоём. Он на длинную палку, на веревочке, вроде удочки, прицепил этот кусочек хлебушка, и держал её, перед носом лошадки. Когда требовалось повернуть экипаж вправо, Федя смещал удочку вправо, когда налево – то смещал влево, а убрав вовсе хлебушек, происходила остановка. Теперь мы ехали вдвоём, изредка сворачивая в посадку, укрываясь от случайных мотоциклистов, автомобилей. В эти моменты лошадка наша паслась, а когда попадалась речка она пила вволю, там и мы пополняли запас воды. Только теперь мы искали мост через реку или брод, так как повозку переправить вплавь было не реально. Хорошо, что таковых водных преград, нам больше не попадалось.
День за днём мы ехали домой, ориентируясь по солнцу. Въехали в Сталинскую область, и на рассвете мы все-таки, столкнулись с полицаями верхом на лошадях. Их было четверо.
- А ну, стоять! Эй, цыганва, Вы разве не читали, указ немецких властей о том, что, нужно сдавать в комендатуру оружие, радиоприёмники, транспортные средства, лошадей и прочий скот?
Мы действительно были похожи на цыган. Недели две не брились, оба кучерявые, грязные и оборванные.
- Дядьку, а який це район? Ми ж, той, як це, и їдемо сдавать коня та двуколку, та не знаємо де цей пункт, де примають оце? [13]
Мы нарочно старались говорить как цыгане на суржике, смесь русского с украинским языком.
- Это - Красноармейск! Если вы не знаете где комендатура, езжайте за нами, мы как раз туда едем.
И мы в сопровождении полицаев поехали в комендатуру сдавать наш транспорт. Ехали спокойно, полицаи были настроены добродушно, даже угостили нас табачком-самосадом. Оказавшись, на окраине Красноармейска, мы въехали на огороженную территорию, по всей видимости, бывшей машинно-тракторной станции или какой-то базы, где было полно народу. Забрали коня и двуколку, отобрали даже остатки сала, картошки и лука. И, приказав ждать во дворе, полицаи ушли в контору. Они ещё сказали, что нас будут регистрировать и определять на работу.
Мы присели прямо на землю возле высокого забора, допивая остатки воды из фляги. И опять в который раз нам сопутствует удача. Подошел один, пожилой мужчина и сказал;
- Ребята, если вас ещё не зарегистрировали, то тикайте, пока не поздно! Ворота то открыты, и контроля пока никакого нет!
Мы быстренько, в суматохе, прошмыгнули в ворота и бегом свернули на соседнюю улицу. Там мы уже спокойным шагом ушли из города. Лучше обойти его, чем снова рисковать. Мы знали эти места, здесь жил наш двоюродный брат и до войны мы приезжали к нему в гости. Мы почти были дома, до Макеевки рукой подать. И когда бегом, когда шагом, мы преодолели шестьдесят с лишним километров за сутки, и на следующее утро мы оказались у порога родного дома.
От соседей узнали, что отец с матерью и Розой, уехали в Керменчик. Брат Иван, ушёл добровольцем на войну. А на случай нашего возвращения, оставили соседям сообщение с просьбой, чтобы мы отправлялись в село. Кто поможет своим детям, как ни отец? Главное теперь - добраться до родителей. Там у нас оставался дом, ещё до войны, Так что, жить было где, и в селе всегда можно найти, чем прокормиться. Дом в Макеевке отец забил досками, поэтому, переночевав у соседей, я с братом направился в тот край, где мы родились. Где пешком, где на попутной телеге, ещё через два дня мы прибыли в Керменчик, ещё сто двадцать километров мытарств.
В селе, наш отец Алексей Григорьевич, снова организовал маленькую мастерскую, по производству кирпича сырца, черепицы, катков и играл на свадьбах. Поэтому был на хорошем счету у сельского старосты, а немецкая комендатура снисходила и на многое закрывала глаза. Когда я и Фёдор появились в селе, отец обратился к старосте с просьбой выправить «аусвайс»[14] для сыновей. И староста через комендатуру выполнил просьбу деда. Документ гласил о том, что греков в Красную армию не призывают, что вроде - не достойны этой привилегии, и будто они люди второго сорта. А для немцев греки никакой опасности не представляют и к нынешней власти относятся лояльно. На что только не пойдёт отец, что бы уберечь своих детей, на какие только хитрости и унижения, переступив через свою гордость и самолюбие. Но результат был достигнут, «аусвайс» был получен. Этот документ, конечно, не соответствовал действительности, и греки так же ненавидели фашистов, и воевали за Родину на фронтах, как цыгане и евреи. Но зато теперь они могли свободно перемещаться и предъявлять документы по требованию полицаев или немецкого патруля.
