– А если придется стрелять и баллистическая экспертиза обнаружит неуставную пулю?

Тоцци пожал плечами.

– Как-нибудь выкручусь.

Одна из подружек подлила блондинке, расплескивая коктейль по полу. Блондинка повернулась на табурете и скрестила ноги, показывая добрый кусочек ляжки. Интересно, какой вкус у этой «Голубой Маргариты», спросил себя Гиббонс. У него было ощущение, что вряд ли он ему пришелся бы по душе. Не то удивительно, что в «Олд сод» его делают. Удивительно, что сюда ходят такие девчонки. Раньше никогда не ходили.

– Почему бы тебе не подкатиться к ней? – спросил он.

– Я об этом подумываю, – ответил Тоцци. Он, казалось, совсем ошалел. – Мне нужна женщина.

Гиббонс рассмеялся.

– А кому не нужна?

Тоцци хлебнул еще.

– Мне нужна жена.

– Что?

– То есть я не собираюсь жениться. Просто кто-то должен сыграть роль моей жены. Эта квартира в Хобокене – я ведь тебе рассказывал? У меня назначена встреча с домовладельцем. Он сдает только семейным, и я наврал агенту по недвижимости, будто я женат. К пятнице мне нужна жена.

– А-а. – Гиббонс следил, как блондинка перебирала пальцами пряди своих волос. Ногти у нее были длинные, пурпурного цвета, и в ухе три сережки. – Выкинь это из головы. Попытай счастья с какой-нибудь из подружек. Они похожи на жен. Эта краля – нет.

– Хм-м-м... У меня такое ощущение, что она мне все равно не поверит. Подумает, будто это предлог.

– Что ж, хороший предлог.

– М-да... Но будь ты домовладельцем, сдал бы ты такой бабе квартиру?

– Если бы сам жил в том доме – еще бы, конечно, сдал.

– А я бы – нет. – Тоцци сделал еще глоток. – Не думаю.

Гиббонс заглотил все, что оставалось в стакане.

– Ну так как твои дела? Все... гм... потихоньку возвращается на свои места?

Он не знал, как спросить об этом, чтобы Тоцци не чувствовал себя пациентом психиатрической клиники. Он ведь только что выкарабкался из крайне щекотливого положения. Парень ушел на дно, это надо ведь понимать; не имел ни минуты покоя, со всех сторон его преследовали днем и ночью. Тут и свихнуться недолго.

– Да, в общем, ничего, – проговорил Тоцци. – Хотя все это довольно странно. Все мои вещи – новые. Странно, и все тут. Я, конечно, понимаю: особого выбора нет, когда все, что у тебя осталось, – это три пистолета да чемодан с грязным шмотьем.

Гиббонс почесал нос и скорчил рожу. Теперь Тоцци рассиропится, пустит слезу в пиво. Водится за ним такой грешок. Гиббонс потянулся, за второй бутылкой, встряхнул стакан и налил себе. Он обычно заказывал сразу по паре, чтобы не дожидаться официанта.

Внезапно Тоцци оторвал взгляд от блондинки и посмотрел на Гиббонса.

– Скажи-ка, как у тебя дела с Лоррейн? – спросил он таким тоном, который говорил ясно: я все знаю, и не трудись, друг, врать. – Я с ней общался вчера вечером. Она очень переживает из-за того, что ты решил выйти из отставки и вернуться на работу.

Гиббонс устремил на блондинку пристальный взгляд. Да кто он такой, этот Тоцци, поверенный Лоррейн, что ли? Небось думает, что может встревать куда его не просят только потому, что она его двоюродная сестра? Дерьмо собачье. Они с Лоррейн Бернстейн спелись задолго до того, как он вообще узнал о существовании Тоцци. Бывало, конечно, что они ссорились. Даже по-крупному. Но Тоцци пусть не сует сюда свой паршивый нос.

– Она сходит с ума потому, что ты принял, как она говорит, «одностороннее решение». Так она это видит. Ей обидно, что ты с ней даже не переговорил, перед тем как решиться.

– Мы не женаты, Тоц. – Гиббонс присосался к пиву. – Не обязан я никому ничего объяснять. Тебе тоже.

– Почему бы тебе с ней просто не поговорить? Изложил бы свою точку зрения. Она смогла бы понять... со временем.

Тут блондинка уронила сумочку и слезла с табурета, чтобы поднять ее. Она наклонилась, выставив попку. Половина мужиков в баре заторчали.

– Поговори с ней. Гиб. Только и всего. Просто поговори.

Гиббонс сверкнул глазами.

– Не суйся не в свое дело, Тоцци.

Тоцци кивнул.

– Я так и знал, что ты поймешь.

Когда Гиббонс оглянулся, блондинка уже направлялась к двери. Проклятье.

Неуемные языки огня вырывались из высоченных труб нефтеперерабатывающего завода и лизали черноту ночи над кварталами Элизабет и Линден. В отдалении сотни, а может быть, тысячи голых электрических лампочек обозначали скрытые в тумане решетки, над которыми дрожало пламя этих несоразмерно огромных свеч. А совсем близко рев реактивных двигателей заставлял рифленую алюминиевую дверь содрогаться под его рукой, а красные и зеленые огоньки улетающих самолетов наполняли небосвод искусственными звездами. Холодный ветер предвещал заморозки. Все это напомнило Нагаи о доме.

Он закрыл дверь склада и навесил крюк. Зеленоватые флуоресцентные лампы, вовсю светившие внутри, слепили глаза. Нагаи заморгал и начал пробираться сквозь лабиринт тележек, на которых кучами были навалены самые разные консервы. Фруктовый коктейль «Дель Монте», свинина с бобами «Кемпбелл», маринованные огурчики «Хайнц», кукуруза в масле «S & W», шоколадный сироп «Херши», тунец в масле «Бамблби». Так ли уж здесь безопасно, интересно знать. Он долго искал это место, был очень осторожен, но семья Антонелли контролирует весь Ист-Ньюарк, а люди Хамабути, словно тени, проникают всюду. Убежище вполне может оказаться уже раскрытым. Надо все же надеяться, что это не так. Масиро должен иметь собственное додзё.

Обходя тележку с чечевичным супом «Прогрессе», он увидел самурая, несущего два складных металлических стула в центр помещения. Нагаи остановился и стал наблюдать за Масиро, который поставил стулья рядышком, вытащил стеклянную банку – с чем, отсюда было не видно, – и белую фарфоровую плошку для риса. То и другое он водрузил на один из стульев. В уголке, на сером бетонном полу Нагаи заметил белоснежный коврик и электрическую плитку около старинного, покрытого пятнами ящика для оружия из вишневого дерева. Больше никаких удобств. Таково было желание Масиро. Уединенное место для тренировок – рай японского воина. Каждое утро он собирает свои пожитки и держит их в багажнике машины, а на ночь опять раскладывает, словно разбивает лагерь. Масиро, заметил Нагаи, повесил на стену доспех своего предка, что он делал всегда, перед тем как приступить к тренировке. Так он обретал вдохновение. Нагаи смотрел, как самурай снимает башмаки и носки, и думал, что бетонный пол, должно быть, очень холодный. Масиро живет простой и целеустремленной жизнью. В каком-то смысле Нагаи ему завидовал.

Масиро заметил наконец присутствие господина, коротко поклонился ему, нагнулся за катана, лежащим на коврике, и сунул его за черный пояс, подвязанный поверх белой куртки каратиста. Затем спереди, поверх живота, прикрепил, короткий меч вакидзаси. Приготовившись, он взглянул на господина и кивнул головой.

Наган кивнул в ответ и прошел к двум складным стульям, на одном из которых стояла плошка для риса, а в ней – банка вишен в ликере. Нагаи присел на свободный стул, открыл банку и вывалил вишни в плошку. Они казались неоново-красными в свете флуоресцентных ламп. Нагаи сунул одну в рот, и ему немедленно захотелось виски с лимонным соком.

– Готов? – спросил Нагаи по-японски.

Самурай кивнул и на дюйм вытащил меч из ножен. Край того, что осталось от его мизинца, был покрыт темной коркой. Когда Масиро начал вытаскивать меч, металл блеснул Нагаи прямо в глаза. Это – место, где клинок соединяется с рукояткой; именно там выгравированы старинные иероглифы. «Разрезает чисто – четыре тела – в руке Ямашиты из Кинко». Нагаи знал, что Масиро сам надеялся когда-нибудь заслужить подобную надпись.

Нагаи вытащил вишню за черешок, повертел ее в пальцах и внезапно бросил в Масиро. Самурай тут же выхватил меч и раскрутил его стремительным движением. Половинка вишни упала в нескольких футах от его ног. Другая половинка улетела куда-то далеко.