«Рано». По его сведениям, Литва, пережив поражение, пришла в чувство. Удастся ли отобрать Смоленск, на воде вилами писано. К тому же великий литвин умнеет, не зарится на Псков с Новгородом. Надобно и нам подумать, как быть.

Ох и привел в досаду зять тестя! Грузный усатый одноименец махал руками, топал ногами: «Не уговорил! Не преуспел! Не сумел! А и враг с ним, с Василием! По-прежнему обращусь к Олегу Рязанскому. Старик не откажет. Еще и пойдет со мной». При этих словах Святославич испытующе посмотрел на Дмитрича: «Ты-то пойдешь?» Оба Юрия, старый и молодой, почти вровень ростом стояли друг перед другом, один смущенный, другой решительный. «У меня войска нет», — развел руками Дмитрич. Святославич ухмыльнулся, рявкнул: «Дурень! Силу мне даст Олег. Не войско, ты сам, своей доброй поддержкой нужен! Ну, сердцем, душой. Догадываешься?» Молодой князь заметил, что надобно испросить разрешения государя-брата. «А, — махнул рукой надувшийся усач, — ладно. Иди к молодой жене. Утешайся! — И крикнул: — Натальюшка!» Новая домоправительница, не та, что была в Коломне, много моложе и свежей, порхнула из перехода, будто ждала позова, обняла богатыря, заворковала: «Сокол ты мой ясный! Пойдем в спаленку, положу на перинку, медком угощу, говорком улещу!» Московский князь изменился в лице от таких амуров и ушел восвояси.

На сон грядущий Анастасия пожелала, ласкаючись: «Вразумил бы тебя Господь, свет-совет мой, помочь чем-ничем греховоднику батюшке, как-никак поддержать Анику-воина».

Вот Юрий и скачет в пыли да в шуме. На вопрос у государя-брата о поездке в Смоленск услышал: «Езжай, твоя воля, только я — в стороне». А ведь есть подозрение, что одноименец-тесть, добиваясь сопутничества князя московского, втайне надеется: при худом обороте дел не даст осторожный Василий брата в обиду, пришлет помощь, выручит молодого Юрия, а вместе с ним старого. Это подозрение подтвердил и Олег Рязанский за кружкой браги на стоянке в деревне Заляпчиково. Остановились в одной избе. Старик, когда-то еще более могучий телом, чем нынешний Юрий Смоленский, а теперь высохший и обрюзгший, но сохранивший прежнюю мудрость и прозорливость, опорожнив кружку, пробурчал:

«Надеялся воробей на сокола, пригласил охотиться соколенка, да птенец испугался добычи, показал хвост, тем все и кончилось». Московский князь оскорбился: «Я не покажу хвоста!» Тертый мудрец потрепал его по плечу: «В шутку сказано, не сердись!» Сейчас Олег едет не в седле, а в кибитке. Занедужил, ослаб, пришлось признать свое изнеможение.

Асай Карачурин, подскакав к господину, молвил:

— Совсем плох рязанский князь. На последнем стоянии вызывал лекаря. Пускали кровь.

«Не пришлось бы тысячам людей пускать кровь!» — подумал Юрий о предстоящей битве за Смоленск. Вот уже пыльное облако впереди: цель похода близка. Кто-то скачет встречь.

Молодой Юрий пробился на коне в самую голову движущейся рати к старому Юрию. Святославич глядел из-под руки:

— Мой самый надежный слуга встречает, Гаврюша прозвищем Трудник.

Подъехал коренастый крепыш: птица, судя по платью, небольшого полета, однако, судя по лицу, страшной свирепости.

Подъехал не один, с многочисленным окружением. Все спешились, пали ниц перед природным своим государем. Юрий Святославич поднял их взмахом руки:

— Встаньте, мои дорогие! Как под Литвою живется? Здоровы ли?

Богато наряженный сухощавый жердяй с узкой бородой по пояс за всех ответил:

— Спаси Бог на здравствовании! Ты, государь, здоров ли?

— Смоленск ждет тебя! — поспешил встрять Гаврюша Трудник. — Чуть подойдешь, отворят ворота.

— Так поторопимся, братья! — воспрянул духом Юрий Святославич.

Вместе со смолянами, оказавшими столь достойную встречу, князь пустил коня вскачь. Воины-рязанцы воодушевленно последовали за ним.

Юрий Дмитрич снова отстал на своем сивом мерине. Когда узрел могучие стены западной твердыни русских земель, главная масса всадников уже стала. Святославич и Трудник что-то кричали, сложив ладони переговорными трубами.

Видно, обменивались словами с теми, что сгрудились на крепостных заборолах. Юрий услыхал:

— Отворяйте ворота!

Сверху донеслось:

— Не для того заперли!

Осмотрелся: крепость — гора, башни — скалы, ров — пропасть, посад сожжен, свежая гарь, куда ни глянь.

Трудник кусал губы. Великий князь в замешательстве повторял:

— Вот так раз! Вот так квас!

Олег Рязанский с трудом выбрался из кибитки, поманил пальцем большеголового копьеносца, коего, видимо, давно знал, что-то сказал ему. Тот достал белый плат, взмахнул им над головой и пошел к воротам. В ста шагах от них стал. И тут все пространство содрогнулось от силы его голоса:

— Смоленские местичи! К вам прибыл законный князь. Слушайте, что говорит его тесть, великий Олег Рязанский: «Если не отворите ворота и не примете господина вашего, князя Юрия, я буду стоять здесь долго, предам вас мечу и огню. Выбирайте между животом и смертью!»

Местичи ничего не ответили. Долго стояли, размахивая руками, должно быть, спорили. Потом сошли со стены.

Гаврюша Трудник с вящими смолянами, встречавшими своего князя, подступили к воротам, взяли по камню и начали стучать, чтобы их-то впустили: дома ждут жены, дети… Какое там! Крепость как онемела. Можно было подумать, что эта кучка Юрьевых доброхотов, покинув на малое время Смоленск, оставила в нем одних приверженцев литовской руки. Теперь хоть изойдись криком и разбей о кованые ворота все камни, — город не сдастся, дождется, пока Витовт явится на выручку.

— Что, тестюшка, начинать осаду? — без малейшей надежды на успех спросил Святославича Олег Рязанский.

— Осаждала муха камень, да под ним и сдохла, — сплюнув, молвил старик.

Юрий Дмитрич водил глазами от подошвы гранитной башни к ее вершине и невольно вспоминал Олеговы слова на стоянке: «Птенец показал хвост, тем все и кончилось». Асай Карачурин, стоя у его стремени, прицокивал языком:

— О-о-ой, зубы сломаешь!

Войско рядом с твердыней выглядело осиным роем, прилепившимся к дубу. Чтобы взять такой город, нужен по крайней мере Батый!

Слух московского князя уловил резкий скрип: будто тупая пила прошлась по занозистому полену. Юрий увидел, как створки крепостных ворот начали раздвигаться, уходить внутрь большой башни. Одновременно, гремя цепями, опускался широкий мост через ров. Вскоре неприятные земные звуки сменились сладостными небесными: донеслось пение «Спаси, Господи, люди твоя». Из ворот прислужники в стихарях вынесли хоругви, за ними шествовал епископ в золотом облачении, священники в белых ризах, протодьякон с толстой восковой свечой. Далее шло боярство, купечество и посадский люд. Все это шествие приблизилось к Юрию Смоленскому, остановилось и замерло.

Нет, далеко не одни Витовтовы сторонники оставались в Смоленске. Да и сторонники многие в одночасье оказались противниками. Юрьева сторона взяла верх.

Что говорил епископ за дальностью князь московский не слышал, однако ответное слово громогласного Святославича донеслось явственно:

— Спаси вас Бог, дети мои! Я рад вернуться в свою отчизну, дедину.

Олег, вперевалку подойдя к молодому Юрию, произнес:

— Теперь можешь не показывать хвост. Смоленск наш! Твой брат Василий показал близорукость.

Пришлось возразить:

— А нагрянет Витовт?

Рязанец раскатисто хохотал:

— Останется в том положении, что и мы за минуту до этого.

Тем временем горожане и пришельцы с восторгом входили в растворенную крепость. Звонили колокола, где-то бухнула пушка. Повсюду народ, прижимаясь к уличным тынам, неумолчно вопил:

— Здрав будь, Святославич!

— Слава Юрию, слава!

Московский князь верхом ехал около кареты, в которой сидел рязанец. Смоляне охраняли проезд. Их цепь протаранил на аргамаке успевший прихорошиться Гаврюша Трудник. Свирепый лик его был смягчен по возможности.

— Князь Юрий Дмитрич! Князь Олег Иваныч! Великий князь Юрий Святославич ждет вас в своем государевом терему!