- В какие игры ты играешь со всеми этими неверными? Скоро они влезут на маковку твоей головы, а ты преклонишься перед ними, упадёшь ниц и примешься лизать им ноги!.. И всё это вместо того, чтобы показать им, кто хозяин на земле!..

Осман выслушал слова Эдебали и сделал вид, будто не услышал ничего для себя обидного, оскорбительного. Отвечал спокойно:

   - Мы, тюрки, пришли в эти земли пришельцами, чужими. Когда пришли мы, здесь уже люди жили. И многие из этих людей приняли нас хорошо, как добрых соседей. Будет справедливо, если и мы соблюдём законы добрососедства и будем делать добро этим людям...[272]

Этот спор произошёл при Гюндюзе, и при Михале, и другие приближенные Османовы были. И Эдебали понял после Османовых слов, что люди слушают Османа и готовы за Османом идти. Тогда Эдебали замолчал и обдумывал своё...

В конце тринадцатого века взяли Кёпрю Хисар и Биледжик.

Перед самым походом на Биледжик, когда Осман уже говорил Гюндюзу и Михалу:

   - Подходит черёд Биледжика!

И вот тогда-то дошли вести плохие из становища... Осман уже не так много думал о прежней жизни, о той жизни, какою жил отец Эртугрул. Та жизнь будто и отдалилась совсем. Осману давно уже казалось, что совсем немного остаётся людей, живущих жизнью кочевников-пастухов... И вот дошли вести. Тундар мутил людей. Говорил Тундар, что все затеи Османовы завершатся гибелью тюрок:

   - Нас мало! Неверных куда больше. Придёт время и они просто-напросто затопят нас, как воды большой реки затопляют берег!.. Надо возвращаться к прежней жизни...

Ему возражали, говорили, что вернуться к прежней жизни уже нет возможности:

   - Как вернуться? Люди вкусили сладкой жизни, сделались большими горожанами! Теперь они свысока глядят на простых пастухов!..

   - Да, - вынужден был признать старый Тундар, - это так, это правда. Но тогда мы должны, пока не поздно, вернуться далеко, в степи, где жили и пасли свои стада предки наши. Я уведу всех, кто захочет идти за мной...

Осман узнал, что Тундар собирает людей; появились у Тундара сторонники, появились и юноши, которых взманило грядущее путешествие в далёкие дали... Осману многие пересказывали, что происходит в становище. Но никто не видел Османа взволнованным, встревоженным. Он спокойно выслушивал все речи о действиях Тундара и казался даже и беспечным. Но ведь все знали, что Осман на самом деле вовсе не беспечен. Он устроил для воинов большой пир в Инджир Пынаре, затем ещё один пир в Кёюн Пынаре. Затем приказал готовить роскошное огромное пиршество в Чакыр Пынаре...[273]

Когда близилась к концу подготовка угощения и веселья, Осман велел своему старшему сыну Орхану отправиться в становище и пригласить Тундара в Чакыр Пынар... Узнав о таком повелении Орхану, Мальхун сделалась бледна и приложила руку к сердцу. Осман посылал первенца к мятежникам. Но она не посмела возражать мужу, отговаривать его от его решения... Орхан же был рад. Он ехал как посол своего отца, ехал во главе отряда отборных воинов... Осман очень хотел послать вместе с сыном Михала, для охраны; но твёрдо решил не делать этого, потому что Тундар должен был видеть доверие к нему Османа. Послать сына-первенца - может ли быть доверие большее? Нет!..

Юный Орхан возвратился живым и здоровым. Он не был посвящён в намерения своего отца, да Осман и сам лишь смутно прозревал свои намерения; и сам не знал, что хочет сделать, как поступит... Орхан передал своему двоюродному деду приглашение в Чакыр Пынар... Осман всегда учил сына:

   - Будь начеку. Не расставайся с оружием, спи чутко. Будь начеку даже с братом, даже с возлюбленной красавицей. Ты никого не унизишь своей подозрительностью, не тревожься. Быть начеку — свойство и долг истинного воина...

И посылая Орхана в становище, Осман говорил:

   - Ты знаешь, какие слухи разносятся о моём дяде Тундаре. Будь начеку. Ты отправляешься в такое место, где живут противники дел твоего отца...

Осман знал, что сын хорошо научен и вовсе не глуп, а напротив - умён. И всё же сердце Османа ускоряло в тревоге биение своё...

Тундар спросил внучатого племянника:

   - Что ты думаешь, Орхан, о своём отце? Для чего он зовёт меня?

   - Я думаю, - отвечал Орхан честно, - что мой отец желал бы услышать из твоих уст слова о твоих замыслах...

   - А ты знаешь мои замыслы?

   - Я знаю то, что о них говорят...

   - Твой отец сделал мне страшное зло...

   - Я не должен слушать дурное о моём отце, - сказал Орхан серьёзно. - Видишь, я замыкаю слух... - И он приложил ладони к ушам нарочно, затем опустил руки на колени...

   - Ты добрый, хороший сын, - произнёс Тундар задумчиво...

   - Говорят, ты задумал увести людей в далёкие степи, где они будут жить в юртах. Я тебе честно говорю, я с тобой не пойду. И я полагаю, что многие не пойдут с тобой. А те, которые пойдут, что ж, пусть идут! Отец не станет препятствовать тебе. Так я думаю...

Тундар и Орхан приехали, чуть не рука об руку, в Чакыр Пынар. Люди Тундара поставили юрту парадную. Осман почтительно приветствовал дядю. Но при виде сына- первенца, весёлого, здорового, юношески радостного, Осману захотелось броситься к Орхану, прижать его голову к своей груди... Осман видел внутренним взором, взором своей души, как бросается к сыну, спешившемуся с коня доброго, обнимает отрока за плечи, прижимает его голову к своей груди... Но на самом деле, въяве, он лишь махнул сыну рукой, чуть вскинув ладонь, сделал движение головой, выдвинув подбородок; улыбнулся, немного прищурившись...

На пир явился Тундар в одежде, украшенной золотыми бляхами и драгоценными камнями. Осман первым сделал шаг навстречу дяде и громко произнёс такие слова:

   - Никто не упрекнёт меня в непочтительности к старшему родичу! - И проговорив такие свои слова, он наклонился и поцеловал тыльную сторону правой ладони Тундара... Все пошумливали, не знали, что и думать... Тундар сидел на почётном месте...

Осман подал знак, пир начался. Заиграли музыканты, задудели в дудки, застучали в бубны... Поставлено было жареное мясо - ягнятина — грудами, запахло острыми пряными приправами... Кучи орехов, гранаты... На пирах Османовых редко подавали ракы - виноградную водку. Но если уж подавали, то веселье разгоралось буйно!..

Осман, как это обычно велось у него, не мешал общему веселью:

   - Я, - говаривал он, - вождь ваш на поле битвенном! А в песнях да плясках вы свободны. Пусть душа каждого гуляет в буйном веселье!..

Так было и сейчас. Воины пели, плясали, утаптывали землю в плясках буйных. А и без того земля была твёрдая... Осман сидел подле Тундара. Орхан плясал с другими отроками и юношами... Тундар и Осман пили ракы - чашу за чашей. Обоим казалось, будто на этом пиру им непременно нужно напиться, напиться до помутнения сознания... И глушили ракы, глушили... Уже обоим чудилось, казалось, что случится, произойдёт нечто ужасное... Вот сейчас случится, вот сейчас произойдёт... И чем больше ракы вливали в горло, тем более чувствовал, чуял каждый, что вот ведь обязан, должен, должен сотворить нечто ужасное... И уже обоим хотелось, страстно хотелось, желалось, чтобы то, чему суждено случиться, случилось бы поскорее, скорее, скорее!..

Тундар поднялся, бросил с размаху чашу золотую оземь. Громким гласом кочевника, чьи корни - в степях бескрайних, закричал:

   - Приходит конец тюркам! Пропали наши головы! Всех погубит Осман. Кинутся на нас греки, болгары, франки... Все неверные кинутся на нас и растопчут, погубят, погубят нас!.. Бегите, люди. Тюрки, бегите, спасайтесь! Вернёмся назад, в степи наших предков!.. Смотрите на Османа, он детей моих погубил; так и вас погубит он!..

Многие приостановили свои плясовые прыжки... Вскоре, очень быстро, никто уже не плясал, смолкла игра музыкантов...

Осман чуял, чувствовал, что должен как возможно скорее сотворить то, что должен сотворить. Полётно-птичье, будто мах крыла сокольего, порхнуло в сознании: «Ох! Скорее бы!..» Глядя прямо вперёд и не видя Тундарова лица, а только пёструю ткань плотную одежды, Осман выхватил нож из ножен на поясе и резко, сильно, верно замахнулся и ударил...