И султан подал знак Эртугрулу и тот пошёл за ним в палатку-шатёр. И принесли хорошее дорогое угощение; такую еду, каковую не видывал прежде и не пробовал Эртугрул. Куропатки и рыба сварены были в вине, приправленном всевозможными пряностями; свежие хлебы круглые были так душисты и тонки, что могли показаться тонкими платами для девичьих рук нежных; а напитки в кувшинах благоухали сладостью. И султан указал гостю место против себя. А Эртугрул смотрел, как ест владетель, и следил за его движениями, и подражал его движениям. И некоторое время ели в молчании. И Эртугрул не нарушал молчания, ожидая, чтобы султан заговорил первым.

И султан начал беседу с тех своих слов, с коих и прервал её.

   - Твои воины хороши, - повторил. - Я бы хотел иметь подобных в своём войске.

   - Честь - помогать торжеству справедливости, - отвечал Эртугрул тихим голосом. Он взял двумя пальцами маленький тёмно-зеленоватый плод и поднёс ближе к глазам.

   - Ешь, не опасайся! - Султан усмехался. - Это оливка[76] - румское лакомство. Румы издавна, уже много столетий сажают оливковые деревья, собирают плоды, вымачивают их в уксусе и едят...

Эртугрул быстро сунул оливку в рот, лицо его выразило отвращение; однако он разжевал и проглотил под взглядом султана, как ни странно не выражавшим насмешки.

   - Не так вкусно, да? - спросил султан, и голос его был серьёзен.

   - Если бы не ты, а кто другой дал мне это, я бы выплюнул! - Эртугрул потёр ладони о колени, обтянутые грубыми кожаными штанами.

   - Если ты хочешь здесь жить, надо тебе полюбить и здешнюю пищу! На самом деле это очень вкусно, только привыкнуть надо.

   - Я не знаю, где хочу жить. - Эртугрул был откровенен.

   — Мои старшие братья ушли отсюда. У нас у всех осталась вдали наша давняя родина; пастбища, где пасли свои стада прадеды наши и деды. Может быть, следует туда пробираться и целью своего пути сделать возвращение на далёкую родину...

Султан хлопнул в ладони; тотчас слуга внёс кувшин с водой и небольшой таз, протянул руки султан, слуга лил воду, затем подал султану мягкий плат для отирания рук. Затем султан отослал слугу, унёсшего умывальные принадлежности. Эртугрул в молчании разглядывал убранство шатра. Здесь он видел много занятного и неведомого — вышивка на подушках и коврах была такая тонкая и красивая... Он подумал, что его невеста не умеет так вышивать... Какие-то золотые и серебряные сосуды, украшения кидались в его глаза точёными выпуклостями, и словно бы хвалились собой, безмолвные, но уверенные в своём праве блестеть и красоваться... Он вдруг рассердился на себя за то, что невольно восхищался всем этим; за то, что подумал плохое о своей невесте... Ему захотелось громко и упрямо сказать, что просто расшитые покрывала и платы, руками девичьими и женскими женщин и девиц его рода, лучше в своей простоте, нежели всё то великолепие, назойливо окружившее его теперь...

   - Кто был твой отец? - спросил султан, не отвечая на слова гостя о возможном возвращении на далёкую родину.

   - Вождь Гёк-алп, - послушно отвечал Эртугрул. И в этой внезапно проявившейся так открыто послушливости было совсем детское что-то... - Вождь Гёк-алп, а ещё его звали Гюндюзали, а ещё - Сулейман...

   - А по виду твоему и твоих воинов и не скажешь, что вы - правоверные!..

Эртугрул вскочил мгновенно; было в этом скоке нечто пугающее ловкостью, почти звериной; но султан не испугался и глядел с любопытством. Эртугрул быстро сделал темане[77], коснувшись пальцами правой руки сначала губ, затем - лба. И тотчас снова сел на подушку, скрипнул плотный цветистый шёлк... Эртугрул наклонил голову с покорностью, будто предавался собеседнику, подобно тому, как младший должен предаться старшему...

   - Я вижу, ты научен учтивости правой веры. - Султан явно сделался доволен. - Кто научил тебя? Есть ли у вас джамии[78] и при них имамы?[79]

   - Имамов при нас нет, но я знаю, кто это. Отец мой ещё в юности своей был наставляем в обычаях и законах правой веры одним имамом; так мне рассказывал отец; и отец учил меня и братьев моих, передавая слова того имама. Я знаю также, какие бывают настоящие джамии, я видал их, но издали, внутри бывать не довелось. На стоянках отец приказывал устраивать в одной юрте, нарочно для того поставленной, месджид[80]; и многие мужчины нашего рода молились там. И я повелеваю так делать на стоянках...

Султан слушал внимательно и серьёзно, будто очень важными, значимыми были для него простые откровенные слова молодого главы кочевников...

   - Расскажи мне, что ты узнал от отца своего о правой вере, - сказал султан с важностью в голосе. И не было ясно, просит он или приказывает...

Эртугрул заговорил послушно, как дитя умное говорит отцу или деду:

   - Я знаю, что нельзя раскрашивать своё тело красками, нельзя прикреплять к волосам конские хвосты, нарочно удлиняя свои волосы и смешивая волосы человеческие и конские. Этого делать нельзя. А также и зубы нельзя подпиливать, это дурное украшение, и не пристало правоверному! - В голосе юноши зазвучала наивная горячность. - А ещё я знаю, что нельзя красить бороду и волосы в чёрный цвет. И нельзя умащаться шафраном. Память у меня хорошая, я помню, как говорил отец: «Пророк - да благословит его Аллах и да приветствует - повелел отпускать бороду и подрезать усы...»

   - Скажи мне имя Пророка!

   - Пророк наш Мухаммад - да благословит его Аллах и да приветствует! Аллах возносил его без крыльев и открыл ему все слова правой веры!..

   - Говори дальше; видно по лицу твоему, что тебе есть, что говорить!..

Эртугрул говорил даже с. некоторой поспешностью и с явным довольством; как дитя говорит, когда спешит радостно выказать почитаемому старшему все свои познания...

   - А ещё я знаю, что нужно быть щедрым, нужно творить «закат» — непременную милостыню. Вот... «Те, которые расходуют свои имущества на пути Аллаха, подобны зерну, которое вырастило семь колосьев, в каждом колосе - сто зёрен. И Аллах удваивает, кому пожелает. Поистине Аллах объемлющ, знающ! Те, которые тратят свои имущества на пути Аллаха и потом то, что истратили, не сопровождают попрёками и обидой, им - их награда от Господа их, и нет страха над ними, и не будут они печальны»[81].

   — Аллах умудряет, кого пожелает умудрить! - набожно произнёс султан. — Благословение я чую душою и умом своим над тобою! - И продолжил слова суры: - «И расходуйте на пути Аллаха, но не доводите себя своими руками до разорения и благоденствуйте, - поистине, Аллах любит добродеющих!»[82]...

   — О! Я ещё много помню! - воскликнул Эртугрул, ободрённый благоволением султана. - Вот ещё святые слова Пророка! — И юноша проговорил с восторгом наивного усердия: - «Из Его знамений - что Он создал для вас из вас самих жён, чтобы вы жили с ними, устроил между вами любовь и милость...»[83]

Султан подхватил голосом суровым, но была эта суровость несколько нарочитой, потому что он по-прежнему не скрывал своего восхищения юным своим гостем, - «Не женитесь на многобожницах, - говорил султан слова Пророка. - Не женитесь на многобожницах, покамест они не уверуют: конечно, верующая рабыня лучше многобожницы, хотя бы она и восторгала вас. И не выдавайте замуж за многобожников, покамест они не уверуют: конечно, верующий раб - лучше многобожника, хотя бы он и восторгал вас»[84].

   — Я знаю ещё, что следует приветствовать правоверному правоверного: «Да будет мир с тобой». И нельзя рассказывать о том, что ты делаешь наедине со своею женой. И нельзя говорить скверные слова, и нельзя говорить о людях дурное, и нельзя швыряться камнями и швырять грязь в чужое жилище!..[85]