— Вот еще!: Я не привыкла ночью спать. Я тогда пойду.

— Возьми деньги в кармане куртки. Ты говорила — 100 долларов?

— Я тебе говорила, что денег с тебя не возьму: и не возьму.

— Возьми, пожалуйста, а то я буду чувствовать себя нехорошо. И я на тебя обижусь.

— Не обидишься.

— Возьми:, - и я заснула. Наплевать на деньги, пусть их утащат все, только бы сейчас поспать:.

Утром я открыла глаза: «Деньги!». Я вскочила с постели, взяла джинсовую свою куртку и пощупала карманы: — похожей толщины пачка нащупывалась, уже хорошо! Я достала их, пересчитала — 1500, сто долларов она забрала. Надо же — порядочная! Деньги на месте.

Я несколько часов, обалдевшая, просматривала видеозаписи кастингов, проведенных Юлией Соболевской. В Москве были десятки модельных агентств, несколько актерских, в Питере всех их заменила всего лишь одна миловидная женщина. Юлия Соболевская подбирала актеров для всех нескончаемых, снимающихся в основном в Питере, сериалов, и теперь она подбирала моделей и актеров для съемки рекламы «Петра».

Лица, лица: Мое участие в их просмотре было совершенно бессмысленным. Я знала, выберут всё равно рожи, на которые ткнёт пальцем клиент, а он сидел рядом на соседнем кресле, менеджер «Джапан Табако», самый младшенький менеджер в громоздкой пятиступенчатой системе управления такой крупной компании. Вдруг выберут лицо неудачное, его можно будет безболезненно выгнать. И скатится это решение по этим пяти ступенькам вниз, и потеряет человек высокооплачиваемую работу. И будет он рассылать свои резюме, будет рассылать их долго, может быть, даже не один год, прежде чем он найдет себе работу другую. Всё это понимал младшенький менеджер и упорно не хотел, решительно указав пальцем на удачное лицо на экране, уверено сказать: «Этот, этот и этот, запишите их фамилии, они подойдут для нашей рекламы». Нет, на это не было у него ни сил, ни решительности. Не хотел он терять работу, не хотел рассылать свои резюме, он по десятому разу смотрел одни и те же лица, и я, злясь, и, думая о прогулках по прекрасному Питеру, возможность, которых уплывала вместе со временем, тот же самый десятый раз смотрела вместе с ним одно и то же.

— Я хочу поговорить о следующих съемках для «Петра», — Петя сел на соседнее со мной кресло.

— Ну: — буркнула я ему.

— Мы пока работаем над креативной частью, нужны зимние, активные виды отдыха. Что-то предварительно уже утверждено:, вот, наконец, сюжет с соколиной охотой утвердили:

— А санки? К примеру, на санках люди катаются: Чем не зимний активный вид отдыха? К тому же, для всех привычный, — предложила я первое, что пришло в голову.

— Санки мы предлагали, у нас все агентство сидело и составляло списки всех возможных и невозможных занятий зимой. Все писали и секретарши, и менеджеры: Потом сделали общий список и предложили всё клиенту.

— А креатив-директор на что? — усмехнулась я.

— Какая разница: Мы работаем коллективно.

— А санки чего не подошли? — спросила я.

— Клиент сказал, что катание на санках будет ассоциироваться у потребителя с опасностью, а, значит, это будет напоминать ему об опасности курения, что обязательно повлияет на продажи.

— Хуйня какая! А сокол в глаз клюнет? Это не опасность? Или они его так и будут снимать в кожаном набалдашнике? И всё это слишком напыщенно и далеко от народа, если они, конечно, представляют своего клиента. Они, что думают, что их сигареты князья курят?

— Черт их знает! От нашего списка и так уже почти ничего не осталось. Пусть клюнет. Пока они на нашего сокола согласны: Ладно, мы над этим работаем. Сейчас мы сделаем перерывчик, выпьем, закусим и мы его: — Петя незаметно кивнул в сторону клиента, — увезем по заранее предусмотренному плану и быстренько выберем того, кого надо. Всё равно уже наметили кого именно. Это уже будет быстро, — Петя заговорщицким тоном пытался меня успокоить.

Быстро не вышло, менеджера увезли, но я никуда уже не успевала, надо было встречать Катю с Асланом. Мне дали водителя и я, купив огромный букет роз, поехала в аэропорт. Я встретила загоревшую и отдохнувшую мою любимую девушку, так я, окрыленная любовью, думала тогда в аэропорте. Мы поужинали, погуляли по ночному городу, вернулись в гостиницу и тут же заснули… Катина физиология была в эти дни не на этапе, возможном для секса.

Я, затаив дыхание, стояла посреди Исаакиевского собора. Я была потрясена богатством и величием этого исполинского храма. Напоминал он внутри больше католический, чем православный собор. Мы пристроились к какой-то экскурсии и, стоя за спинами приехавшей из неизвестного города группы туристов, с интересом слушали гида: — строили 40 лет: прошлый век: архитектор — француз и т. д… На самом верху было что-то типа просмотровой площадки, огибающей кругом грандиозных размеров купол собора. Огромная высота: — про нее что-то говорил гид, но цифр в голове не осталось, но в памяти навсегда сохранилась красивая завораживающая высота над городом, над всем миром, ощущение другого времени:

— Как красиво! — восторженно вырвалось у меня.

— Олька! Красиво, но я боюсь высоты, пойдем, я боюсь, — заныла Катька.

— Не бойся, дай я тебя обниму, — одухотворенная храмом, мне хотелось счастливой близости, не секса, просто теплого объятия моей любимой.

— Ты неуклюжая, ты сейчас меня только свалишь вниз. Ай, не трогай! — моя любимая не разделяла моих восторгов и только сварливо ныла здесь в вышине прекрасного города.

— Ой, Катя:, ничего тебе неинтересно, — я грустно вздохнула.

— Мне интересно, но у меня фобия, я боюсь высоты, — плаксиво оправдывалась Катя. — Я в этом не виновата.

— Давай чуть-чуть постоим, хотя бы одну минутку. Расскажи лучше, как съездила.

— Нормально, как всегда, — подозрительно односложно и, также подозрительно потупив взгляд, ответила Катя.

— А Соррея как? — подозрения мои направились в верную сторону.

— Нормально, — Катя сказала и повернула голову в сторону.

— У тебя с ней роман? — я заглянула ей в лицо.

— Да, нет же, всё как обычно, — но говорила она не как обычно и упорно не смотрела мне в глаза.

Я взяла ее за плечи и повернула к себе.

— На меня смотри. Не отворачивайся. Ты влюбилась в Соррею?

— Не знаю, — и взгляд её опять повис куда-то вниз.

— Значит, все-таки влюбилась, — гневно, голосом Отелло я попыталась выяснить серьезность её любовной связи с арабкой.

— Не знаю: Она мне призналась в любви, — Катя убрала мои руки и опять отвернулась.

— Если бы она просто призналась в любви, ты бы сама об этом рассказала мне сразу: Ты в нее влюбилась: Ты с ней уже целовалась? — роль Отелло я к счастью позабыла и Катю по умному сценарию Шекспира душить малодушно не стала, а только разъяренно сверкала глазами и обильно брызгала слюной ей в лицо.

Катя молчала. Её гордый профиль с сжатыми губками упрямо смотрел на игрушечный город внизу.

— Ты целовалась с ней?

— Да:

— И ты ей тоже объяснялась в любви?

— Да:

— Пиздец, — подытожила я и надолго замолчала. Теперь уже я рассматривала город, окруживший невроятных размеров собор:.

Два туриста, влюбленных в Питер, стояли на самом верху Исаакиевского собора и никак не могли насытиться видами любимого города, они все стояли и стояли неподвижно: лица против ветра, волосы развеваются: Такую картину представляли мы со стороны.

— Катюшон, и что дальше? — очнулась я.

— Не знаю. Я ее люблю, я ее воспринимаю, как мужчину. Она и есть мужчина. Ты была права, она тоже собирается менять пол.

— И что, ты замуж за нее собралась?

— Не знаю.

На этом мое терпение кончилось, точнее, оно кончилось уже после первого моего вопроса или первого Катиного ответа, теперь оборвалась способность делать мало-мальски вменяемый вид, я почувствовала физически, как наполняюсь злобой и яростью.

— Ебанный в рот, пиздец какой-то! Ты свихнулась, Катя! Какой на хуй замуж? За эту жирную арабку?