— А Вы врача вызывали? — спросила она.

— Вызывали: Ей девяносто два года, ей ничего не выписали.

— Бывает: Сейчас такие врачи, они не только старушек не хотят лечить, — ей было стыдно за своего коллегу. — Я вам сочувствую. Бабушка Ваша лежачая?

— Да, она слегла несколько месяцев назад.

— Воспаление легких часто бывает в таких случаях: — подтвердила слова Тугова провизор.

— Девушка, мне нужны антибиотики, пусть дорогие, но самые сильные.

— Да, сейчас: Вот, самые сильные, что у нас есть, но они, действительно, дорогие, — она достала с полки маленькие пузырьки с белым порошком внутри и поставила передо мной. Я купила их столько, сколько она сказала. От души и очень искренно ее поблагодарила. Добрая девушка и хороший провизор — она была на своем месте, что бывает в нашей жизни удивительно редко. Она, с готовностью хорошего человека помочь, заменила бесполезного участкового Тугова, выполнив его работу. Выполнила очень удачно, выписав, точнее порекомендовав необходимое и правильное лекарство, училась, наверное, этот провизор в институте на пятерки. Через пару дней бабушке стало лучше. Я заезжала каждый день. Еще через пару дней мы приехали с Игорем, моим двоюродным братом. Бабушка бодрая сидела на диване и ела: Ела, как и я обычно по вечерам борщ. Мы, удивленные, стояли в дверях.

— Бабуля! Вот это да! Мы с тобой еще двадцать раз Новый год справим вместе, — мы вошли и сели рядом. Я крепко обняла ее, такую нежность я испытывала только к своей дочке и к бабушке.

— Мои дорогие, какие вы у меня красавцы, — бабушка полотенцем вытерла рот, она всегда, прежде чем поцеловать, вытирала рот полотенцем или большой салфеткой, всегда лежащей у нее на коленях. Мы поцеловались. — Как у вас дела? Как работа? Всё хорошо?

— Всё хорошо, бабуся, — хором с Игорем ответили мы.

— Ну, видели? Сегодня целый день сидит, смотрит телевизор, и абсолютно в своем уме:, всех узнает:, - мама, гордая победой над болезнью, естественно, с обязательной сигаретой, стояла на обычном своем месте в дверях. — Вчера приходил Тугов, глаза выпучил: «Как? Бабушка ваша еще не умерла? Не может такого быть.» Послушал ее, сказал, что хрипы еще есть, но дела идут на поправку. Увидел лекарства, сказал, что они дорогие. Я сказала, что сын купил. Он спросил, где и кем ты работаешь.

Я усмехнулась, мама была рада продемонстрировать участковому врачу, что ее сын способен купить бабушке дорогое лекарство. Ой, мамочка! Я так помогала бабушке, заботилась о ней и дарила ей тепло, всего этого ты будешь лишена, не дождёшься ты от своего сына такой же заботы. Умрешь ты вслед за бабушкой, и оставишь мне на всю оставшуюся жизнь боль и чувство вины перед тобой.

Бабушка проживет еще три месяца, я буду ее навещать почти каждый день, Игорь тоже будет заезжать к ней. Она была то с нами, и тогда я, радуясь этим минутам, сидя рядом с ней на диване, разговаривала с ней, она даже исполнила всем нам отрывки из «Свадьбы в Малиновке» и из «Старой Москвы». А иногда она исчезала, была далеко, и я молча, обняв ее, сидела рядом и чувствовала свою беспомощность и не знала, чем могу ей помочь.

По перегруженной дороге Багратионовского проезда бегал нескладный щенок. Бегал он опасно для своей жизни между колес проезжающих мимо автомобилей. «Какой дурачок!» — подумала я. — «Сколько дней ему осталось так еще бегать? Сегодня, наверное, его уже раздавят». Попасть под машину он мог каждую секунду, он их абсолютно не боялся, не боялся резких громких клаксонов, гудящих ему прямо в ухо, он даже не вздрагивал от них. Был он похож на обыкновенного щенка немецкой овчарки — черный с желтыми неяркими подпалинами и с огромными стоячими ушами, как у летучей мыши. Щенок был очень страшненьким и неказистым, но при этом очень милым, его наивный доверчивый взгляд на мир подкупал. Я выбежала из машины и попыталась прогнать его с оживлённой дороги. И слева, и справа движение остановилось, и все автомобили начали дружно сигналить своё нетерпеливое возмущение.

— Пошёл вон! — я топнула ногой. — Пшёл:.

Он повернул на меня голову, улыбнулся своей щенячьей рожицей и завилял хвостом.

— Тьфу ты, дурак! Жить надоело? Чего под машинами бегаешь? По дороге бегать нельзя, иди на тротуар гуляй, — начала я разъяснительную беседу с глупой собакой, но ушастое хвостатое существо не ответило мне ничего вразумительного, а только с интересом понюхало мою коленку. Я взяла неожиданно оказавшегося увесистым щенка в вытянутые руки, чтобы не испачкаться, а был он грязнющий и чрезвычайно вонючий, и отнесла его на обочину к фотомагазину. В нем находилась в данный момент Катя, она сдавала слайды в проявку после очередной нашей съемки, а я ее ждала в машине. Щенок с любопытством повертел свою морду, и его вниманием завладела витрина этого магазина, он поставил передние лапы на низкий, сантиметров тридцать от земли, откос магазинного окна, и что-то стал с интересом в нём разглядывать. «Не возьму», — решительно сказала я себе и отвернулась в другую сторону. Последние две собаки, подобранные мной когда-то на улице, оказались настоящими инвалидами. У одной, попавшей под машину, был сломан позвоночник, другая после чумки была с эпилепсией, с парезом и вообще с больными мозгами, она почему-то, только откроешь балкон, сразу с него прыгала. Этаж был второй. Дважды она приземлялась, как опытный десантник, на третий сломала сустав: Операция, штифты:, потом операция их вынимать, затем всё загноилось, образовался свищ: — полнейший геморрой на целых полгода. Мы мучились с ними, но всё равно сильно их любили. Черный выздоровевший Тимка стал очень подвижным и опять, так уж на роду у него было написано, попал под машину, на этот раз насмерть. Я, бережно завернув Тимку в детское одеяло, похоронила его на улице Живописной на берегу Москвы-реки или канала, не знаю точно, что там протекает. А рыжая Ася выздороветь не могла, разрушенная чумкой нервная система у собак, мне сказали, не лечится. Ей давали ежедневно много лекарств по длинному списку из ветеринарки, но это только незначительно сокращало количество припадков эпилепсии у неё. Несмотря на лечение, с ней случился эпилептический статус — это когда один припадок наступает за другим, что-то не выдерживает, по-моему, сердце:, и она в судорогах умерла.

Псинке у витрины надоело в нее наблюдать, и она опять направилась по направлению к дороге. Вот, чудак-человек! Придётся всё-таки его взять себе, не смотреть же, как ему выдавят кишки на асфальт. Я вылезла из машины, опять взяла щенка в вытянутые руки, дверцу в машине я открыла заранее:

— Ты что сдурела? — Катя вышла из магазина и увидела эту трогательную сцену усыновления беспризорной собаки. — Она всю машину перепачкает. Быстро положи её на место.

— Посмотри, какой он милый. Он чуть под машину не попал. Я его забираю, — решительно заявила я.

Катя подошла к машине с воплями:

— Фу, как от него воняет помойкой! Положи его обратно на землю, я не дам его посадить в машину, он всё испачкает. Разрешаю тебе сбегать купить ему шаурму, я подожду. И поедем.

— Катюшончик, пожалуйста, давай я его заберу. Потерпи, — начала уговаривать я Катю. — Я его сразу помою в студии. Смотри, какой он симпатичный!

Далее происшедшему я удивилась сама, Катя вдруг неожиданно замолчала, встретившись взглядом с глазами маленькой чёрной псины, и молча без истерик села в машину.

В студии глупый черный щенок сразу покакал. Такой вони не ощущал еще никто на свете, питался щенок, наверное, как африканская гиена гнилой падалью. Я убрала большую не по его размерам кучу, задыхаться от этого мы не перестали. Я несколько раз мыла со стиральным порошком место, на котором лежала его кучка говна, вставала на четвереньки и нюхала в этом месте пол. Всё равно продолжало вонять, при чём абсолютно везде, как будто он накакал у каждого под самым носом. Источником оказалась вторая кучка, которую он сделал вслед за первой, стыдливо расположив её за фоном для съемки.

Уже намытого и чистого я привезла его домой.