Не спрашивая мнения остальных членов «профбюро», Подгурский встал на сторону директора. Он даже не подсказал Корызме, что тот может апеллировать в вышестоящую инстанцию, и не сделал ничего, чтобы ему помочь. Подгурский повсюду распространял домыслы о том, что Корызму нужно уволить как можно быстрее, поскольку тот якобы обкрадывал универсальные магазины. Знаменитая в секции коллекция грампластинок Корызмы — не что иное, как плоды этой кражи. Клевета сделала свое. «Профбюро» пошло за Подгурским. Только один его член, Кшиштоф Бауэр-Чарноморский, имеющий британское подданство и работающий в «Свободной Европе» как аналитик радиопередач, а это значит — в подразделении, независимом от Новака, имел смелость защищать Корызму и требовал соблюдения условий коллективного договора. Этим он восстановил против себя Новака и на новых выборах в результате стараний доверенных лиц директора уже не прошел в состав «профбюро».
А между тем Корызма обжаловал в суде решение о своем увольнении. Он требовал возврата на службу и возмещения убытков в размере десяти тысяч марок. Независимо от этого он обратился с личной жалобой на Новака за клевету, так как директор не только Подгурскому рассказывал о мнимых кражах Корызмы в универсальных магазинах. Дело закрутилось и… Корызма исчез. Когда он пропал, уже никто не поддерживал его жалобы, поданной в суд, и она вообще не рассматривалась. Новак торжествовал.
Только через некоторое время мы узнали, что Корызму арестовала западногерманская полиция и, хотя в силе было еще разрешение на его проживание на территории ФРГ, он был доставлен во Францию — в страну, которая ранее предоставила ему политическое убежище, когда он решил искать актерскую славу на Западе. В Страсбурге западногерманские полицейские, передавая Корызму французским чиновникам, одновременно вручили им медицинское заключение, в соответствии с которым он считался психически больным с проявлениями опасной для окружающих мании преследования. Его поместили в закрытое психиатрическое заведение. Таким образом, повторилась история шотландки, жены графа Михаловского. А те, кто еще не знал или не верил, что у Новака очень длинные руки и что он ни перед чем ни отступит, получили наглядный урок.
Подобной же шумихой закончилось дело Кавки и его жены. Новак еще раз доказал, на что он способен, когда кто-нибудь отваживался в споре с ним сохранить чувство собственного достоинства. Кавка уже во второй раз приехал на работу в «Свободную Европу». В первый раз ему что-то не понравилось, и он возвратился в Швецию, где надеялся устроиться лучше, чем в столице Баварии. Надежды не сбылись, поэтому он опять вернулся в Мюнхен. Новак дал Кавке место, но тому хотелось, чтобы в «Свободной Европе» работала и его жена, очень элегантная женщина. Она имела специальность манекенщицы и декоратора витрин. Не знаю, что бы она могла делать в редакции, но некоторые пани даже и такой квалификацией не могли похвастаться. Жена Кавки приглянулась Новаку, но против нее ополчился его заместитель Михал Гамарников-Гурецкий. Люди посвященные утверждали, что это просто так не кончится…
ЦРУ постоянно содержит для Новака апартаменты в изысканном и дорогом отеле «Арабелла-Хаус». Это так называемый связной номер. Второй подобный номер он имеет в отеле «Регина-Паласт». Там он встречался с Визенталем и определенными людьми из Польши, с которыми не мог или не хотел встречаться ни в ресторанах, ни в своем рабочем кабинете, ни дома. Эти номера служат не только для чисто служебных целей. Новак устраивал в них более интимные встречи — с избранными им женщинами. Это являлось запрещенной темой, касаться которой в разговоре между собой сотрудники избегали.
Кавка нарушил это правило. Он перестал молчать, когда понял, что со штатной единицей для его жены в «Свободной Европе» ничего не получится. Дело дошло до сильного скандала. Новак решил быстро выдворить Кавку и его жену из «Свободной Европы». Он прямо заявил, что тот должен исчезнуть, но Кавка, задетый на живое поведением директора, не желал покидать Мюнхен. Однако он изменил свои намерения через несколько дней, когда заметил, что по пути домой его преследовали двое верзил, лица которых явно не внушали доверия. Так повторялось несколько раз. Кавка понял, что у него нет никаких шансов прижиться в «Свободной Европе», он собрал вещи и возвратился с женой в Стокгольм.
Первым заместителем Новака был Зеньчиковский. В годы войны он имел псевдонимы Каня и Кроалик, а с 1945 года, будучи в Италии, он начал выступать как Завадский. В частной номенклатуре сотрудников «Свободной Европы» этот деятель чаще называется Зупой. Когда Завадский направляется завтракать, обедать или вообще что-нибудь перекусить, он всегда говорит: «Иду поесть супа». Когда идет в магазин, неизменно говорит: «Иду купить трусы». Воображением, как видно, он не отличался, и эти неизменные, стереотипные обороты являются единственным признаком его индивидуальности в «Свободной Европе». Зупа не молод. В январе 1972 года ему исполнилось 65 лет, то есть он вступил в пенсионный возраст. Это не означает, что автоматически он должен распрощаться с работой, так как в «Свободной Европе» положения пенсионного закона соблюдаются не очень строго.
Из-за его ухода на пенсию наверняка огорчится только один человек, причем не работающий в «Свободной Европе». Это Ян Радомыский из польской секции Би-Би-Си в Лондоне. Радомыский соревнуется с Завадским в составлении картотеки на общественных и политических деятелей Польши. Эта конкуренция имеет коммерческий характер: идет борьба за рынки сбыта и цены. Картотека Радомыского лучше составлена, но Завадский имеет опору в «Свободной Европе» и выгоднее продает результаты своих скрупулезных выборок из польской печати. С 1956 года, когда в качестве секретного документа радиостанции «Свободная Европа» вышла работа Завадского под названием «Кадровый состав в Польше», ее автор систематически получает кругленькие суммы за внесение туда новых дополнений и исправлений. После ухода на пенсию у него будет больше времени, и если он посвятит его своей картотеке, то окончательно возьмет верх в соревновании с Радомыским.
Зеньчиковский-Завадский не отличается особой интеллигентностью или блестящим стилем. На фоне других он не выделяется даже своей биографией, которую со многих точек зрения можно считать типичной для «стариков» в «Свободной Европе».
Перед войной он был выдвинут депутатом в Сейм. Во время оккупации, как и Новак, принимал участие в «акции Н». Был даже некогда начальником нынешнего директора польской секции «Свободной Европы», но в Мюнхене Новак обогнал его. Зеньчиковский уже тогда отличался своим непримиримо враждебным отношением к СССР. Был одним из вдохновителей идеи заменить «акцию Г» (Германия) на «акцию Р» (Россия). По поручению Бур-Коморовского был переведен из отдела пропаганды в антикоммунистическое агентство («Антик»). После Варшавского восстания Зеньчиковский оказался в лагере для военнопленных офицеров. В 1945 году возвратился в Польшу. Находясь в Варшаве и Кракове, начал нелегальную подпольную деятельность, но, когда понял, что польские органы безопасности установили за ним наблюдение, бросил на произвол судьбы тех, кого сам втянул в это занятие, и вместе с женой направился в Италию, под крылышко генерала Андерса.
После расформирования 2-го корпуса ПСЗ (польских сил збройных) работал в редакции «Дзенника польскего» и одновременно сотрудничал в «Збернице» — разведывательном центре организации «Вольность и неподлеглость» («Свобода и независимость»), которая занималась шпионажем против Польши. Его вес укрепился, когда он стал активным деятелем Политического исполнительного совета «Неподлеглость и демократия» («Независимость и демократия»). В конце концов он так вырос, что от имени этой организации вошел в так называемый Отдел отечественного политического совета, который в 1950—1952 годах руководил деятельностью антипольского шпионского центра под Мюнхеном.
Этот центр, используя настроения обманутых антикоммунистической пропагандой поляков, очутившихся в эмиграции, организовывал разведывательную деятельность против Польши. Собирал материалы для американской, геленовской и других разведок. Самым мерзким в этом деле было то, что поляки использовались главным образом в качестве так называемых зайцев. Их переправляли, в одиночку или группами, в Польшу через «зеленую» границу. Слабо подготовленные, они обычно совершали какую-нибудь ошибку и сосредоточивали на себе внимание постов польских пограничников. Когда патрули приступали к поисковым операциям и на определенное время оставляли открытыми некоторые участки границы, туда посылались опытные шпионы. Руководители центра были разоблачены, и это в «польском» Лондоне в эмигрантских кругах вызвало большое замешательство и очень противоречивую реакцию. Центр перестал существовать, но Зеньчиковский не стал безработным. О нем позаботились американцы, а точнее — ЦРУ.
