Кимберли смотрелась эффектно в кремовом льняном пиджаке поверх черного, в обтяжку, платья, но не могла не задаться вопросом, не выглядит ли ее наряд безвкусным в присутствии той, кто входит в десятку наиболее элегантных женщин Америки.

Когда Энн только вышла замуж за Джека, ей хотелось встретиться с Кимберли, понять, какая она. Теперь же, когда эта встреча произошла, Энн обнаружила, что Кимберли не произвела на нее никакого впечатления, ни плохого, ни хорошего. Кимберли больше не играла никакой роли ни в жизни Джека, ни в ее жизни, поэтому Энн не считала, что должна хоть в чем-то соперничать с первой женой своего мужа.

Кимберли, со своей стороны, тонко чувствовала нюансы. Она заметила, что Энн воспринимает ее с полным безразличием, и разозлилась.

Однако постаралась держаться в рамках приличий.

— Я давно хотела встретиться с вами, — улыбнулась она Энн. — Я видела ваши фотографии в журналах, но в жизни вы лучше.

— Благодарю за комплимент. Я тоже рада повидаться с вами.

Позже, в доме на Луисбург-сквер, где Додж и Кимберли устроили прием в честь Джона, Харрисон Уолкотт отвел Джека в сторонку и сказал, покачав головой.

— Признаюсь тебе, Джек, я очень удивлен. Они же уведут у тебя компанию.

— Уже увели. Но щедро заплатили за нее. А кроме того, открыли передо мной новые перспективы. Харрисон, золотые денечки радио сочтены. Телевидение превратит всех слушателей в зрителей.

— Я читал, что осенью выходит в эфир «Шоу Салли Аллен». Ты думаешь, она сможет конкурировать с Милтоном Берлем?[72].

— Не сможет. У нас слишком мало станций, чтобы конкурировать с Берлем. Но ей это и не нужно. Мы выпускаем ее не в противовес Берлю.

— А сколько у вас будет станций? — поинтересовался Харрисон.

— К началу сезона — четыре. И все наши радиостанции будут непрерывно твердить о том, какая забавная эта Салли Аллен. В журналах о ней пройдут статьи. Мы разбудим в людях интерес к Салли. Они захотят ее увидеть. Тогда мы увеличим число станций.

— У тебя впереди тяжелое время. Конкурировать с телевещательными сетями ой как нелегко.

— Согласен. Мы никогда не получим такого высокого рейтинга, как они. Но прогресс на этом не остановится. Придет время, когда мы не будем транслировать сигнал по воздуху. Он пойдет по кабелям. И тогда на любом столбе на вашей улице будут соседствовать электрические провода, телефонные и телевизионные.

Харрисон Уолкотт улыбнулся:

— В двухтысячном году.

Джек покачал головой:

— Гораздо раньше.

К ним направлялась Энн, но прежде, чем она подошла, Уолкотт успел прошептать. «Жена у тебя — красавица».

Джони сосала пенис Джона, а по ее щекам текли слезы.

— Мы больше никогда… Почему ты не мог поступить в Гарвард?

Он пробежался рукой по ее волосам.

— На то много причин.

— Одна из них в том, что мы больше не сможем любить друг друга.

— Одна из них в том, что я должен уйти из-под опеки матери. И ты тоже. Она нас подавляет, Джони.

— И этот говнюк Додж ее в этом поощряет.

— Джони, ты читала «Покойный Джордж Эпли»?[73].

Она покачала головой.

— Книгу я видела. Она лежит в гостиной.

— Тебе обязательно нужно ее прочесть. Там написано, почему мы должны уехать из Бостона.

— Бостона?

— Бостона. Билокси. Из любого места, где нечем дышать.

Теперь она вылизывала его член от мошонки до головки.

— Джон. — Она продолжала плакать.

— Слушай, а может.. Я, конечно, не могу тебе этого обещать, но, допустим, когда-нибудь мы встретимся в Сан-Франциско, Майами, Чикаго, там, где нас никто не знает. Будем представляться как мистер и миссис. Или один из нас возьмет другую фамилию и мы поженимся.

Джони вздохнула.

— Ты найдешь другую девушку.

— Может, и ты найдешь себе парня.

— Но я люблю тебя и всегда буду любить. Никто никогда не сравнится с тобой.

— Никто никогда не сравнится и с тобой, Джони.

Руками он раздвинул ее ноги и приник к промежности. Особая чувствительность ее клитора не составляла для него тайны, и он знал, как довести Джони до оргазма. Не прошло и минуты, как она выгнулась дугой и прокричала: «Никто, Джон! Никто!»

Потом Джони так глубоко заглотила его пенис, что он испугался, не задохнется ли она.

1950 год

Джек сидел на заднем сиденье автомобиля, который вел Кэп Дуренбергер. В Талсу они прилетели вдвоем. Билли Боб Коттон, встретивший их в аэропорту, теперь занимал место рядом с Кэпом. Джек хотел было поспать по дороге в Окмалджи, но его заинтересовала живописная местность, по которой пролегало шоссе, да и погода вызывала тревогу.

Лилово-черные облака наползали с запада, тогда как на востоке светило солнце. От его лучей на фоне грозовых облаков зеленая листва приобретала особенно сочный оттенок. Джек даже подумал, уж не доведется ли ему воочию увидеть торнадо, но не рискнул высказать это предположение вслух.

И тут же на его глазах черный палец торнадо протянулся к земле, а минуту спустя вновь спрятался в облаках.

Билли Боб включил радио и нашел станцию, передающую прогноз погоды. Торнадо ожидали в округах Окмалджи, Окфаски, Семинол и Хьюдж.

— Грозовой фронт движется на юг, — заметил Билли Боб и выключил радио.

Дорога поднималась на низкие, пологие холмы и так же полого спускалась в лощины. На пастбищах паслись бычки и коровы, растения со светло-зелеными листьями росли на огороженных полях. Билли Боб объяснил, что это арахис.

Ехали они на ферму, расположенную в пяти милях от города Окмалджи. Когда машина свернула с шоссе на дорогу, ведущую к дому, Джек обратил внимание на торчащий за гаражом пятидесятифутовый столб, на котором крепилась телевизионная антенна.

— Мартины — отличные люди, — говорил Билли Боб. — Я знаю Эда и Марту много лет. Банк в Талсе, часть акций которого принадлежит мне, выдавал им ссуду на покупку этой фермы. Они расплатились раньше срока.

Прибежала громадная черно-коричневая немецкая овчарка и остановилась рядом с автомобилем, напрягшись и одновременно помахивая хвостом.

Из дома вышла миссис Мартин.

— Ой, мистер Коттон! Как приятно вас видеть. — Это была миловидная женщина в простеньком ситцевом платье, которое, возможно, сама и сшила.

Джек вылез из кабины и протянул женщине руку.

— Добрый день, миссис Мартин. Меня зовут Джек Лир. Если позволите, мы бы хотели посмотреть ваш телевизор.

Она крепко пожата ему руку.

— Смотреть-то особо нечего. У некоторых прием гораздо лучше, чем у нас. Да еще от этой грозы на западе будут помехи.

Джек дал собаке понюхать свою руку. Собака понюхала и вроде бы осталась довольна.

Миссис Мартин тем временем пожала руку Кэпу и пригласила мужчин в дом, где предложила им кофе и только что испеченные пончики.

— Эд сейчас подойдет. Он наверняка видел вашу машину.

В гостиной на новом линолеуме стояли диван и два кресла, обитые темно-красным бархатом. Комнату, а может, и весь дом согревала топившаяся углем большая железная печь, установленная на металлической треноге, которая защищала линолеум от перегрева. На телевизоре «Сильвания» с семнадцатидюймовым экраном стояли фотографии детей.

Вошел Эд Мартин.

— А, привет, Билли Боб! — Он протянул руку, чтобы поздороваться. — Давненько не виделись. — Он повернулся, пожал руку Джеку, потом Кэпу. — Добро пожаловать, господа.

Одет был Мартин не в грязный комбинезон, а в практически новые синие джинсы и рубашку цвета хаки, из одного нагрудного кармана которой торчала пачка сигарет, а из другого — желтый карандаш. Мартин скорее напоминал сельского плотника, проводящего много времени на свежем воздухе, чем копающегося в земле фермера.

— Значит, приехали посмотреть наш ти-ви, — уточнил Мартин. — Давайте поглядим, что мы сможем поймать сегодня утром.