В 1572 г. опричнина утратила свое первоначальное имя и стала называться двором. Она уже к этому времени успела обрести признаки правильно организованного государственного учреждения. Но в своих действиях новая система сохранила прежний характер управления. При исследовании какого-нибудь официального документа той эпохи с трудом можно решить, исходит он от опричнины или от земщины. Формально опричнина не уничтожала даже местничества. Она только уничтожала счеты его в собственных пределах. Опричнина действовала наравне с земщиной, причем та и другая были подчинены центральным учреждениям, ведавшим финансовыми и воинскими делами государства. В обеих системах администрации действовали дьяки. В их руках находилось все делопроизводство земщины и опричнины. Такую организацию можно предположить, опираясь на несомненный факт одновременного существования согласованной работы обеих систем. Этого достаточно, чтобы разрушить легенду, по которой роль опричнины ограничивалась политической полицией. В 1570 г., как свидетельствуют официальные документы, опричнина вместе с земщиной были созваны для совместного обсуждения вопросов, касавшихся литовской границы. Та и другая сторона были представлены своими боярами – делегатами. Обсуждение вопросов представителями земщины и опричнины происходило отдельно. Но решения их вполне совпали, что свидетельствует о том, что между обеими этими силами не было вражды и трений. В том же и следующем годах военные отряды опричнины и земщины действуют сообща и без вражды против татар.

Задача, поставленная Иваном, не нашла себе в опричнине полного разрешения. Для достижения цели Иван должен был устранить существовавшее в его государстве противоречие, заключавшееся в том, что государь, сделавшийся носителем самодержавной власти на демократических началах, должен был осуществлять ее при помощи аристократии. Социальное противоречие сводилось к тому, что государь, в поисках необходимых ему для удовлетворения честолюбивых замыслов средств, сковывал цепями рабства производительный класс людей, отданных служилому элементу – воинам и собирателям налогов.

Опричнина была бессильной уничтожить аристократию, она только нанесла ей чувствительный удар. Возможно, что намерения самого государя дальше этого не шли. Некоторые вельможи стали в ряды опричников и были обезоружены. Но помимо них система Ивана пощадила очень немногих представителей старого боярства. Например, во главе земщины Иван поставил двух князей: Ивана Федоровича Мстиславского и Ивана Дмитриевича Бельского. Оба они были совершенно безобидны и даже полезны Ивану. Что касается политического значения бояр, то оно было уничтожено опричниной. Это сказалось после смерти Ивана, когда руководящая роль перешла к таким безродным фамилиям, как Захарьины и Годуновы. Система переселений в опричнине была связана с массовыми казнями и конфискациями имущества. Чтобы пополнить образовавшуюся пустоту, правительство из крестьян, казаков и даже татар образовало значительный контингент служилых людей, явившихся могущественным орудием демократической нивелировки. Иван недаром писал Ваське Грязному, что его бояре, как и бояре его отца, привыкли изменять государю, поэтому он обращается к ним, мужикам, надеясь на их верность и преданность, на что Грязной отвечал, что царь, как Бог, может из малого великого человека сотворить.

Опричнина произвела целую революцию, которая не могла совершиться без некоторых потрясений. Она произвела изменения даже в положении низших классов, расторгая вековые отношения, существовавшие между ними и старыми господами. В городах и деревнях она ввела новый элемент и создала сельскохозяйственный и промышленный пролетариат, раздробив крупные земельные владения. Зависевшие раньше только от государства крестьяне теперь должны были подчиниться новым землевладельцам. Таким образом, опричнина содействовала косвенным образом развитию крепостного права. Ближайшим последствием было оскудение масс и усиление эмиграции их. С этой точки зрения создание Ивана не выдерживает критики. В скором времени, при столкновении с Польшей, обнаружились неблагоприятные последствия его реформы, хотя в некотором отношении она была необходима.

На практике опричнина привела к различным злоупотреблениям, что всегда бывало при кризисах подобного рода. Трудно указать в истории хоть одну такую эпоху, которая избежала бы их. Нельзя рассматривать опричнину под этим углом зрения и произносить над ней суровый приговор. Многими жестокостями запятнано и опозорено дело опричнины, что впоследствии закрыло и извратило в сознании потомства действительный характер и подлинную цель реформы. Касаясь этой стороны дела, историк должен заранее ожидать, что встретит известные преувеличения. Нельзя принимать без критической оценки те свидетельства, в которых изображаются ужасы опричнины. Эти свидетельства большею частью исходят или от заинтересованных лиц, как Курбский, или от предубежденных недоброжелателей, какими являются многие иностранцы. К сожалению, нам не достает средств для проверки всего этого материала. Однако я попытаюсь если не установить истину, то хотя бы подойти к ней поближе.

Иван оставил за собой право наказать некоторых бояр. Все понимали, что он это выполнит. Курбский был далеко, царь обрушился на его действительных и мнимых сообщников. Был казнен князь Александр Борисович Шуйский со своим сыном Петром и некоторые из их родственников: двое Ховриных, князь Иван Сухой-Кашин, князь Дмитрий Шевырев. Другие, как князь Иван Куракин и князь Дмитрии Немой, поплатились головой за вину, о которой у нас нет сведений. За казнями последовали ссылки и конфискации. Удовлетворив таким образом чувство гнева, Иван возвратился в столицу. По словам летописца, царь изменился до неузнаваемости, лицо его казалось чужим, волосы на голове и на лице выпали. Это известие есть плод воображения, старавшегося усилить мрачное впечатление страны. Подобно всем своим современникам, царь брил себе голову. Поэтому его плешивость вряд ли могла кого-нибудь поразить. Кроме того, до приезда в Москву царь пользовался хорошим здоровьем и не обнаруживал слабости.

Как уже упоминалось, царем были перехвачены письма из Польши, благодаря чему были скомпрометированы и взяты на подозрение некоторые лица, к которым направлялись эти письма. Между ними были старый Иван Петрович Челядин с женой, князь Иван Куракин-Булгаков, три князя Ростовских и несколько бояр. Их предали палачу, подвергли жестоким пыткам и казнили. Церковь, в свою очередь, подверглась общей участи. Единство интересов ее связывало с некоторыми жертвами нового порядка. Кроме того, ужасы опричнины давали ей часто повод к заступничеству за несчастных, что было правом, драгоценной привилегией и заслугой Церкви. Один из преемников московского митрополита Макария навлек гнев Ивана. Сам Макарий также ходатайствовал пред царем за некоторых лиц, подвергавшихся его гневу. Он действовал с большой осторожностью и имел успех. Он выступал на защиту Воронцова и, вероятно, Сильвестра. Ближайшим преемником Макария был Афанасий из Чудова монастыря. Он не имел смелости выступить на защиту несчастных и оставался безучастным зрителем первых зверств опричнины. В 1566 году по болезни он уступил свое место архиепископу казанскому Герману. Но тот не удержался на кафедре. Любимцы Ивана добились его удаления и назначения желательного для них кандидата.

Филипп, представитель знатного рода Колычевых, удалившийся от двора вследствие опалы своих родственников и принявший монашество, был настоятелем Соловецкого монастыря. Здесь он приобрел известность своими нравственными качествами и выдающимися способностями администратора. По мнению некоторых, Иван еще с детства знал и любил Филиппа. Теперь ему предложили занять пост московского митрополита. Филипп долго не соглашался принять предложенный сан. Он ставил условием своего согласия уничтожение опричнины. Однако он уступил и даже письменно обязался не вмешиваться ни в дела управления, ни в личную жизнь царя. Между тем жизнь его становилась все беспорядочней и разнузданней, вызывая всеобщее осуждение. Но Иван сам признал за новым митрополитом право заступничества за виновных, заявив ему, что долг святителя смягчать гнев царя. Между тем царь скоро начал избегать митрополита. Но они жили близко друг подле друга. Даже проживая в Александровской слободе, царь считал необходимым иногда наезжать в Москву и молиться у ее святынь. Встречи при этом были неизбежны.