И вот последствия: с одной стороны, масса трудящихся – земледельцев и других, – не находя больше средств к пропитанию, решаются отказаться от своей свободы, чтобы не умереть с голоду. С другой – огромное количество крестьян, сидящих на чужой земле, не в состоянии уже расплатиться с владельцами и таким образом теряют существенное право, от которого зависит их свобода, право перехода к другому помещику по истечении договорного срока. Одни, утратив кормившую их землю, должны были или просить милостыню, или идти в холопы. Другие не в состоянии возвратить владельцу занимаемых ими участков земли полученную от него в той или иной форме ссуду. В большинстве случаев крестьянин при вступлении в пользование участком земли получал ссуду, равнявшуюся 3 рублям. По истечении 10 лет он обязывался возвратить вместо 3 руб. – 30 руб. и, кроме того, уплатить 56 коп. или 1 р. 06 коп. пожилого. Это составляло около 300 руб. на наши деньги.

В большинстве случаев сделать единовременно уплату такой крупной суммы не было никакой возможности. Так создавалось препятствие к переходу к другому владельцу. Непрерывно растущий долг, серебро, как его называли, обращался в обязательство, прикреплявшее крестьянина к земле. В конце концов эти серебряники сливались с простыми рабами – холопами докладными и кабальными. Точно такова же была история несостоятельных арендаторов, сидевших на римском ager publicus, как изображает в своих исследованиях Фюстель де Куланж.

Формально признавалась личная свобода большей части крестьян, но она на практике с половины XVI века сделалась привилегией землевладельцев и все более и более уменьшающейся группы незадолженных крестьян, сидевших на чужой земле.

Что же послужило причиной этого общего обеднения земледельческого класса? Не трудно угадать. Военное положение обходилось слишком дорого. Я уже указывал, какую боевую организацию создало московское государство. Непрерывно увеличивая свои военные силы, оно должно было соответственно увеличивать и расходы.

Приходилось прежде всего платить вознаграждение «служилым людям», которые все в большем и большем количестве призывались под знамена. Затем, стремясь преобразовать свое военное устройство по образцу западноевропейских государств, правительство должно было делать расходы на новое иностранное вооружение, экипировку и уплату жалованья иностранцам, набиравшимся в русские войска из разных европейских стран. Откуда же было брать средства для этого?

Единственным источником обложения, единственным доступным для пользования богатством края была земля. На нее-то и легли все эти новые тяготы. Что бы наделить служилых поместьями, правительство уменьшало владения крестьян; чтобы наградить иностранных мастеров, оно облагало податями помещиков, которые старались выжимать побольше с крестьян, сидевших на их земле. Земля отвечала за все, покрывала все расходы. Она стала как бы государственной монетой, на которую разменивались труд, служба военная и гражданская и всякого рода повинности. И земля не сопротивлялась. Никогда, даже находясь в руках вотчинников, она здесь не считалась предметом полной, неприкосновенной собственности. Очень рано установился взгляд, что земля является в сущности достоянием государства. Переход ее в частные руки допускался в известных пределах, но верховное право на нее сохранялось за государственной властью. Сами землевладельцы оказывались в полной зависимости от государя. При отсутствии корпоративной организованности, что я уже раньше отмечал, они не в состоянии были оказывать ему серьезное сопротивление и защищать свои интересы.

Так своей слабостью или покорностью они способствовали развитию системы, от которой сами же страдали. Более же строптивым оставалось одно средство – бегство за пределы досягаемости. Это характерная черта русского человека – скрыться, уйти прочь, но только не бороться с невыносимыми условиями. Мы еще увидим, как проявилась в истории эта черта. Крестьяне прибегали к вышеуказанному способу защиты в количестве еще более значительном, чем помещики. Для них бежать было и легче. За помещиками и вотчинниками более следили. Отправляясь в соседнюю Польшу искать себе счастья, они подвергались большим случайностям и серьезному риску. Крестьянину стоило только перейти юго-восточную, слабо охраняемую, границу, а там за нею тянулись бесконечные пространства, где его гостеприимно встречала свободная от всяких налогов и повинностей девственная земля.

В XVI веке, с самого начала его, земледельческое население русского государства бежит, оставляя землю необработанной. Явление это становится общим и принимает размеры настоящего национального бедствия. Государство чувствует, что это подрывает его основы и считает нужным вмешаться. Оно обращается сначала к более угнетенным. Определенных планов пока еще не замечается, но уже с половины XVI века проведен ряд мер, если и не в законодательном, то в административном порядке и путем целого ряда судебных решений. Меры эти имели целью сделать неподвижным налог и таким образом удержать население на черных дворцовых землях. Сидевшие на чужой земле были еще свободны оставить свой участок, но с тем условием, чтобы в другом месте, куда они перейдут, несли такое же, как и прежде, или высшее тягло. Затем очередь дошла до белых земель, находившихся во владении служилых людей. Крестьяне убегали и разоряли помещика, а разоренный помещик оставлял государство в убытке.

Правительство, не прибегая пока к общим мерам, старалось упрочить положение помещиков и обеспечить себе регулярность их службы путем частных местных распоряжений. Помещику, например, в виде исключения предоставлялось право задерживать поселившихся на его землях крестьян, а также разыскивать и возвращать их к себе в случае бегства.

Такова вообще была политика Москвы: сначала ставить только вехи будущей решительной, коренной реформы.

Две грамоты, данные братьям Строгановым в половине XVI века, ознаменовали собой решительный шаг правительства на этом пути. В грамотах было сказано, что Строгановы обязаны ловить и возвращать на место беглых крестьян, если они оказались в обширных областях, отданных им для колонизации. Сюда, в отдаленные, дикие степи направлялось из центра население, разрушая таким образом экономическое благосостояние государства и его военную силу. Некоторые полагали, что с половины XVI века общим мероприятием был запрещен свободный переход только для известной категории крестьян – так называемых старожильцев, т. е. земледельцев, уже давно сидевших на занимаемых ими участках.

Однако, вопреки мнению Дьяконова и других историков, Сергеевич решительно опроверг эту гипотезу.[3] Вопрос о рабочих руках и о поземельном обложении сыграл здесь решающую роль. Он породил то чудовище, которое носило имя крепостного права. Одно рабство имело следствием другое: служилый человек, запертый в железной клетке, втолкнул в нее крестьянина, за которым в свою очередь туда последовали купец и духовенство. Мы уже видели, что городское население ничем не отличалось от сельского. В этом заключалась целая пропасть, отделявшая Россию XVI века от других европейских государств.

На западе успехи торговли и промышленности привели к организации городского населения в корпорации, вооруженные для борьбы с феодализмом. В среде этих групп, благодаря солидарности их членов между собой, выработался тот дух свободы, который царил над всем устройством самоуправляющихся общин; развилась материальная и умственная деятельность, откуда вышли высшие формы экономической жизни: накопление капитала, учреждение кредита и высшие формы умственной жизни: наука, искусство, общественность.

Россия не знала ничего подобного и, быть может, именно отсутствие этих центров жизни и общественной позиции способствовало образованию и укреплению введенного в государстве деспотического строя.