Гвоздев умер.

Как впоследствии Петр Великий, Иван отводил этим шутам место и роль даже в народных церемониях. Благодаря этому религиозное настроение, овладевавшее в этих торжествах присутствующими и сообщавшееся иностранным свидетелям, часто уступало место другим впечатлениям. Грозный не всегда сохранял на троне пастырскую позу, в которой он являлся сначала восхищенным взорам зрителей. Раз он снял шапку с польского посла, надел ее на шута и приказал ему кланяться по-польски. Когда тот заявил, что не умеет, сам начал передразниваться, заливаясь громким смехом и побуждая присутствовавших издаваться над послом. Подобно Наполеону, он иногда поражал какого-нибудь посла сценой гнева, потоком брани и угроз. Тогда ужас проносился под низкими сводами Кремля над толпой придворных.

Но эти разнообразные сцены придворной жизни развертывались главным образом в Александровской слободе. Они являются самыми странными зрелищами, которые история той эпохи оставила на удивление потомству.

После пожара 1547 г., почти совсем уничтожившего Кремль, Иван жил некоторое время в Воробьеве, пока ему спешно строили в Москве деревянные хоромы и восстановляли сгоревший кирпичный дворец. В 1565 г., когда была учреждена опричнина, Иван хотел было построить себе другой дворец в кремлевских стенах. Но он раздумал и решил устроить свое новое жилище подальше от старого, которое он уступил царю Симеону. Место для дворца было избрано на Воздвиженке близ нынешних Троицких ворот. Он поселился там в 1567 г., но прожил недолго. Он также не любил жить в Москве, как впоследствии и Петр Великий. Он предпочитал Коломенское, любимую резиденцию своего отца, и ездил туда ежегодно 29 августа праздновать свои именины. Нравилась ему и Вологда на реке того же имени, несмотря на ее дикий и суровый пейзаж. Там он приказал выстроить большой деревянный дворец на холме, где до сих пор находятся казенные здания. Там он выстроил и собор по образцу Успенского. Но впоследствии ему больше всего понравилась Александровская слобода, и он остановил свой выбор на ней.

Эта знаменитая слобода была Плесси-ле-Тур Грозного, как Малюта Скуратов был его Тристаном Отшельником. А. Толстой дал нам красивое, но чисто вымышленное описание этого места. Уверяют, что здания теперешнего Успенского монастыря в Александрове заключают в себе часть старинного дворца, бесследно исчезнувшего. Как и Вологодский дворец, монастырь стоит на возвышенности на берегу реки. Находящейся в ограде собор относится, пожалуй, ко времени Ивана. Там можно видеть ворота, привезенные из Новгорода после его разгрома. Все здание носит следы перестройки. В него вошли составные части, имевшие раньше другое назначение. Двери и окна расположены в нем несимметрично. В стенах какие-то углубления, сделанные без видимой необходимости. Такие же особенности мы встречаем и в Твери в Отрочьем монастыре, где келья св. Филиппа переделана в часовню. В Александрове вне собора, сохранилась постройка, составлявшая, по-видимому, часть другого здания. Предполагали, что на этом месте находились покои, занимаемые государем и его людьми. Это предположение подтверждается существованием здесь огромных подвалов с таинственными закоулками, с подземными ходами, ведущими куда-то в глубину, откуда, кажется, вот-вот подымутся кровавые призраки…

Но эти стены, быть может, слышавшие и видевшие так много, молчат. Молчит и местное предание. Чтобы воспроизвести происходившее здесь, мы должны полагаться на недостоверные показания летописцев. Если проверить их рассказы более надежными документами и опереться на подлинные факты, то есть возможность представить эту слободу и быт ее обитателей.

Я уже высказал свой взгляд на обвинения, которым подвергалась опричнина. Будучи явлением революционным, она породила террор с его неизбежными крайностями. Помощники Грозного, набиравшиеся им из подонков общества, были неспособны понять характер и реальную цель его предприятия и чаще, чем он сам, проявляли насилие вместо энергии. С другой стороны, являясь послушным орудием, эти угодливые царедворцы способствовали развитию влечений к грубому разврату и льстили некоторым садистическим наклонностям, лежавшим, без сомнения, в его натуре. Летопись сохранила имена его приспешников. На первом плане стояли – боярин Алексей Басманов с сыном Федором, князь Афанасий Вяземский, Василий Грязной, архимандрит Чудова монастыря Левкий и самый знаменитый и кровожадный Григорий Лукьянович – Малюта Скуратов. Позже – Богдан Бельский, игравший с Басмановым роль любимцев при царе, Борис Годунов, зять Скуратова, будущий царь. Эти лица пользовались расположением и доверием царя.

Из среды их предание выделило брата царицы Анастасии Никиту Романовича Захарьина. Основываясь на каких-то иллюзиях, а, быть может, и данных, оно приписало ему все добродетели, наделило его великой и прямой душой, суровым, непреклонным умом. Однако это несовместимо с подобной средой. Я склонен думать, что Иван, по крайней мере, в эту пору своей жизни, не потерпел бы близ себя такого человека. Вероятно, на этом лице отразилась идеализация, украсившая историческое происхождение всего рода Захарьиных.

Собственно говоря, Александровская слобода не была лишь местом разгула. Иван всегда проявлял большую наклонность к монастырской жизни. Но его аскетические стремления легко уживались с вольностью нравов, свойственной, впрочем, и всем монастырям того времени. Мы видели, что Иван старался провести реформу в среде духовенства, чтобы заставить его строже соблюдать правила монастырской жизни. Им, очевидно, руководило желание подать личный пример при установлении порядка при дворе в Александровской слободе. В основных чертах опричнина многим походит на монастырское братство. Опричники при поступлении на службу произносили особую клятву, напоминавшую клятву при пострижении в монахи. Они отрекались от всех своих связей и в некотором роде уходили от мира. Слобода по виду была монастырем. 300 человек, самых близких к государю, подчинялись там строгим правилам. На свои шитые золотом кафтаны они надевали черные рясы и участвовали в сложных религиозных обрядах. Царь был игуменом, Вяземский – келарем, Скуратов – пономарем. Сам царь со своими сыновьями ходил звонить к обедне. В полночь все вставали с постели для первой церковной службы. В четыре часа снова все собирались в церковь к заутрене, длившейся до семи часов. В восемь начиналась обедня. Иван, стараясь быть примером для других, так усердно молился, что на лбу у него оставались следы поклонов. В двенадцать часов подавался обед в общей трапезной. Царь при этом читал вслух что-нибудь из священного писания. Остатки трапезы отдавались бедным, как это делалось в хороших монастырях. В качестве игумена государь ел отдельно. Потом все собирались к нему и пили. Некоторые из опричников вместе с шутами старались позабавить и развеселить пирующих. Сюда допускались и женщины.

Для Ивана, как и для большинства людей его времени, идеал преобразованной монастырской жизни заключался в том, что крайнее благочестие искупало крайний разврат. Внешние обряды и материальные лишения возмещали отсутствие истинного благочестия, служила оправданием и искуплением нравственных падений. В этом именно смысле Александровская слобода строго соблюдала свой устав. Нет сомнения, что Иван относился серьезно к этой пародии. Я вижу доказательство этого в его послании в 1575 г. к архимандриту и братии Кирилло-Белозерского монастыря. Видно, что человек, писавший этот документ, в самом деле чувствовал себя монахом, беседующим с другими монахами о предметах, относящихся к их общему служению. Переписка эта была вызвана следующими обстоятельствами: влиятельный род Шереметьевых особенно потерпел от гонений, которым подвергались знатнейшие фамилии страны со времени восшествия на престол Грозного. Никита Васильевич, один из трех братьев, пострадавших первыми, был замучен; другой, Иван, известный полководец, подвергся пытке и тюремному заключению. Чтобы избежать худшей участи, он отправился в Белоозерский монастырь и поступил там в иноки под именем Ионы. Такое вынужденное поступление в монахи допускало в ту эпоху различные послабления. Предоставив в пользование монастыря часть своих имуществ, Иона оставил себе значительные средства и вел роскошную жизнь в своем доме, находившимся рядом с монастырем. Он имел отличную кухню и обширный штат дворни. Он был большим хлебосолом. Монахи пользовались его гостеприимством и, в свою очередь, посылали ему разные подарки и лакомства. В монастырь жили также не бедно. Это было огромное учреждение. Вокруг главного здания теснилось одиннадцать корпусов, где помещались кладовые, кухни, склады. В одной из сохранившихся частей здания насчитывают до 700 комнат, предназначавшихся, по всей вероятности, для прислуги. Из знати не один только Шереметев был здесь. Монастырь имел в числе своих постоянных обитателей Василия Степановича Собакина, в иноках Варлаама, Ивана Ивановича Хабарова, сына знаменитого Хабара Симского, героя предыдущих царствований, и других вельмож, присланных сюда Иваном в наказание. Между ними происходили часто ссоры. Менее богатые с завистью смотрели на почести, оказывавшиеся Шереметеву. Ивану был послан донос. Он с неудовольствием узнал, что люди, впавшие в немилость, в изгнании пользуются такими благами, и поспешил призвать братию к порядку: Шереметев должен трапезовать вместе со всеми. Монахи указывали на слабое здоровье Шереметева. Иван написал тогда послание, являющееся с литературной точки зрения шедевром его произведений.