— Аппараты, пли! — пронеслась по лодке команда, когда форштевень первого транспорта достиг линии прицеливания.
Торпеды понеслись по курсу подводной лодки.
Одна из них взорвалась у борта первого транспорта, в районе фок-мачты. Пламя пожара мгновенно окутало корабль. Потом он переломился, поднявшись средней частью вверх.
Новый взрыв. Это вторая торпеда попала в другой транспорт — третий в строю вражеских судов. Взрыв оказался еще более сильным. Горящие обломки судна, описывая большие траектории, с высоты падали в воду. Через несколько минут судно почти в вертикальном положении ушло под воду.
Два последующих взрыва торпед, достигших цели, образовали новый яркий фейерверк. Зарево от взрывов было настолько велико, что подводная лодка капитана третьего ранга Каланина, находившаяся в двадцати двух милях от мыса Нордкин, едва не решила сыграть «срочное погружение», чтобы не быть замеченной береговым наблюдением. Другая наша соседка, лодка капитана третьего ранга Колосова, находящаяся в семнадцати милях от нас, тоже увидела зарево. В ее вахтенном журнале было записано: «По пеленгу 240 градусов две шапки пламени на горизонте».
Не мудрено, что нас тут же обнаружили. Многочисленное охранение конвоя (точное количество нам так и не удалось установить) начало выходить на нас в атаку. Как докладывал сигнальщик, головной миноносец открыл по лодке артиллерийский огонь. Проверить правильность доклада я не успел. Подводная лодка на заднем ходу мчалась к берегу и каждую минуту могла налететь на камни.
— Все вниз! Срочное погружение!
Через несколько минут мы были на глубине пятидесяти пяти метров.
— Слева сорок шесть, шум винтов, приближается! — послышался голос Бордока.
Я подал команду на уклонение, но в этот момент, словно упреждая наши действия, мы услышали взрывы первой серии глубинных бомб, ложившихся по левому борту подводной лодки.
Подводники, хорошо знавшие цену бомбовому преследованию, казалось, были относительно спокойны. Только Паша не на шутку взволновался. Широко раскрыв глаза, он озирался по сторонам, словно просил помощи.
— Что, трухнул немножко? — тихо посочувствовал ему Поедайло. — Ничего, это бывало и со мной... Потом проходит. Бомбы далеко падают... Вот рыбу жалко.
— Какую рыбу?
— Как какую? Они же ее глушат, треску-то.
— А-а-а!.. — разочарованно мотнул головой Паша. — Черт с ней, с рыбой!
Новая серия бомб.
— Ближе!.. — вырвалось у Паши.
— А-а, вот наш фотокорреспондент. — Я сделал вид, что только сейчас заметил матроса. — Застрял в центральном?
— Вы почему не в своем отсеке? — опомнился Глоба.
— Меня... меня не пустили, — оторопел Паша. — Мешаешь, — говорят...
Бомбы, очевидно почти одновременно брошенные с двух кораблей, немного тряхнули корпус подводной лодки.
— Расстояние до бомбящих миноносцев превышает десять кабельтовых, — доложил Бордок. — По курсовому сто три и сорок левого борта удаляются быстро! Других шумов не прослушиваю!
— Видишь, даже удаляется, — возобновил я прерванный разговор с матросом Пашей. — Так как твой снимок? Взрывы были хорошие!
— А-ай! — махнул рукой матрос. — Уронил аппарат за борт.
— Он же на ремне был?
— Торпеды взорвались так здорово, что... я не помню, что я сделал... а только аппарат вместе с футляром и ремнем упал за борт. А мне захотелось бежать, но...
— Ничего, ничего, это бывает по первому разу, — снова вмешался Поедайло, наклонившийся над журналом записи событий. — Потом проходит...
Кто-то прыснул. Вероятно, рассмеялись бы и остальные, но новые и довольно близкие разрывы заставили нас усилить наблюдение за действиями врага.
— Охотники! Приблизились неожиданно справа! Сейчас отвернули, удаляются по корме! — сообщил Бордок.
— Это они из Мехавнс-Фьорда вышли, здесь у них база, — вслух рассуждал я. — Пошли в сторону кормы. Значит, они тоже бомбят наугад и считают нас где-то сзади.
Четыре часа длилось преследование. Мы отделались несколькими выбитыми электрическими лампочками — обычными жертвами глубинных бомб.
Оторвавшись от врага, с наступлением утра всплыли в надводное положение и первое, что увидели, — это густой слой нефти, разлитый на поверхности моря. Это было все, что осталось от транспортов.
Так закончился последний поход нашей лодки в дни Великой Отечественной войны.
Уходим в море
После окончания войны прошло много лет. Как-то перед выходом в море я заскочил к себе в каюту, чтобы бегло просмотреть накопившуюся корреспонденцию.
Была горячая пора боевой подготовки. Большая часть подводных лодок соединения занималась зачетными торпедными стрельбами.
Едва я успел сесть за стол, как в каюту осторожно, но довольно настойчиво постучали.
Вошел лейтенант в новеньком обмундировании и по-юношески звонким голосом доложил:
— Товарищ капитан первого ранга, лейтенант Василий Федорчук представляется по случаю назначения на должность штурмана подводной лодки «Окунь» вверенного вам соединения.
Что-то, в скуластом, обветренном лице молодо-FO лейтенанта мне показалось знакомым, но я никак не мог припомнить, где же я встречал этого человека.
Как бы отвечая на мой внимательный и довольно бесцеремонный взгляд, лейтенант полушепотом подсказал:
— Васю... помните?
— Вася! — воскликнул я и схватил лейтенанта за плечи. — Рад видеть тебя таким орлом!.. Рассказывай, рассказывай немедленно все о себе! Как ты... учился? Где был с тех пор?..
— После ухода вашего,., нашего экипажа, — запинаясь, начал лейтенант, — на второй же день прибыл новый экипаж. Меня снова приютили, и я ходил с ними в походы... Однажды меня встретил адмирал Болтунов. Он спросил: кто я и откуда. Потом приказал отправить меня в Нахимовское училище. Окончил его. Потом приняли в Высшее военно-морское училище, и вот... лейтенант... прислан в ваше распоряжение.
— А почему ни разу не давал о себе знать? И не стыдно?! Остальные «малюточники» все пишут, хоть изредка, но пишут.
— Я очень хотел, товарищ капитан первого ранга, но стеснялся. Думал: и без меня у вас много дел... Зачем же мешать? Об остальных я тоже кое-что знаю. Вот у меня газета сохранилась, — лейтенант вытащил из кармана и протянул мне тщательно оберегаемую газету. — Здесь Указ Президиума Верховного Совета СССР... Вот: «За высокие трудовые показатели награжден... Фомагин Иван Григорьевич»...
— Знаю! Я поздравлял его и получил от него ответ. А о других товарищах ничего не знаешь?
— Еще я читал: Костя-электрик — Герой Социалистического Труда. Слышал, что Гудзь и Терлецкий стали офицерами.
— Газеты не регулярно читаете, товарищ лейтенант!
— Да, конечно, некогда... учеба, требования большие.
— Да, требования правильные. Садитесь! — Я жестом указал лейтенанту на диван и прибрал со стола бумаги, которые так и не успел просмотреть. — После того как отгремели последние орудия на фронте, большая часть наших «малюточников» демобилизовалась. Расставаясь, мы договорились: работать на мирном фронте по-боевому и друг друга не забывать. И надо сказать, что договор выполняется вполне удовлетворительно. На трудовом фронте отличились многие: Николай Зуб, Константин Щекин... Трапезников с женой. Помнишь, Тинико?
— Так точно помню! Я слышал, они поженились?
— Да. И выращивают, обильные урожаи. Наш «слухач» Иван Бордок выдвинут на должность секретаря райкома партии в Днепропетровске. Каркоцкий посвятил себя благородному делу воспитания подводников. Отмечен наградой. А Мисник? Помнишь Ивана Харитоновича Мисника? Директор совхоза.
— Здорово!
— Так и все остальные. Вадим Поедайло со своей Оксаной в колхозе под Одессой. Пишут, что в этом году будут участвовать в сельскохозяйственной выставке.
— Молодцы! — искренне радовался Федорчук.
— Только нашей с вами работы пока что, не видно.
— Да, конечно... Не так видно, — неуверенно подтвердил лейтенант.
— И не надо, чтобы ее было видно. — Закончив укладывать бумаги, я начал прохаживаться по каюте. — Наша с вами задача: совершенствовать оружие, осваивать опыт минувших войн, овладевать новым оружием, новыми приемами его применения в бою.
