– Ури, это ошибка. Меня отпустят. Вот увидишь.

Вдруг я припомнил, что не так давно видел в толпе блокирующих улицу арабов лицо, похожее на лицо Халеда. Мы вели наблюдение из квартиры одного высотного здания, и я достаточно ясно рассмотрел его в бинокль. Тогда я подумал, что это просто сходство, но теперь заколебался.

– Скажи-ка лучше вот что, – сказал я. – Я мог видеть тебя на перекрестке Айош месяц назад во время беспорядков?

– Мог, – несколько смутившись, признался Халед.

– И что ты там делал?

– Ури, о чем ты спрашиваешь, я же живу в Рамалле…

Я с сомнением покачал головой.

После того как Халеда увели, я немедленно вошел в участок и стал наводить справки.

– За что был задержан Халед? – спросил я у дежурного. – Ну этот араб, которого только что вывели?

– Откуда мне знать. Его привезли из тюрьмы Офер для допроса….

– Кто его следователь?

– Зачем тебе?

– Я знаком с этим арабом, хочу знать, что произошло.

Дежурный куда-то позвонил. Потом на пять минут вышел, потом опять куда-то позвонил и, наконец, дал телефон, по которому мне ответили, что понятия ни о чем не имеют.

Если б я знал хотя бы его фамилию, мог бы официально навести справки, но этой «мелочью» я в свое время не поинтересовался и теперь ничего не смог выяснить.

***

Через неделю после этой встречи началась война в Персидском заливе, отозвавшаяся множественными ракетными обстрелами Израиля, а еще через месяц, вскоре после окончания этой войны, меня, наконец, отправили в Ливан.

Я очень радовался этому переводу. И дело было не только в том, что в Ливане мы противостояли не подросткам с камнями, а хорошо вооруженному и обученному противнику. Радовало также и то, что здесь мы были не одиноки, что местные жители – христиане-марониты – были нашими союзниками и бок о бок сражались с нами.

Не обошлось без семейной драмы. Я надеялся, что перевод этот вообще удастся утаить от родителей, но брат Давид, которому я похвастался, что отправляюсь на «настоящую войну», проболтался.

Родители вызвали меня к себе в комнату и взволнованно стали перечислять все преимущества службы в Самарии, напирая на близость к дому и важность миссии.

– Уверяю тебя, в Рамалле достаточно опасно… – нервно теребя руки, выдавила, наконец, из себя мама. – И с ножами на вас бросаются, и бутылки Молотова в вас кидают…

Я обнял маму.

– Мамочка! Все будет хорошо… Везде одинаково опасно… Да и вопрос этот уже решен.

– Что ж, Юрочка, мы знали, куда ехали…

– Вот именно! – обрадовался папа. – Мы знали, куда ехали.. Пусть себе служит, где хочет…

Через три месяца неожиданно позвонил Халед. Мы встретились во время моего отпуска в Иерусалиме, там же, где и в первый раз – на площади Цион.

Халед держался бодро и как-то сразу смог убедить меня, что был арестован по ошибке. Лучшим доказательством тому служила его свобода и школьный микроавтобус, на котором Халед беспрепятственно разъезжал и даже подбросил меня до дома.

– Слушай, – сказал я на прощание, – а ты не скажешь мне свою фамилию? Может, я когда и помочь смогу, справки навести, передачку принести…

– Эль-Масри моя фамилия. Халед Эль-Масри.

***

Осенью приехал Андрей. На этот раз он был полон решимости отыскать свою рукопись и настоятельно звал меня к его поиску присоединиться.

Но я как раз перед его приездом был в недельном увольнении. К тому же мне все больше казалось, что «древняя рукопись» – плод воображения Андрея, и ради турпохода по Иудейской пустыне я не собирался отпрашиваться у командования, симулировать болезнь или выдумывать легенды.

Я увиделся с ним лишь один раз у Фридманов – заскочил в пятницу по дороге домой.

Несмотря на ежедневные упорные поиски, рукописи он, конечно, не нашел, и я, желая только утешить его, намекнул на свою версию – дескать, мог и ошибиться – не расстраивайся. Но Андрей и слышать не хотел о том, что его драгоценная рукопись ему почудилась.

Фридманы не отпускали меня – считали своей обязанностью накормить голодного солдата. За столом Андрей рассказывал о событиях в Москве, о ГКЧП и неудавшемся перевороте.

– Вам, Андрей, считайте, повезло, – говорил Зеэв, – вы оказались участником исторического события. Как говорится, «Блажен, кто посетил сей мир…»

– Да, впечатление незабываемое. Миллионная масса народа – в едином протесте… Да и символика удивительная: советские войска оккупируют Российскую столицу, словно столицу Чехословакии… и на ваших глазах превращаются в армию Российскую!

– Чуть не забыл! – воскликнул Андрей, когда я наконец собрался уходить. – Я, представляешь, где-то полгода назад отнес в стирку пиджак и не заметил, что в кармане была записная книжка. Все номера пропали.

– Ты мне уже рассказывал. Забыл? Когда я тебе два месяца назад звонил, ты мой телефон заново записал. А если бы не тот мой звонок, ты б меня вообще потерял?

– Вот, вот. А теперь мне нужен номер Сарит.

– Хорошо. Поищу. Он дома где-то.

Но дома Саритиного телефона я не обнаружил. Он был записан на том самом розовом листочке, который Сарит дала мне в больнице, но он исчез…

– Вот и пообещал звонить… – с досадой пробормотал я, вспоминая наставление Гемары о том, что к слову, данному женщине, следует относиться более педантично, нежели к слову, данному мужчине.

Пришлось звонить Фридманам.

– Ну как же так?! – расстроился Андрей, – поищи получше.

– Я хорошо искал. Скорее всего, это мама выбросила.

– Неужели ты не знаешь, как ее разыскать? Не знаешь, где она живет, где училась?

– Не знаю. Она говорила, но я с этими светскими школами не знаком, название напрочь вылетело из головы.

– И не можешь вспомнить? – не сдавался Андрей.

– И под гипнозом не вспомню… Увы. К тому же она, скорее всего, сейчас в армии.

– Действительно! Как я не подумал… – Андрей почти сразу успокоился. – Что ж, подождем.

Оставшиеся до отъезда дни Андрей целиком потратил на продолжение своих безнадежных блужданий по пещерам в районе Йерихона. При нашем прощальном телефонном разговоре я еще раз попытался охладить его поисковый пыл другими доводами:

– Если в тот момент, когда ты нашел рукопись, тебя видели бедуины… уверяю тебя, они в той пещере побывали и все ценное давно забрали. Не забывай, что кто-то попытался тебя на другой день убить…

– Зачем же меня было убивать, если они уже забрали рукопись?

– Мало ли зачем? Да хоть чтобы избежать проблем со стороны полиции. Это ведь уголовное дело, укрывать ценные археологические находки.

– Может, ты и прав, – задумался Андрей. – Находка моя вполне могла оказаться очень ценной. Впрочем, я все равно того места не нашел…

Так мы и распрощались. Я к рукописи был уже совсем равнодушен. Да и Андрея почти убедил – по крайней мере, озадачил…

Я и представить себе не мог, как серьезно я тогда ошибался.

1993

Я демобилизовался в марте 1993 года. За время моей службы в Израиле сменилась власть. На выборах летом 1992 года победил Ицхак Рабин.

Долгие пятнадцать лет левые были отлучены от власти, и первым делом Рабин пожелал провести ревизию проводившейся за это время поселенческой политики. Уже не только в газетах и на телевидении, а с высоких правительственных и парламентских трибун началось каждодневное шельмование тех, кто заселял и осваивал территории Иудеи и Самарии, освобожденные Израилем в 1967 году.

В ту пору я совершенно не опасался Рабина. Все его заявления о Голанах и о «территориях» я воспринимал лишь как желание задеть и оскорбить своих политических оппонентов. Я не думал, что он сможет реально что-то разрушить. Арабы, как всегда, не позволят ему этого сделать, не раздумывая оттолкнут протянутую руку… Так я думал тогда.