Я весь ушел, погрузился в свои мысли и не замечал, что творилось вокруг. А вечер был красив. Солнце клонилось к закату. Небо было чистым — спасибо этой чистоте! Спасибо солнцу — оно освещало для меня пароход. Послало свои лучи вглубь вместо фонаря, высветило внутренности трюмов. Когда я выходил на поверхность, оно согревало меня. Вода внизу холодная. Как мне было там холодно! Но холод воды давал силы, будил энергию. Просыпались все органы чувств. А все это было так нужно, чтобы быть постоянно начеку! После целого дня ныряния всю эту ночь мне не придется сомкнуть глаз. Последняя бессонная ночь рядом с отцом. Завтра мы расстанемся. Больше я никогда его не увижу. Он уже не сможет помогать нам по дому. Все заботы о семье лягут на меня одного. Ах, в какое недоброе время придется мне все брать на себя!
Я сказал морякам:
— Ну что ж, приготовьтесь вытаскивать тело… Теперь я точно знаю, где оно.
— Может, я нырну с тобой? — спросил молодой моряк. — Помогу тебе там, внизу?..
— Не стоит… Пока не вытащу тело…
— А ты сможешь вытащить его один?
— Тут нужна не столько сила, сколько здоровые легкие… Если дыхания хватит, сделать это будет нетрудно.
Пожилой моряк сказал:
— Понапрасну не рискуй. Конец уже близок, тут спешить не нужно.
— Придется еще немного рискнуть… Тело за стенкой трюма, туда можно проникнуть только через щель.
— Тебе не нужна веревка? Жаль, что у нас нет с собой веревки.
— Веревка мне не нужна. Стоит только вытолкнуть тело оттуда, где оно застряло, и оно всплывет.
— Попробуй протолкнуть понемногу. Оно сдвинется с места, и все пойдет как надо.
— Я так и сделаю. Это недолго. Ждите меня.
Сказав это, я нырнул. Проплыл через двери трюма в сторону щели. Дорогу я нашел без труда. В трюме было еще довольно светло, однако дальше свет не проникал: мешала стена. Путь к телу преграждала деревянная доска. Если ее убрать, дело будет сделано… Проникнув в щель, я схватился за доску, подергал: она стояла на месте прочно. Я сильно потряс доску двумя руками и понял, что она не прибита. Дернул еще раз, но доска не подалась. Может, поднять ее наверх? Что-то стало получаться — она приподнялась, но положения не изменила. Доска длинная, сдвинуть с места нелегко. Мне уже не хватало дыхания, и я отступил. Вышел, рассказал морякам, что случилось. Проклятая доска! Здоровенная, она мешает протащить тело в щель.
Один из товарищей посоветовал:
— Тащи его наружу… Попытайся протащить тело над доской. Или под ней. Попробуй…
— Говорю вам, что доска закрыла всю щель… Нужно ее сдвинуть…
Пожилой моряк сказал:
— Имей в виду, она и тебе закроет путь.
Другой сказал:
— Тут без веревки не обойтись. Надо бы кому-то сходить за веревкой.
— Не нужна мне никакая веревка. Тело плавает, его надо только подтолкнуть…
Я снова нырнул, так и не решив, что делать с доской. От того, что я слышал наверху, не было никакой пользы, они говорили о том, чего не знали. Только я один видел щель, тело и доску. Значит, мне и выход искать. Нужно только пробовать. Надо поглубже проникнуть в щель. Дернуть доску сзади, она и сдвинется с места. И тогда можно вытащить тело из щели.
Я направился прямо в щель… Не остерегаясь, как прежде. Схватил доску и толкнул ее назад. Она качнулась вместе со мной, но с места не сошла. Я потерял равновесие и опустился на дно. Вода там была зловонная. Тьма полнейшая. Я снова поднялся выше. Ухватилсяза доску и опять толкнул ее. На этот раз она сдвинулась с места, но не отвалилась. Я вышел через щель в трюм и оттуда на поверхность… Моряки бросились ко мне:
— Ну что? Вытащил доску?
— Сдвинул с места.
— Что-нибудь еще мешает?
— К сожалению, да…
— И что теперь будешь делать?
— Теперь потащу тело. Оттолкну доску и протащу тело. Думаю, мне это удастся. Важно, чтобы оно вышло через щель.
Я снова нырнул. Глаза болели от соли, и все же я открыл их пошире.
Теперь надо собрать все силы, все чувства и стрелой пролететь сквозь двери трюма к щели. Стало темнее, вода за щелью мутная. Вот и деревянная доска. За ней — тело. Я поднялся кверху, насколько позволял потолок. Отодвинул доску, подтолкнул к щели плавающий на спине труп, а он не проходит, застрял, заслонил мне выход. Я уперся ногами в стену. Оттолкнулся. Попытка не удалась.
Кровь стучала в висках: не хватало дыхания, чтобы попытаться вытолкнуть тело еще раз. Придется выйти на поверхность. Я заметил, что начал уставать. Ничего удивительного. Физические возможности даже самого сильного человека не беспредельны, а я ныряю на такую глубину с самого утра! Непрерывные погружения изнурили меня. Быть может, отложить до завтра? Бороться с усталостью нет больше сил. Я уже стал сомневаться, справлюсь ли сегодня. Я устремился в трюм, оттуда — к свету и выплыл на поверхность. Как и в прошлый раз, моряки подхватили меня, помогли выбраться на палубу. Окружили меня, ждали новостей. Я покачал головой: ничего нет. Я очень устал, хотелось отдохнуть. На лицах товарищей удивление и беспокойство. Я стиснул зубы, закрыл глаза. Меня оставили в покое. Открыв глаза, я увидел самого старшего моряка. Он был огорчен тем, что его, старого моряка, не послушали, не поверили. Ему было очень обидно.
Я услышал его голос:
— Так нельзя. Нельзя нырять больше двух часов подряд. Если бы мы были на борту судна, я поступил бы иначе. Если бы его отец был жив, он бы такого не позволил. Мы посылаем парня на верную смерть. Взгляните на него, он совершенно обессилел.
Моряки молчали. Я слышал крики чаек в воздухе. Белая чайка опустилась на верхушку мачты. Мое нижнее белье тоже было на верхушке мачты. Солнце клонилось к западу. Дул прохладный ветер, обжигал тело. Я действительно изнемог, но что же делать — ведь тело отца все еще там. Как я вернусь к матери без него? Что скажут тогда обо мне? Смириться с поражением, сдаться? Значит, море одолело меня в первой же схватке? Как вырвать у него победу после этого? Если я отступлю, мне конец. Море окажется победителем, а надо мной станут смеяться. Еще не поверят, что я действительно сын Салеха Хаззума. А это синее, безмолвное море, что подумает обо мне оно? Как оно примет меня завтра? Какой еще позор постигнет меня?
Я снова закрыл глаза. Мне было не по себе. О, если бы я был на берегу! На песке. Я бы растянулся на нем. Обнял бы землю. Прижался бы к ней всем телом. Схоронил бы себя живьем и отдохнул. Ах, какое это было бы блаженство! Уснуть бы и ничего не чувствовать. Лежать без движений, без дум и воспоминаний. Как это сладостно, как мне нужно сейчас, в этот самый миг!
Отец мой говорил: «Не столь уж важно, что мы чего-то боимся, важно уметь побороть страх. Не так важно не устать, как важно побороть усталость». Я противился и страху, и усталости. Я хорошо запомнил наставления отца. Я докажу, что я его сын и достоин носить его фамилию. Случается, что человек берется за какое-нибудь дело, чтобы угодить другим. Но долго так продолжаться не может. Он не завершит начатого, пока думает об удовлетворении других. Важно, чтобы человек сам получал радость от своих дел. Удовлетворение рождается из убежденности и веры. Если человек трудится, побуждаемый своей верой, убежденностью, он действует с усердием и упорством. Если он не верит — пропал. Отступит, прекратит сопротивление — проиграет. Все это я понял потом, когда стал моряком, настоящим человеком. А до этого мною двигала сила примера, она владела моими побуждениями, рождала во мне дух самопожертвования. Этим примером для меня был мой отец. Я хотел стать таким же, как он. В любой работе, в любой сложной ситуации, когда нужно было принять решение, я задавался вопросом: «Как поступил бы в данном случае отец?»
И сегодня много раз я задавал себе этот вопрос. Вот и сейчас, озабоченный собственной неудачей, своим бессилием, я спрашиваю: «Как поступил бы отец? Как?! Как бы он поступил, если бы тело, застрявшее в трюме парохода, было моим?» Конечно, не упрямство руководило бы его действиями в подобной ситуации. Что толку в упрямстве, если не принято верное решение? Когда отец был уверен в правильности избранной позиции, он отдавался делу до конца. В Мерсине у него была одна задача, в Искандеруне оказалась другая. Река была его делом, и море тоже; каждое дело, которым он занимался, заключало в себе определенную цель, и ради достижения этой цели он проявлял упорство, смелость, твердость. Если он верил во что-нибудь, то отдавался этому делу целиком и полностью. Пускаясь в предприятие, сопряженное с большим риском, он не страшился смерти, не спрашивал: «Когда я умру?», а лишь: «Во имя чего?» И, спускаясь в этот пароход, чтобы достать из трюмов бидоны с керосином, он наверняка задавался вопросом: «Во имя чего я выполняю эту работу? Стоит ли она того, чтобы я принес себя в жертву? Умру ли я, если придется умереть, ради квартала или ради собственной выгоды? Будет ли жертва, если она неизбежна, ради куска хлеба для моих детей или же ради куска хлеба для всех детей?» Только хорошо все продумав, он мог успокоиться, бесстрашно приняться за дело и был готов умереть, зная, что погибнет не напрасно. А как он расстанется с жизнью — на виселице или от пули французского солдата, — для него особой роли не играло.
