В этом пестром хаосе, в этом приморском квартале, нищета которого бросается в глаза, как ребра нищего индуса, где мужчины добывают пропитание из пасти волн, родился Саид Хаззум, старший ребенок в семье. Его отец, Салех Хаззум, эмигрировал морем из Латакии и осел в Мерсине. Здесь он нашел таких же, как он, пришельцев из разных прибрежных стран: авантюристов, бездельников, бродяг, моряков, рыбаков, рабочих разных профессий; эта разношерстная, разноязыкая и противоречивая братия попала сюда в поисках приюта, убежища, места на берегу, где можно сладить лачугу из дерева, украденного в порту или добытого в окрестностях города любыми недозволенными путями.
По Анатолии протекает река, впадающая в море в северной части города, полноводная, глубокая и широкая, вполне подходящая для речного судоходства. Разные суда, катера, баржи перевозят по ней различные товары и зерно из глубины материка к морю. На реке работали многие моряки — жители бедняцкого квартала.
Река протекает меж широких полей, извивается среди гор, несет свои воды по равнине к устью у подножия других гор. На всем ее протяжении расположены города, поселки и деревни, а в них — небольшие порты для погрузки и разгрузки товаров. Там же скапливаются и крестьяне, пользующиеся речным транспортом для поездок между внутренней частью страны и морским побережьем.
Водная артерия несет плодородную жизнь равнине и окружающим ее горам. Земля здесь черноземная, весьма пригодная для выращивания хлопка и зерна. Весной долина покрывается бесконечным ярко-зеленым ковром. Лесистые горы, обступившие долину издалека, образуют высокие зеленые плато. Речники взирают на них с почтительным благоговением и, проплывая мимо, радуются, словно оказались в райских кущах.
На маленьком судне, ходившем по широкой реке, работал Салех Хаззум. Ему здесь нравилось. Весной и летом ласкали взгляд зеленые просторы, было где разгуляться его фантазии. Повсюду росли цветы: нарциссы, пионы, ландыши; они доставляли ему особую радость. Когда судно шло среди гор, где сосна, дуб, самшит и мушмула, переплетаясь с двух сторон над рекой, образовывали зеленый шатер, оставлявший на прозрачной, чистой воде пляшущие тени, они казались прекрасными картинами, созданными самой природой. Выступы гор, обрывы, скалистые пропасти очаровывали. Он — сын берега, и горы, этот новый и странный для него мир, поражали высотой, разноцветьем почв и скал. Одетые в густые леса, они ослепляли, манили к себе, и он был готов оставить судно, взобраться на них и затеряться среди деревьев в этом сказочно прекрасном царстве природы.
Солнце и луна, восходящие из-за гор по утрам и вечерам, создавали пейзажи, поражавшие своим великолепием. Их лучи, алмазные и серебристые, легко скользили по зеленой равнине, которая казалась свинцовым простором или морем растений, где носились волны, подгоняемые ветром; в небе парили хищные птицы, между скал мелодично журчали горные потоки — все эти картины умножали радость, которую испытывал человек, общаясь с природой, сливаясь с ней, впитывая в себя красоту необъятного мира.
Моряки в эти прекрасные часы трудились с удвоенной энергией, огонь упоения разогревал их тела в разгар зимы, располагал к работе, беседе, выпивке, песне, разжигал страсть к женщине, их влекло к драке, они жаждали свободы. Их зрачки излучали жгучее желание, бешеный голод, болезнь, излечить которую можно единственным способом: испытать себя посторонней силой, приключением, охладить внутреннее пламя, бурлящее как паровой котел в сто лошадиных сил.
Салех Хаззум, молчун по натуре, был человеком действия во всяких трудных ситуациях, которые возникали особенно часто в период зимних штормов, когда уровень воды в реке поднимался и неукротимые воды, несущиеся со страшной скоростью, превращали судно в деревяшку, отданную на волю волн, угрожающих ежеминутно вышвырнуть его на берег, разбить о скалы или с оглушительным треском посадить на мель, одним ударом содрать обшивку и обнажить ребра.
Опыт Салеха Хаззума, его смелость, способность не теряться в сложной обстановке, терпение и упорство в преодолении нежданно-негаданно родившихся трудностей снискали ему особое уважение среди моряков.
Очень сильный физически, он легко поднимал руками стокилограммовый мешок пшеницы и укладывал на кучу других мешков в трюме судна или на причале, подавая тем самым пример другим. Он не был грузчиком, но, когда требовалось по тем или иным причинам быстро разгрузить или погрузить судно, охотно брался за дело. В драках, которые вспыхивали на судне, в порту или между моряками и портовыми рабочими, он выделялся храбростью и силой. Если он кричал дерущимся: «Хватит!», драка тотчас прекращалась, а драчуны просили его рассудить спор. В противном же случае он ввязывался в драку сам и наказывал тех, кто забывал, с кем имеет дело.
Во время одного из рейсов на него взъелся моряк — грубиян, пьяница и прелюбодей. Салех никогда не осуждал моряков ни за выпивку, ни за любовь. По его понятиям, моряк имеет на это право, — и он первый пользовался им. Однако умеренно. Пил и не пьянел, не потому, что могучий организм атлета был способен поглощать большое количество алкоголя, и не потому, что пил не спеша, соответственно правилам приличия, которые глубоко чтил и требовал от товарищей того же, — скорее всего, он обладал удивительной физиологической способностью превращать спирт в воду, умел сдержаться, отказаться от выпивки, если чувствовал, что вино выводит его из привычного равновесия и он может, как говорится, «потерять лицо».
За женщинами он не гонялся. Здесь он был довольно разборчив. С кабацкими девками и портовыми проститутками он сталкивался лишь случайно. Если неожиданно вспыхивала драка и ему приходилось вмешаться, чтобы утихомирить драчунов, уладить спор, восстановить спокойствие или защитить слабого, он как бы становился королем, и непременно ему покорялась местная королева. Он хорошо зарабатывал, но не был богат, будучи чрезвычайно щедрым. Он в случае надобности не колеблясь тратил все, что имел, никогда не пользовался своим авторитетом ради корысти или наживы. Он платил за любую услугу, оказанную ему, и не принимал благодеяний от самого капитана корабля.
В одном из портов жила женщина, владевшая маленькой таверной. Она не была красивой, но отличалась сладострастием, постоянно заигрывала с моряками, но отдавалась лишь тому, кого выбирала сама. Она была на редкость чувственна, и недаром моряки говорили, что «Фавзия одна могла бы открыть публичный дом и обслужить без чьей-либо помощи всех клиентов». Фавзия знала об этих разговорах, но не придавала им значения. Если какой-нибудь мужчина начинал приставать к ней, она яростно защищалась, хватала, что попадет под руку — палку ли, нож ли, — не считаясь с последствиями. Она была так остра на язык и вспыльчива, что местные жители, портовые рабочие и даже полицейские предпочитали с ней не связываться.
Матрос Шабо — один из тех, кто был в нее влюблен. Он утверждал, что она его разорила, что он тратил на нее все, что зарабатывал. Всякий раз, вернувшись из плавания, он преподносил ей подарки, тем не менее желанной цели так и не достиг. Она обходилась с ним ласково, но не поддавалась ему. Фавзия знала, что он преступник, подлец и пьяница, человек, готовый на все. Такой возлюбленный ее не устраивал. Она старалась отвадить матроса по-хорошему, в минуты гнева не боялась вступить с ним даже в драку. Присутствующие обычно не вмешивались, опасаясь коварства Шабо и острого языка самой Фавзии.
Салеху Хаззуму не было никакого дела до отношений Шабо и Фавзии; он, как и другие моряки, питался в ее таверне и платил по счету. Он не был влюблен в Фавзию, просто они немного симпатизировали друг другу. Когда он входил в таверну, Фавзия, приветливо улыбаясь, усаживала его за отдельный стол, подавала самую чистую посуду и лучшие блюда. Потом подсаживалась к нему, выпивала вместе с ним, если он позволял, и старалась сама прислужить ему, если только в таверне было не слишком много посетителей. Шабо завидовал Салеху и с ненавистью смотрел на него.
