Я был очарован этими лавками. Старички антиквары, прежде чем выставят свои вещицы на продажу, оценивают их, приклеивают к каждой ярлык с ценой и тогда уже показывают свои сокровища, расхваливая на все лады. Иногда они нарочно отбивают край чаши, откалывают кусочек у вазы, царапают, покрывают пылью — не знаю, чего они только не делают с ними, лишь бы вещи выглядели старинными, лишь бы обмануть наивных покупателей, соблазнить собирателей.
Едва наше судно бросало якорь в этом порту, я спешил сойти на берег, если не стоял в это время на вахте или не был занят какой-нибудь работой. Гавань была расположена в устье большой реки, небольшие корабли входили в дельту, швартовались у причалов между сотнями других суденышек и джонок. Если пойдешь вдоль берега реки за пределы порта, встретишь множество маленьких лодок, в которых люди живут, прямо на воде, зимой и летом, со всем своим имуществом, с собаками, кошками и другими животными. Здесь же, в лодках, они работают, рожают детей, устраивают свадьбы и похороны — словом, живут в этих необычных условиях полнокровной жизнью. Если кто-то из них захочет навестить другого, ему остается лишь грести или направлять лодку, куда ему нужно, отталкиваясь длинным шестом. Так они ходят в гости, обмениваются необходимым для жизни, продают, покупают, исполняют свои религиозные обряды, влюбляются и выходят на берег лишь на службу или в случае другой необходимости.
Мне очень хотелось спуститься в одну из этих лодок, посетить какую-нибудь семью, осмотреть их изделия, понаблюдать за работой. Но это было невозможно: население относилось к иностранцам с опаской, чуждалось их, с ними никто не общался, не разговаривал, если для этого не было особого повода, например продажа какого-либо товара. Указания капитана судна на этот счет были строгими. Большая опасность грозит иностранцу, если он засмотрится на женщину, попытается с ней познакомиться или, не дай бог, оскорбит кого-нибудь. Тамошние власти стремились вернуть населению чувство собственного достоинства, отнятое у него за долгие годы иностранной оккупации. Но власти явно перестарались: любого иностранца считали врагом, любое слово или действие иностранца в отношении аборигенов, даже непреднамеренное, каралось как преступление. Капитан рассказал нам, как некий шведский дипломат — а капитан тоже был шведом — допустил какую-то бестактность по отношению к служащей посольства и схлопотал тринадцать лет тюрьмы.
Поэтому иностранные моряки боятся сходить на берег в этом порту, а если кто-нибудь и отважится покинуть корабль, то лишь для того, чтобы посетить клуб моряков или же побродить по соседним магазинам. Сходящим на берег рекомендуется не напиваться, если же кто-нибудь ухитрится малость перебрать, ему советуют вернуться на судно, а то и уводят силой или оставляют в клубе, пока буян не протрезвеет; в следующий раз капитан уже не выпустит его в этом порту.
Итак, я увлекался старинными изделиями. Обход антикварных лавчонок был моим любимым занятием, и, чтобы избежать каких-либо недоразумений, осложнений или неприятностей с населением, я перед выходом на берег старался не пить спиртного и посещал клуб, только вернувшись с базара. Каждый раз, наткнувшись на какую-нибудь диковинку и купив ее, я испытывал огромную радость, прятал в свой сундук на судне и никому не показывал, боясь, что ее украдут или разобьют. Я всерьез опасался, что матросы выследят меня на базарах, осмеют мое увлечение или как-то помешают мне в лавке и я не смогу спокойно рассмотреть и отобрать то, что придется мне по душе и будет по карману.
Однажды капитан рассказал нам, что шведский посол в этой стране тоже увлекался скупкой редкостей. Он был знатоком, выписывал специальные английские и итальянские журналы, где печатались материалы по антикварным вещам, их коллекциям и ценам; особый раздел там отводился искусству Дальнего Востока, публиковались статьи и фотографии различных редкостей, находящихся в азиатских музеях, давались сведения о недостающих ценностях, особенно статуэтках Будды, стеклянных табакерках, старинных часах, драгоценных камнях и всякой всячине.
Однажды шведский посол увидел в одном из этих магазинчиков вазу из фаянса и, решив ее купить, обнаружил, что у него не хватает денег. Он отложил покупку на завтра, вернулся в посольство и, просматривая свежие журналы, увидел снимок этой вазы и прочитал, что она — недостающая деталь фаянсовой коллекции одного из музеев. Это очень заинтересовало посла. Едва дождавшись утра, он сел в машину и поехал в магазин. Быстро подойдя к отделу, где он видел вчера эту вазу, посол вздрогнул от изумления: вазы на месте не оказалось — то ли ее продали, то ли убрали в другое место. Когда посол спросил об этом бородатого старичка из работающих в магазине знатоков антиквариата, тот открыл ящик, спокойно вынул номер журнала, полистал страницы, указал на фотографию вазы и многозначительно улыбнулся. Посла опередили. Ваза заняла свое место в музее.
Эта история оставила в моей душе большой след. Ни капитан, ни экипаж не знали о моем увлечении, о том, что я выхожу в этом порту с единственной целью — побродить по базарам и антикварным магазинам: а вдруг мне случится купить какую-нибудь редкостную вещицу? Об этом я помалкивал, но с того дня жил в постоянном волнении, подобном тому, которое испытывают влюбленные. Я с нетерпением ждал прихода в порт Н., думал, что вот возьму с собой все свои деньги, раньше всех сойду на берег, обменяю деньги на местную валюту и немедленно отправлюсь в знакомые магазины. Я буду простаивать там часами, разглядывать эти диковины. Я даже купил словарь, чтобы выучить хоть несколько самых необходимых слов на языке этой страны, я словно помешался на своем увлечении. Вот я вернусь на корабль, дождусь, когда сосед по каюте заснет или заступит на вахту, открою свой сундук, осторожно вытащу свои драгоценности, буду их рассматривать, восхищаться ими, мечтать о доме, в котором когда-нибудь соберу большую коллекцию, а потом мне представится случай выгодно ее продать.
Поверьте, что моя любовь к редкостям превратилась в страсть. На вахте или за штурвалом — везде и всюду я перебирал в памяти те красивые вещицы, которые видел в магазинах, их форму, расцветку, размеры, думал о том, как куплю эти сокровища и где буду хранить их, когда привезу на родину, к себе домой. Я разузнал, как нужно ремонтировать изделия из фаянса и стекла, как их предохранять от повреждений и порчи. Для этого купил картон, вату, нитки, специальный ящик. В клубе моряков я заплачу тому, кто переведет мне надписи на всех этих вещицах, напишу в Италию, Францию и Англию, чтобы мне прислали специальные журналы и каталоги. Читать я их не смогу, но можно попросить кого-то из моряков помочь мне, а то и просто буду разглядывать картинки. Моя душа воспламенялась всякий раз, когда об этом заходил разговор или попадались сообщения в газетах. Я прямо терял голову в погоне за какой-нибудь штуковиной. Дошло до того, что однажды я оказался в довольно опасной ситуации.
Случилось это так. Наш заход в порт Н. совпал с праздником Нового года по лунному календарю. Праздник этот отмечался всеми — и властями, и народом. Конторы не работали, движение в порту замерло, базары, магазины и лавки должны были открыться лишь на четвертый день. Три дня праздника, а для меня — три дня ожидания!
Я сильно расстроился. Судно находилось в порту, а я не мог осуществить свое желание — походить по антикварным магазинам, поискать что-нибудь новое для моей коллекции.
Оставаться на судне было невыносимо, убивать время в клубе — тоже. Я нервничал, злился, вино не могло меня успокоить, развлекаться подобно другим матросам не было никакой охоты. Я кружил у закрытых магазинов, возвращался в клуб, снова пил и смотрел на всякую кустарщину, купленную моряками на память, как на безвкусные безделушки, которые меня нисколько не волновали. Мне жаль было чудаков, тратящих деньги на эту чепуху.
Я уходил от наших матросов, которые пили холодное пиво в клубе в компании моряков с других судов, горланили песни — каждый на своем языке, — и не спеша бродил вдоль закрытых магазинов, разглядывал праздничную толпу, глазел на их сборища, подходил к повозкам с едой, наблюдал за детьми, играющими на улице, смотрел на прохожих, подолгу простаивал на перекрестках, с тоской глядя на закрытые магазины и лавки. То есть делал все, чтобы убить время, и снова шел в клуб, выпивал, непрестанно думая о драгоценных диковинах. Потом я спешил на судно, открывал свой сундук и любовался своим богатством.
