Фейруз поет:
И все говорят, что в тени глаз этой девы таится апрель,
В глазах ее таится апрель.
Саид вздрогнул, словно от удара электрического тока. У песни выросли пальцы, с них каплями стекает пламя, эти чистые пальцы из света касаются его тела, в них жестокость и милосердие, словно дева, в глазах которой прячется апрель, взяла у песни прохладу ручейка и жаркое дыхание вулкана, а сама всем своим теплым телом потянулась к нему, оказалась в его загрубелых руках, руках моряка, которыми он долгие годы тянул канаты и крутил штурвал. Нет, он не хочет, он не желает никаких женщин на этом свете. Его любимая — это дева, чье тело как огонь, глаза как ночная мгла, губы как сливы, весь ее облик удивителен и ни с чем не сравним. Она не явилась к нему прошлой ночью, от страсти и тоски он чуть не сошел с ума и ни в чем не находит ни покоя, ни утешения. Она — его прошлое пиршество, ушедшая радость, мучительная страсть, зовущая его броситься в море, чтобы утонуть либо отыскать на дне моря ее следы. Она его смертельный грех, убивает в нем моряка, ибо он, вечный влюбленный в море, больше всех ненавидит его.
Он не так уж невинен, но он ближе всех к аллаху. Он верующий еретик, покорный мятежник, он силен, его любит сила, он грешник, достойный милосердия.
«С ума сойду, безусловно», — подумал Саид, поднял бутылку, осушил ее и всем сердцем отдался песне.
С ума ты меня свела, смуглянка, свела с ума,
Не забудь меня.
Я буду ждать тебя всю ночь в твоем квартале…
Закончилась песня, но эхо ее продолжало жить.
Оно струилось в нем, в его чувствах, звучало в ушах, хотя любимая песня была допета. Послышалась другая песня, но не было в ней ничего о море. Он очень сожалел об этом. В эту минуту он был готов положить на деревянную стойку бара или бросить в щель фонографа все свои деньги, чтобы еще раз услышать любимую песню, но он был не в силах пойти в казино и вновь увидеть эти лица, может быть, опять схватиться с барменом или с другими неженками, выпивающими в баре.
Однажды в одном из ресторанов Дамаска, в конце 50-х годов, Фейруз пела новую песню — «Посещайте меня один раз в год». Тогда еще не существовало кассет, о них еще никто не слышал, а были автоматические фонографы. Достаточно было бросить 25 киршей и нажать номер нужной пластинки. В тот день Саид пообедал и выпил, денег у него было мало, и после расчета осталось всего четверть лиры, чтобы доехать на автобусе до квартала Аль-Мейдан, где он жил у родственников. Вдруг послышалась «Посещайте меня…». Он почувствовал тогда такое же волнение, как и сейчас, и не успела закончиться песня, как он поднялся и опустил в щель фонографа последнюю монету. Лишь бы послушать Фейруз, а там он готов был вернуться домой пешком, несмотря на декабрьский холод.
Он вспомнил этот случай, и ему показалось, будто Фейруз поет в райском саду, и что всякого, кто слышит это пение, ее голос способен вытащить из ада, исцелить от безумия или же ускорить его помешательство, и будто он — бывалый моряк — благодаря ее песне открывает для себя нечто новое в море; и от этого у него возникло страстное желание уехать с первым же кораблем — пусть только он возьмет его с собой, хоть на край света.
Он еще не выпил все свое пиво, не освободился от удивительного состояния, вызванного песней, когда увидел перед собой у входа в палатку одного из мужчин, приехавших с ним на побережье. Он не знал, что делать, и не успел спрятаться. Не помогла ему и темнота — мужчина, увидев его, закричал:
— Ты здесь?! А мы тебя ищем.
— Я только что пришел…
— Где ты был?
— В баре казино…
— Почему ты прячешься от нас? Если бы ты сказал, что собираешься в бар, мы пошли бы с тобой… Мы тоже хотели бы промочить горло после целого дня на пляже.
— Я не люблю сидеть там. — Он показал на казино.
— Если бы ты был там в нашем обществе, тебе бы понравилось. Провести вечер в казино всегда приятно.
— Я предпочитаю провести его на берегу.
— А почему ты не пришел к нам?
— Не знаю. Хотелось побыть одному.
— И все из-за того проклятого состязания?
Саиду стало неприятно. Он уже почти забыл об этом споре. Зачем ему напоминают о нем? Значит, люди не забыли… Безусловно, он поступил нехорошо, вызвал всеобщее внимание. Он не должен был делать этого. Конечно, все получилось не так, как он хотел. Он уснул тогда на песке как убитый, потом отказался от еды, и вот о нем создалось превратное впечатление.
Мужчина продолжал:
— Ты напрасно себя утруждал… Ведь тот парень нарочно провоцировал тебя. Лучше было отказаться.
Саид сказал решительно:
— Давай забудем…
— Тебе неприятно об этом вспоминать?
— Я сказал: давай забудем…
— Но ты ведь моряк! Твой спортивный азарт…
Саид взмолился:
— Прошу тебя, оставь эту тему. Я не спортсмен.
— Пловец не может не быть спортсменом.
— Да, я люблю плавать, но соревнования мне ни к чему.
— Я не это имею в виду… Мне кажется, что ты придал этому большее значение…
— Ты ошибаешься… Извини… Давай поговорим об этом лучше завтра…
— Видишь ли, — не унимался пришелец, — я хочу убедить тебя…
Саид недовольно спросил:
— В чем убедить? А, собственно, какое тебе до всего дело?
— Как? Разве мы не вместе приехали?
— Я разве чем-нибудь помешал вашей поездке?
— Почему ты нас избегаешь?
— Вот я в палатке, рядом с вами.
— Мы хотим, чтобы ты был среди нас. Пошли, тебя все ждут.
— Я бы лучше поспал, устал немного.
— Хорошо, я им так и скажу.
Мужчина ушел, и Саид успокоился. С ним невозможно говорить о том, что произошло утром. Ему не понять, почему Саид сидит в палатке, почему так хочет побыть в одиночестве. Для таких, как этот муж чина, все море всего лишь большой бассейн для плавания, иначе они мыслить не могут. Что им рассказывать о твоих ощущениях, о твоей любви к морю, о том, что чувствуешь в такую чудесную лунную ночь, которую он только оскверняет своими глупыми вопросами и грубой настойчивостью. Этот тип считает, что вправе так поступать, поскольку они приехали вместе, думает, что ему позволено так нахально вмешиваться в личные дела Саида.
Саид вздохнул и с удовлетворением подумал, что вот уже второй раз за этот день он не поступил опрометчиво. Теперь он твердо решил уехать. Взаимопонимание с такими людьми, как эти, немыслимо. Общий язык не найти. Возможно, что у того просто такой характер, но у Саида нет ни сил, ни желания общаться с людьми, которым безразлично море, для которых оно не более чем место для развлечения.
Однако вскоре Саид понял, что он не прав. Обобщать нельзя, есть среди его спутников и такие, кто способен его понять, оценить его чувства, кто с восторгом любуется морем, этим безграничным миром воды, имеющим свои тайны и потому прекрасным и чарующе волшебным.
Подошел отец девочки. По своей профессии-он не был связан с морем, но был образован, мог по-детски восторгаться, был не только любознательным и умел выслушать собеседника, но и всегда уважал желание другого не обсуждать неприятную тому тему.
Сам он не пил, но с удовольствием мог угостить желающего, не болтал много о своей гуманности, но постоянно проявлял ее в своих поступках. Это была сильная личность, с изысканными манерами, стоящая выше предрассудков и всякой чепухи.
Пришедший сел на песок, оперся на правый локоть, сказал:
— Мы долго ждали тебя… Море — радость, но с тобой чувствуешь еще большую радость, большую уверенность.
— Сожалею, что не мог прийти раньше.
— Не жалей ни о чем. Главное — быть самим собой.
— Если при этом не причинять беспокойства другим.
— Ты ничем нас не потревожил. Ты вел себя достойно.
— Но вы ждали меня…
— Ну и что из того? Мы стали больше тебя уважать… Если человек чего-то не хочет, лучше этого не делать. Я не выношу лицемерия. В нашем обществе его хоть отбавляй.
