И пятый не видел других для себя задач, как вовремя, подробно и четко ответить на любой приходящий в колхоз запрос.

Иными словами: председателем стал он отчетным, бумажным. Не председатель, а писарь, каллиграфист. Выводил он буквы и цифры действительно здорово.

Весна. Природа кругом в цветении. Журчат ручейки у Березок на тысячи разных тонов. Дуют весенние теплые ветры. А небо такое синее, такое уж синее, словно на его обновление потрачена вся на земле лазурь. Самое время думать о севе. Некогда думать пятому.

Пятый сидит пишет свои отчеты.

Осень. Идет она по лесу, по полю. Длиннее ночи, короче дни. Самое время о том подумать, где разместить, как урожай сохранить, какими путями колхозный доход умножить. Некогда думать пятому.

Пятый сидит пишет свои отчеты.

То же самое с ним зимой.

И даже летом, в самую страдную пору, некогда пятому выйти в поле.

Пятый пишет свои отчеты.

Из-за этих круглогодичных отчетов даже в отпуск бедняга поехать не может. По-человечески даже не спит.

Бумаги, бумаги, бумаги… Сотни, тысячи, десятки тысяч одних бумаг. Номера входящие, номера исходящие. Папки с ответами, папки с запросами. Бумажное море. Папочный океан.

И вот однажды глубокой ночью, сидя в правлении, строчил пятый какой-то сверхсрочный, сверхважный отчет. И вдруг рухнул на пятого шкаф с бумагами. Придавил он каллиграфиста. И в самый разгар работы. Правда, медицина у нас сильна, отходили врачи несчастного. Однако от этих производственных травм стал человек калекой.

Вышел пятый на пенсию, а было ему от роду тридцать всего годов.

— Кто у вас знаменитость? — Это было первое, что услышали в Березках от нового своего председателя Виталия Разумневича. — Знаменитость, и так, чтобы не ниже областного масштаба? Разумеется, за труд, — вносил важное уточнение председатель.

Таких знаменитостей в Березках пока что не было. Правда, дед Опенкин был известен на весь район — так это своей болтливостью. Да вот Глафира Носикова — ее дважды задерживала за спекуляцию районная милиция. Но это совсем не та знаменитость и вовсе не тот масштаб.

А вот так, чтобы на область, на всю страну, за работу, за труд, — таких знаменитостей не было. Были они до Великой Отечественной войны. Но мало ли что когда было.

— Значит, нет, — переспрашивал председатель. — Вот отсюда и ваши беды. Нужна знаменитость!

Стал председатель подбирать кандидата на ту знаменитость. Ходил и почему-то прежде всего в лица вглядывался.

Наконец остановился на Наталье Быстровой.

— Молода — это хорошо, — говорил председатель. — Молодежь выдвигать надо. Потом фамилия у нее не то чтобы Корытова или Немытова, а благозвучная. Это тоже немаловажно. И имя хорошее — Наталья, Наташа… Наташа Быстрова. — Председатель расплывался в улыбке. — Почти Наташа Ростова, как в романе «Война и мир». А главное, — объяснял председатель, — лицо у Быстровой фотогеничное.

Что это значит, мало кто понял. Но сельский всезнайка Федор Кукушкин тут же всем объяснил:

— Это значит, на фотографиях и в кинохронике хорошо получается.

Председатель смотрел вперед.

И вот стали делать из Натальи масштабную знаменитость. Определили ее в доярки. Ставку сделали на удой.

Корова Василиса оказалась податливой. И дело пошло. Правда, для той Василисы Прекрасной был построен отдельный коровник и кормили ее по санаторным нормам питания и даже выше; конечно, за счет всяких прочих других буренок.

Колхозный зоотехник из-за этой коровы перешел чуть ли не на казарменное положение. За все лето из Березок ни шаг ногой. Да разве только один зоотехник! В колхозе, как на судне во время шторма, был объявлен общий аврал. Все крутилось теперь вокруг Василисы и Натальи Быстровой, словно вместе они составляли солнце.

Знаменитость делали скопом. Надои стали расти.

Вскоре в известность об успехах Натальи Быстровой был поставлен район. Приехал первый корреспондент. Взял интервью. Потом слух достиг области. И опять приезжал газетный работник, а вместе с ним и фотограф. В газете появился Наташин портрет.

Лицо у нее и в действительности оказалось фотогеничным.

Председатель потирал руки. Впрочем, и все радовались восходящей славе колхоза.

Приметил Наташу столичный журнал. Поместил разворот, на котором был уже не один портрет Быстровой, а сразу несколько: «Наташа дома», «Наташа делает физзарядку», «Наташа за книгой» (вот же шельмец фотограф — Наташка вообще ничего не читает!), «Наташа и ее рекордистка» (это Быстрова вместе с коровой).

Пробудь Разумневич в колхозе дольше, наверное, и другие стали бы знаменитостями. Но через Натальину знаменитость он и сам вошел в знаменитость. Забрали его из колхоза.

Председатель пошел на повышение.

Дровоколов явился в Березки с идеей развести в этом неюжном краю баклажаны.

Он довольно ловко обосновал, какое это будет от тех пока никому здесь не известных растений великое счастье для всех в Березках.

Выходило со слов председателя, что эти самые баклажаны в жизни колхоза чуть ли не решат главное дело.

Правда, старики покачивали головами:

— Да как их сеять?

— Как же ходить за ними?

— Может, земли наши к тому не очень…

— Научимся, научимся, — говорил Дровоколов. — Литературу освоим. Это же продвижение южных культур на север.

И тут же, к слову, вспоминал о великом садоводе Мичурине.

Дровоколов вообще любил увлекать идеями. По любому поводу говорил:

— Давайте заглянем в завтрашний день.

Рисовал картины заманчивее одна другой. То со строительством многоэтажных домов в Березках. То с газификацией всего района. И даже говорил о возведении в Березках собственной телестудии.

За время правления Дровоколова колхозники раз тридцать, не меньше, смотрели в завтрашний день и так привыкли к обещанным асфальтовым мостовым, газовым кухням и прочим чудесам XX века, что вдруг в один прекрасный день их родные, их дорогие, столь любимые ими Березки показались им черт знает чем. Даже стали стыдиться своих Березок.

Зато с баклажанами дело сдвинулось. Пошли на убыль в Березках земли под рожь и лен. Стали пахать под баклажаны.

Кто его знает, возможно, они и принесли бы обещанное счастье Березкам, но здесь все остановилось. То ли в области, то ли выше нашлись люди, которые задержали этот проект.

Вернулись колхозники снова ко ржи и ко льну. И очень были этому рады.

С неменьшей радостью была встречена в Березках весть и о том, что забирают от них и самого Дровоколова. Потому что чем больше колхозники заглядывали с новым председателем в завтрашний день, тем больше на самом деле возвращались в день прошлый, вчерашний.

С отъездом Дровоколова как-то стало вдруг все на свои места. И опять родные Березки кажутся всем лучшей землей на свете. Да так оно и есть и на самом деле.

Рыгор Кузьмич Губанов до приезда в Березки на пост председателя был в областном городе директором ипподрома.

Коней он любил, толк в них понимал. Но случилась в городе у него какая-то неприятность — вот и перевели с ипподрома Рыгора Кузьмича в колхоз. Скорее всего, просто по конской аналогии, так как в самом сельском хозяйстве Губанов абсолютно ничего не понимал — путал репу с укропом.

Работа на ипподроме не прошла для Рыгора Кузьмича бесследно. С его появлением в Березках пошли здесь лошадиные клички и термины. О колхозных планах Рыгор Кузьмич говорил: «оседлаем», о срочных делах: «пустим аллюром», о необходимости что-нибудь приобрести: «заарканим».