Слобода, а с ней и пустые мечты, остались позади. Саня остановился у последнего дома. На завалинке сидел старый-престарый козел: глаза прикрыты морщинистыми веками; нижняя губа отвисла, показывая кривые желтые зубы; на плечах серый зипун. Ноги в валенках. Сидел, положив руки на клюку, а уже на них голову. Спал, должно быть. Саня уже собрался идти дальше, когда с завалинки донеслось:
– Что, кот, раскусили тебя?
Саня остановился, немного подумал, а, подумав, вежливо ответил:
– Нет, дедушка, это я раскусил.
Больше в баронство Рюх он не заходил, и что сталось с учителем, не знал.
Две книжки, которые впоследствии попали ему в руки, он прочитал от корки до корки. Жаль, они оказались не такие душевные, как про ту девушку. В одной разбойников ловили. В другой – про самих разбойников, как они душегубствовали да потом гуляли.
А тут целый сундук. Ну, треть сундука, или даже меньше. Все равно – много. А ему предлагают на это залезть и разлечься. Да и тесно. Однако все лучше, чем на виду у прохожих.
Открытой кибиткой правил сам Апостол. Второй – собака. На сундук сверху уселась Цыпа.
Сочившийся сквозь щелястую крышку свет, закрыла темная юбка. Из соседней повозки послышался беззаботный смех Фасольки. Повезло собаке, с ним красивая девушка катается. А тут – Цыпа. Само собой – курица. Только какая-то неправильная. Что Саня курей никогда не видел? Они толстые, добрые и глупые. Чаще, почему-то, конопатые. И проку от них никакого – один гвалт.
Апостол причмокнул, встряхнул вожжами, кибитка тронулась. Саню тряхнуло. Затылок ударился о плетенку. А нечего мечтать. Лежи, приспосабливайся. Не по мощеной дороге, между прочим, ехать – по проселку. К границе точно печенку вытрясет. Но наверх он все равно не полезет.
Показалось, если свернуться клубком, выставив локти и колени, будет мягче. Ага, первые три версты потом он начал ворочаться, каждый раз, уговаривая себя, что принял, наконец, удобную позу.
Когда кибитка остановилась, только провидение, удержало на месте. Взбешенный кот уже готов был высигнуть из ящика, сметая на своем пути и курей, и лошадей. Но совсем рядом, за Цыпиной юбкой, послышалось топтание и кряхтение, а за ними – голос:
– Стой! Арлекины? – Пахнуло луком и редькой.
– Ага, – лениво отозвался Шак.
– Давай бумаги на проезд.
– О! С какой стати?
– Розыск.
– Кого ловим? – Такое впечатление, Шак зевнул.
– Кота.
– А собаку не возьмете? Глянь, у меня второй кибиткой правит. Я еще и приплачу.
– Не. Собаки нам не надо. Кота давай.
– Нету. – Отрезал Шак.
–Тогда проезжайте.
Последовал шелест, возвращаемых документов, короткий чмок и законный толчок. Другое дело, что боли Саня не почувствовал. Он в данный момент вообще ничего не чуял, кроме мурашек, которые войском бежали по всему телу.
Нормальные ощущения вернулись по прошествии довольно длительного времени, да и то какими-то притупленными. Теперь кот не ворочался, не стучал в крышку локтями. Он лежал, свившись в тугой нервный ком, не замечая, что тело уже изрядно затекло.
До встречи с дорожной стражей, в угрозу, быть пойманным и наказанным, не очень верилось. Но пробубнил над ухом равнодушный голос, и сразу продрало до самых печенок.
Это была сонная подорожная стража, а что станется на границе? Там не отговоришься. Там досмотр. Или сбежать? Один он как-нибудь спрячется. По кустам, по овражкам… пока не одичает и не превратится в дикого кота. Если раньше не поймают и не приведут в исполнение.
Он все же стукнулся в крышку, на что последовало злобное шипение Апостола:
– Замри и не дыши, иначе вместе с коробом в речку скину.
А за ним тихое щебетанье курицы:
– До границы немного осталось. Потерпи. Как только проедем, я тебя выпущу.
Если проедут. Если их пропустят. Если на том кордоне не засели, извещенные Шаком стражники. Да мать ее ети! Что же делать?
Кибитки встали. Саня разобрал шаги. За ними – сразу несколько голосов:
– Выворачивай короба.
– Давай подорожную.
– Девчонка не продается? Я бы купил…
Вооруженные люди окружили повозки. Саня ненароком накололся на собственный коготь, чуть не вскрикнул и накрепко прикусил язык. От второй кибитки послышался смех Сольки. Девушка заливалась, будто ее щекотали.
– Может, без досмотра обойдемся? – мирно предложил Шак. Только-только все свернули и уложили. Опять разворачивать – на полдня работы. Договоримся, начальник?
– Что везете? – последовал таможенный вопрос, заданный, впрочем, без всякого нажима.
– Декорации, инструменты, припасов немного, одежду. Ты же нас на въезде проверял. А из вашего княжества много не вывезешь. Разве сахар. Только он нам не по карману. Смотри, если хочешь…
Шак недвусмысленно давал понять: если полезут проверять и выворачивать сундуки, мзды не получат.
– Вы на дороге кота не встречали? – поинтересовался один из стражников.
– Собака в городе видел. Жук, ты дня три назад про кота говорил.
– Ну, – нехотя откликнулся собака.
– Какой он с виду?
– Кот, как кот. Лохматый. Меня заметил и в подворотню убежал.
– Да, – засмеялся Апостол, – с нашим собакой коты не очень ладят. Скорее наоборот. А что кот натворил?
– Не знаем. В бумаге сказано: государственный преступник. Слямзил чего-нибудь…
– Или чужую сметану съел, – хохотнули в стороне.
Пауза. Пограничники отошли посовещаться. Стояли себе в сторонке и тихо бурчали. Кажется, вот-вот пронесет…
В этот момент со стороны дороги послышался стук копыт. Саня увидел, как приподнялась со своего места Цыпа. Скрипнула повозка, это дернулся Шак. Издалека закричали, приказали, стоять.
– И так стоим, – отозвался Апостол.
– Где начальник караула?
– Я здесь?
– Арлекинов проверили?
За сим последовала пауза. Не начальник, а полено! Нет, чтобы без запинки отрапортовать – замялся, а прибывший ту заминку уловил и скомандовал:
– Выворачивай манатки на досмотр.
Этого, пожалуй, не улестить. Тут другой интерес. Саня заметил, как Цыпа вытащила что-то из-под ног. Шак тоже. В щель, к которой кот припал одним глазом, предмет не поместился. Видно только, что узкий и длинный. Ножны предположил Саня и похолодел.
Кровь в ушах шумела так, что ничего другого некоторое время он вообще не слышал. А когда тупая пелена прорвалась, чуть не оглох от щебета и цвирканья. Похоже, над пограничным кордоном зависла целая туча птиц. Откуда их принесло? Только что ни одной не было.
Окруживших повозку людей сие явление тоже весьма и весьма заинтересовало. Они перестали хвататься за сундуки и мешки. В общем, отвлеклись. А отвлекшись, к изначальным своим намерениям уже не вернулись, потому что из тучи на них пролился дождь.
Когда зашлепали отдельные капли, Цыпа раскрыла зонт. За ней – Шак. Капель очень скоро слилась в единый, дробный гул. К нему присоединились человеческие голоса, оравшие все одно неистовое: «А-а-а!» Заржали лошади стражников. Одна, так просто заорала. Потом – мяк! И только дробь подков по дороге. Из общего хора исчез один человеческий голос. Упал, значит, болезный с коня – или убился, или дух перехватило.
А дальше: Апостол тихонько чмокнул, лошади тронулись, повозка затрясла боками; Саню, само собой, приложило затылком. Телеги двинулись и уже через пять минут были на той стороне границы. Здесь стражник, даже не высунувшись из-под навеса, проорал:
– Езжайте, езжайте. – Должно увидел стаю галок и сообразил: дождь из едкого дерьма вот-вот прольется и на его голову.
Собственно княжествами западные регионы назывались только по традиции. В большинстве из них правили выборные советы. (Рюх, в котором Саня учился грамоте, попутно метя пол, готовя обед и вытряхивая перхоть из учительского сюртука, являлся исключением.) Когда-то давным давно разрозненные поселения объединились в автономию. Тут царили свои нравы. Даже на изданный новым герцогом Всеобщий Закон, тут смотрели сквозь пальцы.
