Когда телеги выкатили на открытое пространство, воздух уже по вечернему загустел. Солнце напоролось на вершины елей в ложбине между холмами. Благо, вечер в этих местах продолжался довольно долго. На свету успеют распрячь лошадей, соорудить костер, стол и даже поставить шатер. В прежние ночевки его не вытаскивали, здраво полагая: нагрянь стража или ее добровольные помощники в деле изловления бродячих котов, с шатром будет много возни. Проще, попрыгать в телеги, под которыми спали, покидать туда вещи, и править от погони. Шак умел запрягать не просто быстро – молниеносно. Такое впечатление, лошади сами надевали хомуты. Затяни подпруги и – вперед.

– Одинаково, – отозвался собака, насчет выбора пути.

– Почему тогда называются по-разному?

– Говорят, в прежние времена на Короткой дороге можно было загнуться гораздо быстрее нежели на Длинной.

– Философия, однако, – усмехнулся Апостол. – А как дела обстоят на сегодняшний день? Не получится, что мы тут гикнемся, вне зависимости от выбора направления?

Собака повернул к лесу, и поднял голову. Ноздри затрепетали – нюхал.

– Ничего особенного. В смысле, особо поганого, – объявил он через некоторое время. – Но какие-то люди недалеко копошатся. Ладно, завтра разберемся.

– Точно люди? – не унимался Шак.

– Да, вроде…

Собака ничего больше не добавил, только слегка потемнел лицом. Сане стало неуютно. Но Апостол, особо не вникая в настроения товарища, скомандовал привал. Лошадей распрягли и пустили вольно пастись. Никуда они не денутся.

После тележной тряски у Сани слегка кружилась голова. Чтобы прогнать дурноту он схватился за работу: достал мешки, принес воды, натаскал сучьев для костра. Отдохнувшее, обрадованное Фасолькой, тело быстро пришло в норму. Спутники тоже не сидели, сложа руки. Только Эд время от времени замирал и начинал тянуть тонкими ноздрями воздух.

Саня присел к сложенному кучкой валежнику и зачиркал спичками. Дрянь, которую купили еще в Кленяках, не хотела зажигаться. У собаки на такой случай имелось кресало. Саня попросил, тот не дал, задумчиво постоял над костром и отправил парня, помогать Шаку.

Конь, выломав в осиннике тонкую прямую жердину, приспосабливал ее под конус шатра. Цыпа бегала вокруг и только мешала. Фасолька вообще не встревала, чистила картошку. Сам собака канул в густеющих сумерках.

Саня держал жердину, а Шак привязывал растяжки, когда снаружи закричал Эд. За ним – девочки. Шак бросил постромку. Барахтаясь в провисшем пологе, кот рванулся к выходу, но запутался. Темно было, как у черной свиньи в желудке. Шуму снаружи добавилось: стучали копыта, грохотали колеса, ревели чужие голоса. Ничего не оставалось, как встать на четвереньки и ползти под запавшим шатром.

Вылез он с другой от входа стороны, но торопиться не стал. Погодим маленько, здраво рассудил кот. За шатром творилось что-то нехорошее. Шак велел девчонкам, отходить к телегам. Рядом черно ругался собака.

Саня осторожно выглянул. Со стороны Длинной дороги на них наезжала кибитка. В первый момент показалось, опять цыгане. Но когда повозка встала, кот разглядел, что на облучке сидит…

Чтобы аллари претворялись людьми, видеть приходилось, чтобы наоборот – никогда. На облучке сидел человек, ряженный лошадью. За ни мелькали еще двое. Надо лбом возницы торчал рыжий, туго склеенный хаер. Все как надо: уши длинные, зубы – лопатами.

Они попрыгали из телеги как горошины. Второй – тоже ряженый только под собаку. Третий, естественно – кот. На посторонний взгляд – нормальные арлекины. На просвященный – мелковаты. К тому же, в руках у всех троих – длинные ножи. А это уже перебор. Еще какой перебор! Дополнения к герцогскому Всеобщему Закону любой не человек знал назубок. В них черным по белому было записано: аллари незнатного происхождения под страхом сурового наказания, определяемого местными органами власти, запрещается ношение оружия.

Столовый ножик, без которого жизни быть просто не может, не в счет. Но его длина не должна превышать десяти поперечных пальцев. Пальцы, конечно, тоже всякие бывают, однако разница не большая. Не иначе, ножи у ряженых мерили лапами сказочного великана или злобного зверя эрха.

Мимо Сани пробежала и вскочила в телегу Фасолька. Вернувшиеся к повозкам кони нервно топтались и прядали ушами. Впереди, лицом к лицу с незваными гостями остались Шак, собака и курица. Апостол гнал ее последними словами. Цыпа не уходила. Эд тоже закричал, Цыпа только мотнула головой. Тогда Эд метнулся к ней и схватил в охапку. Саня ни черта не понимал. Тут добро спасать надо и собственные шкуры, а он бабу кинулся успокаивать. Налетчики действовали нагло и вполне откровенно. Лжеконь проорал от своей кибитки:

– Поворачивайте оглобли обратно в Венс! Вы тут не пройдете.

– Это почему? – взревел Шак.

– Мы не пустим. Заворачивайте. И скажи спасибо, грязный ослина, что отпускаем живыми.

Апостол качнулся в ту сторону. Такого оскорбления не прощают. Саня его хорошо понимал.

– Стой, Шак! – гавкнул собака. – У них с собой петух.

Теперь Апостола шатнуло в другую сторону. А Сане вообще захотелось под шум и неразбериху смыться подальше, чтобы не достало. Только петуха им тут не хватало! Только петуха!

Один из налетчиков сдернул с телеги мешок, рванул завязку и вытряхнул на траву мальчишку лет семи. Мальчик упал. Бандит ухватил его за шиворот и поставил, вернее сказать подвесил в кулаке.

– Ори!

Петушок молчал.

– Ори, гаденыш!

Петушок крепко зажмурился. Стиснутые губы побелели. Сане тоже захотелось зажмуриться. Он, разумеется, встречал раньше петухов, но еще реже, нежели дриад. Повывелись петухи. И не мудрено. В жизни они вели себя нахально и задиристо. Работать не любили. Зато пить, гулять и с чужими женами куролесить, были первые мастера. К тому же, стоило петуха разозлить, он принимался орать. Людям хоть бы что, а для аллари – сущая погибель. Крик петуха на довольно продолжительное время мог обездвижить, а то и дыхания лишить. Но петухов в основном люди перебили. Аллари просто обходили их седьмой дорогой. Слышать зловредного петушиного крика, коту пока не доводилось.

Мальчишка молчал. Саня опять выглянул из-под полога. Один из налетчиков выдвинул с повозки толстую жердь и подвесил на ней ребенка за куртку. Глаза у того полезли из орбит. Лицо налилось кровью. Бандит достал палку и с размаху ударил мальчика по ногам.

Петушок закричал.

Шак замер, держа навесу пудовые кулаки. Собака, как ловил Цыпу, так и застыл в неудобной позе. У Сани перехватило дыхание. Перед глазами поплыло. Воздух сделался плотным как тот полог и сдавил грудь. Зрение уже заволакивало. Сейчас навалится темнота, и глупый кот даже не успеет пожалеть…

–Ко-о-о-й-й-я! Я! Я! Ко-о-о-й-й-я!

Удушье мгновенно отпустило. Саня уткнулся носом в траву. Мышцы мелко подрагивали. Но он дышал. Как он дышал! Один вдох, два, три…

Шак рванул в сторону налетчиков. Собака одолел расстояние до ближайшего бандита в два огромных прыжка. Саня кинулся за ними, на ходу досматривая, как Апостол двинул кулаком в лоб вражескому предводителю. Голова у того треснула. Брызнули мозги. Собака вытворил со своим противником вообще что-то невероятное. От одного короткого прикосновения того подбросило и насадило на, торчащую оглоблю. Цыпа сидела на траве за чужой телегой, прижимая к себе мальчика. На долю кота, таки образом, остался последний бандит.

Он бежал зигзагами, прыгая из стороны в сторону – маленький, проворный. Попробуй, излови такого. Кот за ним не поспевал. Один раз просто-таки проскочил мимо, увлекаемый собственным весом. Мелькнуло: уйдет! И покойно подтвердило: уйдет, уйдет. Саня не хотел убивать. Он вообще никого не хотел убивать!

Злыдень опять кинулся в сторону. Кот замешкался на развороте. А потом все мысли вышибло. Бандит налетел на Цыпу, пнул с разбегу в грудь, вырвал из рук ребенка и попятился к лесу. Цыпа ничком свалилась в траву.

– Я его зарежу, – прохрипел похититель. – Видели?