— Можно чуть поподробнее — что это за боевые походы? Писать на месте о великих достижениях в строительстве социализма?

— Нет-нет, скорее наоборот. Волею отдела пропаганды литературы сколачивались бригады из самых разных писателей и отправлялись на периферию, но не для того, чтобы там писать, а для того, чтобы выступать перед народом. Как правило, принимали их там очень хорошо, местное начальство перед ними стелилось, не знало, как получше угодить «столичным штучкам», и всё было весьма приятно и удобно. Аркадий Натанович любил это дело и раз в два года обязательно куда-нибудь ездил: либо в Среднюю Азию, либо на Дальний Восток, либо на Кавказ. Тут с ним вообще имело место какое-то противоречие: с одной стороны, Аркадий Натанович был совершенно несрываем с насиженного места, а с другой стороны, он вдруг срывался и мчался сломя голову в путешествие, на которое я бы, например, никогда не решился. Скажем, ехать на Дальний Восток через всю страну.

<…>

В это время АН отдыхает с семьей в Дубултах.

Дорогой Борик!

Разобрался я в своих наметках, и вот какие у меня предложения по ТП.

I. Принимая во внимание, что а) есть смысл наметить пунктиром, как наш герой дошел до жизни такой (как — не обязательно по прямой логике) и б) за основу взята моя биография, имеет смысл вставить в текст ряд реминисценций. Я предлагаю:

1) эпизод моей первой любви — когда-то я его набросал, да никому не показывал, стыдно было, а нынче уже не стыдно,

2) в связи с агрессивной глупостью — эпизодик с неким полковником Снегиревым и штабным сортиром (Камчатка),

3) о том, как я застрелил под Кингисеппом немца в июле 41,

4) эпизод, как я впервые услышал «А первой болванкой…»[139]. Камчатка, затонувшие по башню танки, уныло поющие танкисты. Возможно, найдутся еще реминисценции подходящего толка.

II. Далее, развить рассуждения героя о литературной критике. Критика в жизни героя (и нашей) никогда не помогала ни как читателю, ни как писателю.

III. О начальстве (в т. ч. писательской организации) — ни разу в жизни не было у героя начальника, которого он искренне уважал.

IV. Надо бы хотя бы обозначить текущие увлечения и политические взгляды героя. Скажем, что-нибудь из книг, кот. ему в последнее время понравились (я предлагаю роман «Сёгун»[140] — при встрече расскажу, на меня произвел большое впечатление). И отношение к мировому бардаку — Ливан, Рейган и т. д.

V. Как ты посмотришь на такой тезис: меня ничто не удивляет, готов ко всему. В том смысле, что всё приму с покорностью, как бы давно уже этого ожидал: арест, атомную войну, гибель близких. А выражение возмущения, заинтересованности, ярости — это декорум, которого от меня ожидают и который я обязан обеспечить для внешнего мира.

Вот в таком плане.

В Дубултах неплохо. То солнце, то дожди, а в общем прохладно.

Ленка вас целует, я тоже. Жму, обнимаю, твой Арк.

Захочешь — напиши.

Да, здесь Саша Щербаков. Я прочитал его «Сдвиг» и «Суд». НичеГё!

Дорогой Аркаша!

Получил твое письмо. Отвечаю незамедлительно.

1. Давеча вызвал меня к себе завредакцией худлитературы Лениздата. По-видимому, до него дошли слухи о судьбе ЖвМ в Детгизе, и он сразу же возбудился к активности. Издательство наше — партийное, Обкома КПСС, а повесть ваша, кроме того истолкования, которое дает в предисловии Евгений Павлович и с которым я лично вполне согласен, допускает и иные толкования… Аллюзии… Неуправляемые ассоциации… Шпиономания в будущем… Охота за ведьмами… Короче говоря, всему виною стихи «Стояли звери…», каковые, открывая собою повесть (эпиграф) и закрывая ее (предсмертный бред Абалкина), и создают аллюзии, акценты и ассоциации… Словом, надо убрать эпиграф, желательно изменить название и уж совершенно необходимо убрать концовку. В общем, битых полтора часа мы с Брандисом (который также был вызван, как составитель и автор предисловия) доказывали этому дубине, что нет там никаких аллюзий и что не ночевали там ни акценты, ни ассоциации, ни прочие иностранцы, а есть там, напротив, только Одержание и Слияние[141]… Скажи мне: почему они всегда одерживают над нами победы? Я полагаю, потому, что им платят за то, чтобы они напирали, а нам за то, чтобы мы уступали. Я отстоял, правда, концовку, но эпиграф пришлось снять (хрен с ним, впрочем) и пришлось (что гораздо, гораздо хуже) изменить в тексте сам стишок. Теперь он звучит почти бесполо: «СЗОД, они кричали, их не пускали». Название, разумеется, тоже сохранили. Тут даже он понял, что чушь какая-то получается. Такие дела.

2. Звонил режиссер очередного выпуска «Очевидное — невероятное». Выпуск этот будет посвящен целиком проблеме Контакта. Я сказал ему, что сниматься не люблю и не буду, и отослал его к тебе. Он будет тебе звонить в конце сентября, а может быть и раньше — в Дубулты.

3. Пришли из ВПТ чеки — 31 рубль. За что? Откуда? И почему так мало?

4. Все твои соображения по ТП поддерживаю горячо. И полагаю, почти все мы и реализуем в ближайшее же время.

5. Ремонт мы никак не начнем. Во-первых, подвели нас мастера, на которых мы рассчитывали. Ищем сейчас других. Во-вторых, совершенно пропали из магазинов обои. Словом, не пришлось бы нам с тобою снова работать в Москве этой осенью, ибо совершенно ясно, что к концу сентября ремонт закончен не будет (а может быть, не будет и начат). Дача наша, правда, сейчас вполне уже обжита, но там холодно! Черт подери, там уже сейчас холодно, а что же будет в октябре? Понимаешь, там три комнатки, из коих отапливается только одна. Ладно, я полагаю, не пропадем.

Обнимаю, твой [подпись]

P. S. Леночку целуй!

Был ли закончен ремонт — неизвестно, но в октябре АБС всё же встречаются в Ленинграде.

«…ибо люди всегда дурны, пока их не принудит к добру необходимость». Макиавелли Никколо, «Государь», стр. 371

— Харя — во! Кусками висит, опухшая…

9.10.82

Арк приехал в Л<енингра>д пис<а>ть тП

«Зарубежный инвалид» («Ин<остранная> л<итерату>ра»)

10.10.82

1) Катя.

2) Лауреатская медаль (стр. 131) и сверхчеловек.

3) Эпизод с Тарковским (сцена в Клубе).

4) Эпизод с полковником.

Обрабатывали черновик (12).

11.10.82

Обрабатывали черновик (40).

Б. идет на заседание бюро.

12.10.82

Обрабатывали черновик.

13.10.82

Закончили обрабатывать черновик.

«Хромая судьба».

Эпиграф:

Райдзан (Яп. поэзия, стр. 103)[142]

«Встреча со Странниками»

Странники ставят эксперимент: выбирают базу землян на далеком мире — человек 10 и, отрезав ее от связи, создают фон информации, из которого следует, что и Земля, и все остальные поселения землян и др. сапиенсов погибли. Вопрос: выживут ли такие робинзоны, уверенные в том, что, кроме них, никого во Вселенной не осталось?

Социальный рефлекс жизни ради Человечества настолько силен, что многие начинают гибнуть: одни кончают самоубийством — не для кого жить; другие набрасываются на ближних, лихорадочно их опекая и стремясь оказать всяческие услуги, производят впечатление умалишенных.

Только двое-трое, кот<орые> либо сумели подавить в себе этот рефлекс, либо имели его в ослабленном виде, остаются «нормальны».