Последовательное расширение области культуры, на которую прямо или косвенно воздействовали идеи Ньютона, приводило к известному обобщению кинетизма и динамизма. Вместе с тем оно подготовляло почву для новых философских концепций, для новых попыток охватить едиными онтологическими и гносеологическими конструкциями всю сумму получивших новый смысл естественнонаучных понятий и новых общественных идей. Немецкая классическая философия, подобно французскому материализму, в значительной мере была этапом обобщения идей Ньютона и созданной в XVII в. классической науки, которая в XVIII в. распространила свои критерии и стиль мышления на общественную мысль. Немецкая классическая философия в лице Канта была ответом на те вопросы (философские по своей сущности вопросы!), которые поставила система Ньютона.
Наиболее яркий пример такого ответа — космогония Канта, ответившая (или по крайней мере указавшая путь к ответу) на вопрос о причине тех или иных конкретных форм планетных орбит. Ньютон ссылался здесь на бога, поскольку тяготение и инерция не могут объяснить конкретную форму орбиты. Кант назвал это объяснение «жалким для философа» и предложил гипотезу первичной туманности, в которой молекулярные движения служат причиной первоначального толчка, предопределившего форму орбит, образовавшихся из туманности планет. Но уход от ньютоновского божественного первоначального толчка — наиболее эффективная, но отнюдь не наиболее общая форма ответа философии на не решенные ньютонианством вопросы. Философия в своих ответах на вопросы, заданные научными теориями, всегда говорит больше, чем ее спрашивают; ее ответы шире вопросов, они придают науке большее «внутреннее совершенство». Кант завершил не только движение ньютоновских идей от теизма к деизму, не только освободил мироздание от постоянного вмешательства провидения (к этому склонялся уже и сам Ньютон) — он, по выражению Г. Гейне, отрубил голову и деизму. В этом основное значение «Критики чистого разума». Кант завершил начатое наукой XVII в. изгнание надмировой, непространственной сущности мира (хотя в «Критике практического разума» он и попытался реабилитировать эту сущность и приставить деизму обратно его отрубленную голову). Однако внемировая непространственная сущность мира не была замещена в системе Канта пространственной субстанцией. Он перенес пространство и время внутрь субъекта, объявил их априорными, субъективными формами познания, создал трансцендентальную философию.
Иной была судьба ньютоновых идей в философии Гегеля. У Лейбница сила (точнее, ее непротяженные средоточия в элементарных центрах) стала субстанцией; Кант перенес пространство из объекта познания в субъект. У Гегеля философия вернулась к объекту познания, но им стал объективированный субъект, абсолютный дух, и философия снова отклонилась от необратимой линии развития науки, от поисков протяженной субстанции мира. В сторону, но отнюдь не назад. После Гегеля противоречия ньютоновой механики уже не могли рассматриваться только как пятна на Солнце. Они оказались отображением противоречивого бытия, а их разрешение, составлявшее основное содержание науки XIX в., потребовало перехода к новым, более сложным, но также по существу противоречивым понятиям. Тем самым стала явной противоречивость классической картины мира. Энгельс в «Диалектике природы» раскрыл общий смысл наиболее крупных научных открытий XIX в. Эти открытия показали несводимость сложных форм движения к более простым. Жизнь несводима к физико-химическим закономерностям, физические процессы — к механическим; формы движения образуют иерархию, где каждая ступень характеризуется главной формой, которая не сводится к более простой, и побочной, которую можно свести к более простой форме. Механика, простое пространственное перемещение — наиболее общая форма, но уже физическая форма движения к ней не сводится, хотя она, как и все формы, неотделима от перемещения.
Наиболее радикальные и общие выводы, составившие основу такого представления о науке XIX в., были сделаны из термодинамики. Первое и второе начала термодинамики заставили пересмотреть старое представление о структуре науки, ввести понятие несводимости. Термодинамика не отделима от кинетической теории газов, законы распространения тепла — от механики молекул, но вместе с тем макроскопическая термодинамика несводима к механике, что видно хотя бы из второго начала, из необратимости переходов тепла, из великого открытия Сади Карно.
Несводимость сложных форм движения к механике противоречила механицизму, сделавшему сведение к механике идеалом научного объяснения. Но несводимость сочетается с неотделимостью, и, следовательно, более глубокая подоснова механического объяснения мироздания — констатация движений и сил как элементов космической гармонии, составляющая философский субстрат идей Ньютона, — сохранилась. В ньютонову картину мира были внесены частные границы между формами движения, она стала более сложной, ее размерность возросла. Но вскоре появились открытия, которые установили общую границу классического естествознания.
Речь идет о классической электродинамике. Она заполнила пространство физической средой, иначе говоря, ответила на самый трудный вопрос ньютоновской концепции вещества, силы и пространства. Ньютон искал в пространстве нечто, передающее воздействие одного тела на удаленное от него другое тело. Отсутствие однозначной концепции, обладающей «внутренним совершенством» и «внешним оправданием», приводило к плюрализму, к не удовлетворявшим Ньютона картезианским моделям и к не удовлетворявшим никого ссылкам на пространство как «чувствилище» божества. В конце концов Ньютон остановился на феноменалистической концепции сил, действующих на расстоянии, а в физику XVIII—XIX вв. вошел эфир с теми или иными введенными ad hoc гипотетическими свойствами. Но от феноменалистической концепции сил отказались, когда наряду с силами тяготения были открыты электрические и магнитные поля. Открытие их взаимодействия привело к изменению концепции поля. В ньютоновой теории тяготения силы существуют при наличии взаимодействующих, притягивающих друг друга тел. У Фарадея напряженность поля — это не формальная математическая характеристика той силы, которая действует в данной точке на тело с зарядом, равным единице, если такой заряд помещен в поле. Это состояние среды в данной точке, не зависящее от появления в ней пробного заряда. Фарадей рассматривает поле как совокупность реальных силовых трубок. Теория поля получила дальнейшее развитие у Максвелла. Максвелл сформулировал дифференциальные уравнения, показывающие возникновение магнитного поля при изменении электрического и возникновение электрического поля при изменении магнитного. Если где-то появляется переменное электрическое поле, оно вызывает магнитное поле, которое, будучи переменным, в свою очередь вызывает электрическое поле; в результате будут распространяться колебания электрического и магнитного полей — электромагнитное поле.
Все это означает, что понятие силы получает физическую расшифровку: сила перестает быть модусом субстанции, обладающей лишь одним предикатом — протяженностью (как у Декарта), перестает быть непротяженной субстанцией (как у Лейбница), перестает быть проблемой: модус субстанции или непротяженная субстанция (как у Ньютона). Отныне сила становится физическим полем, обладающим протяженностью, движением, энергией и, как выяснилось на рубеже XIX и XX вв., — массой. Рядом с механикой, отвечающей на первый вопрос «Начал» (как движется тело под воздействием силы?), вырастает физика поля, которая ищет ответ на второй вопрос «Начал» и не только находит силы по расположению тел, но и изучает их как субстанцию, как нечто, обладающее самостоятельным бытием.
Теория поля вступает в конфликт с механикой. В момент, когда картина мира, созданная Ньютоном, кажется достигшей абсолютной достоверности и законченности, на ее чистом небе появляются небольшие облака, которые предвещают бурю. Именно так Дж. Томсон назвал два наметившихся в самом конце XIX в. проявления указанного конфликта. Он говорил, что в классической физике, как будто пришедшей в гавань и окончательно решившей основные вопросы, существуют две проблемы: 1) отсутствие экспериментальных доказательств движения тел относительно эфира и 2) парадоксальные результаты экспериментов с излучением электромагнитных колебаний. Из этих проблем возникла: из первой — теория относительности, из второй — квантовая физика. Таким образом были заложены основы неклассической физики, резко изменившей соотношение двух направлений физической мысли, вышедших из первой и второй задач «Начал» — механики и теории поля.
