Этого ненавязчивого приглашения мне было достаточно.
— Ну, вот тебе рассказ. Я услышал его от знакомого, сам я его не читал. Итак, был некий мужчина, здоровый, крепкий…
— Как ты, — подсказал мой приятель.
— До некоторой степени. Иначе как бы я поставил себя на его место, как говорится, отождествил себя с ним? Он был моих лет, мне тогда исполнилось двадцать восемь…
— Давно дело было?
— Лет шесть назад. Как и я, он занимался спортом, играл в футбол, у нас было много общего. Я работал на фирме в Сити, если помнишь…
— Да, припоминаю.
— Хозяева меня отпускали на игры, даже в середине недели. Наверное, считали, что это повышает престиж фирмы, бог их знает почему. Так вот, герой рассказа был полицейским…
— Ты тоже похож на полицейского, — заметил мой собеседник.
— Да, мне об этом говорили. Герой рассказа занимался борьбой, и иногда его освобождали от службы поучаствовать в потасовке на ковре. Короче, полицейский этот был влюблен в девушку, а она была к нему равнодушна, вернее, он ей нравился, но любила она другого, скрипача из оркестра, этакого патлатого замызганного очкарика — в общем, не из тех, какими увлекаются женщины.
Я пожалел, что сказал это, потому что мой собеседник отнюдь не обладал внешностью, достойной пера и кисти. Он был невысок, носил очки. Но в своем кругу он был так широко известен, что внешность едва ли имела для него значение.
— А полицейский и скрипач встречались? — спросил он.
— Нет, но полицейскому о скрипаче она рассказывала, когда объясняла, почему не может выйти за него.
— Значит, они были достаточно близки?
— Они частенько появлялись в обществе. А объясняла она так: к скрипачу, мол, у нее особые чувства, он как бы нуждается в ее защите, а полицейский сам кого хочешь защитит, тем более этот, он ведь еще и борец.
— А что было у тебя? — спросил мой приятель.
— Я тоже ухаживал за девушкой, у нее тоже был парень, но тут дело обстояло немного иначе — она никогда не говорила, кто он и что. А желание защитить его у нее было. Этим она со мной делилась. «Это мужчина должен защищать женщину», — убеждал я ее, но у нее была своя точка зрения. В конце концов мне эти разговоры надоели.
— Ты уже перешел к собственной истории.
— Только чтобы показать, в чем сходство, а в чем разница. Я все время был под рукой, как и полицейский. На борцовском ковре он преуспевал не шибко, потерял аппетит, а когда во время дежурства обходил свой квартал, в голову ему лезло бог знает что: вдруг привидится человек с мешком на плече, появится и тут же скроется в переулке — подробностей не помню. Или увидит, как в урне горят какие-то старые рукописи, подойдет — а там ничего нет. Он думал, у него ум за разум заходит, и все из-за этой девицы.
— А как она выглядела? — спросил мой приятель.
— Если не ошибаюсь, стройная брюнетка, не сказать, чтобы очень хорошенькая, но он втрескался в нее по уши. Короче, как-то утром, часов около девяти он, полусонный, бредет по лондонской улочке — всю ночь не сомкнул глаз, а снотворное в те времена было не очень в ходу, — поскальзывается на банановой шкурке, брякается оземь и не может подняться. По части первой помощи он любому даст фору и сразу понимает — тут что-то серьезное. И лежит не шевелясь. Народу вокруг почти никого и вдруг подходит девушка, и оказывается…
— Можешь не говорить, — перебил мой приятель. — Это та самая, в которую он влюблен. А еще говорят, что совпадений не бывает!
— Бывают, и какие! У людей из-за совпадений вся жизнь идет кувырком. Короче, она видит, что он лежит и не шевелится, весь бледный, шлем укатился куда-то в канаву, нога подвернута, она, естественно, его узнает, зовет на помощь, на «скорой» отвозит его в больницу, и выясняется, что у него перелом коленной чашечки, довольно тяжелый. Хирург там что-то здорово напортачил, в результате ему пришлось не только проститься с борьбой, но и уйти из полиции, он устроился работать портье. Зато…
— Девушка вышла за него, — сказал мой знакомый.
— Как ты догадался? Понимаешь, ей стало его жаль. И она решила, что сделает его счастливым.
— И с тех пор они жили спокойно и счастливо?
— Не совсем так. Он пристрастился к выпивке, с портье это бывает: работают допоздна, иной раз и не хочешь, а пропустишь стаканчик, короче, отблеск принесенной ею жертвы как-то потускнел, ее стали посещать сомнения — а вдруг она совершила роковую ошибку? Такова жизнь, что поделаешь!
Мой знакомый согласно кивнул.
— Хорошо, ну а при чем здесь ты?
— Я… — я сделал паузу, понадобилось собраться с мыслями. — Я все думал об этой истории, и чем больше думал, тем больше влезал в шкуру полицейского — человека, наполовину отчаявшегося, понимаешь? До того как я услышал этот рассказ, мое собственное положение меня не сильно тревожило. В моей жизни девушек хватало, но история полицейского как бы выделила именно эту.
— Как ее звали?
— Розмари.
Мой знакомый ничего не сказал, и я продолжал:
— Тогда мне пришло в голову: а почему мне не повторить то, что сделал полицейский? Я даже засмеялся над собой — как это произойдет? Я что, поскользнусь на банановой шкурке в ту минуту, когда Розмари пойдет мимо? Такое совпадение — это уж слишком. Но все равно эта мысль не отпускала меня, и как-то вечером, когда Розмари сказала мне, что окончательно решила выйти замуж за этого типа, которого я и знать не знаю… кстати, а ты женат?
— Нет, — ответил мой знакомый.
— Вот тебе совет — не женись. В общем, эта новость меня ошеломила, но и надоумила. Что если инсценировать падение, упасть, как полицейский? Не так серьезно, разумеется, но притвориться можно — заковыляю, опершись на ее плечо. Только упасть не где придется, я еще не настолько спятил. Я знал, конечно, где работала Розмари — она была секретаршей у какого-то начальника на улочке возле Найтсбриджа. Я не раз задавал себе вопрос: а вдруг он и есть тот самый мужчина, машинистки часто влюбляются в своих начальников.
Знал я и когда она приходит на работу — в девять тридцать. Мы с ней специально запоминали, что интересного случилось за день, чтобы потом рассказать друг другу, особенно я. Весь ее день я знал наизусть. Стоило мне о ней подумать, я сразу знал, что она в эту минуту делает. Я знал: сейчас она едет в автобусе по Найтсбриджу, потом слезет с него и пойдет переулком.
— Ты что же, думал, тебе подвернется подходящая банановая шкурка?
— Нет, тут я проявил смекалку. Но не будем забегать вперед. Я уже говорил, что работал в Сити, почти в те же часы, что и она, а от Сити до Найтсбриджа — путь неблизкий. Как оказаться там в нужное время? Однажды после обеда я сказал боссу, что мне нездоровится и нельзя ли завтра взять выходной? Раньше я никогда не болел. Помню даже, что он ответил: «Да, Парминтер, конечно. В субботу у вас игра, мы должны сделать все, чтобы вы были в форме». И вот на следующее утро я был на Уилтон-плейс, вышагивал взад-вперед и…
— Искал банановую шкурку? — предположил мой знакомый.
— Нет! Нормы поведения поменялись уже тогда, а нормы поведения на улице — в первую очередь. Банан я ел. Откусывал, поглядывал по сторонам и наконец увидел ее — она явно опаздывала, спешила мне навстречу. Я выронил на тротуар банановую шкурку, наступил на нее и грохнулся оземь.
— Бедняга Парминтер!
— Ты прав. Уже тогда я был тяжеловат — не такой, как сейчас, но все же — и шмякнулся ужасно. Головой ударился о тротуар, на миг потерял сознание. Потом увидел, как надо мной склонилась Розмари.
«Боже правый! — воскликнула она. — Это Джеральд! Ты сильно ушибся?»
Я застонал, хотел шевельнуться, но не смог.
«Дорогой, — впервые я услышал из ее уст слово „дорогой“, — я знаю, что не должна тормошить тебя, но я могу тебя поцеловать.» — И она меня поцеловала. Потом сказала: «— Сейчас вызову „скорую“.»
Когда подъехала «скорая», голова еще шла кругом, что было дальше, помню смутно, но ей позволили ехать со мной. В больнице мне сделали рентген — не сломаны ли кости, не пробита ли голова. (Ты, наверное, думаешь, что с головой у меня к тому времени уже было плохо!) Все оказалось цело, но меня решили подержать и поместили в ортопедическое отделение, так это называлось. Розмари сказала, что съездит ко мне домой и привезет все необходимое.
