Найти Косту не составляло труда. По запаху, долетавшему с берега, легко было догадаться, что он вываривает на костре всяких там наутилусов, морских ежей или еще какую-то пакость.
Но Климовицкий медлил. Он уже не мог, как прежде, безоглядно хвататься за малознакомое дело, выплывая на одном энтузиазме. Внутренние перемены, первые признаки которых дали знать о себе на скорбном пепелище Иерихона, с каждым днем набирали все большую силу.
«Это свинское времяпровождение, — он искал объяснения. — Пьяные сны наяву… Прямо ступор какой-то, летаргия, — вспомнился симпозиум в «Золотой Атлантиде». Умирающий и воскрешающий бог, имитация смерти и прочее. — Может, так было надо?»
С запоздалым раскаянием Павел Борисович подумал об Акротири. За столько дней он не только не удосужился побывать на раскопках, но, как нарочно, забился на противоположный конец острова. А ведь вроде как рвался, мечтал… Нет, с грунтоносом лучше повременить. Выход из комы требует постепенности.
Поковыряв вилкой остывшую яичницу, он решил, что и в самом деле не худо опрокинуть рюмочку «узо». Для поправки здоровья, как говорится. Эвридика поняла с полуслова. Анисовая свежесть разлилась несказанным блаженством. И в самом деле: «Капли датского короля». Теперь можно было смело отправляться в дорогу.
И в Париже всю ночь, от Парижа спасаясь,
Мосплодовощ стучит в домино.
— выплыли забытые строки, распалявшие когда-то наивных шестидесятников. Это же надо — неделю прожить в Атлантиде, не вылезая из кабака!
«Каким ты был, таким ты и остался, чувак хмельной, совок чумной…»
Археологическая зона представляла собой каньон, прорытый в тридцатиметровой толще пемзы и пепла. Дворец ярко выраженного минойского типа лежал в развалинах. Сохранилось лишь несколько внутренних помещений с настенными фресками, лестницами и основаниями колонн. Обычные дома, против ожидания, пострадали не столь значительно. Попадались даже почти целые коробки. Жители Санторини — Климовицкий мысленно называл их атлантами — определенно знали антисейсмические секреты. В углах каменных стен он обнаружил вмурованные деревянные балки, что придавало зданию добавочную устойчивость. Дерево, законсервированное под пеплом, отлично сохранилось. Отковырять украдкой несколько щепочек не составило труда. Битые горшки и совсем целые, совершенной формы сосуды встречались на каждом шагу. За какой-нибудь час удалось собрать целую коллекцию черепков. На одном сохранилась глазурь и завиток змеиного узора. Здешние пифосы ничем не отличались от кносских, зато фрески по красоте и мастерству исполнения превосходили все, что когда-либо было найдено по берегам Средиземного моря.
Они заставляли верить, что, может быть, впервые в истории открылась дверь в совершенно неведомый мир. Дух захватывало при мысли, что где-нибудь рядом, на морском дне, схоронены еще более совершенные творения. Разломанное на куски, но живое, то здесь, то там сверкало чистейшей голубизной минеральных красок небо Каллисто. Цвели фиолетовые мирты, серебристой волной пробегало дуновение эфира по лавровым кущам, из земли пробивались весенние крокусы. Пугливо принюхивались по ветру чуткие антилопы. Таращила глазенки, готовясь к прыжку, пушистая обезьянка. Ныряльщик уходил, вытянувшись стрелой, в зеленоватые таинственные глубины. Два голых худеньких подростка самозабвенно боксировали кожаными перчатками. Девушка в юбке «тюльпаном». Пленительные тела полуобнаженных красавиц. Неподвластная времени красота. «Вечное теперь» не знает смерти.
Археологи залили одну из обнаруженных в пепле пустот гипсом. Когда раствор застыл, обрисовалось оставленное ложе. Слепок воспроизвел даже ворсинки мехового покрывала. Те, кто здесь спали, любили и умирали, успели покинуть свой дом. В Помпее и Геркулануме через тысячу лет все обернется куда страшнее…
Случайно наткнувшись на каверну, зияющую в красной тефре откоса, сглаженного пилой, Климовицкий, уже не таясь, принялся выгребать крошку с вкраплениями вулканического стекла. Первичный пепел санторинского извержения мог послужить куда более надежным индикатором, чем донные пробы.
В одном из домов он нашел вязанку хвороста, приготовленного на растопку, но невостребованного. Поразила кухня, мало чем отличающаяся от той, где хозяйничала матушка Теодора. Почти такая же утварь: мангал с прорезями для шампуров, посудные полки, бочонки, та же глянцевая полива на горшках и почти такой же змеиный узор. Разве что вместо холодильного ларя из тонкой керамики Дилигианисы пользовались морозильной камерой и рефрижераторами «Филипс» в тропическом исполнении.
Казалось, что хозяева ненадолго отлучились и через минуту-другую вернутся к прерванным занятиям. Мельник засыпет в жернова ячменное зерно, кузнец бросит на наковальню медный брус, продавец масла откупорит амфору, наполненную зеленоватой кровью оливы.
Археологи не обнаружили ни трупов, ни драгоценностей. Жители Акротири успели вовремя покинуть отмеченный роком остров. Они взяли с собой только самое необходимое. Запечатанные глиняные сосуды, подготовленные к отправке, так и остались на берегу.
«Атланты уплыли в море, чтобы передать другим народам свои знания и веру, гены и кровь, — Павел Борисович настолько забылся, что заговорил вслух, — но волны цунами настигли их в пути…»
На платформе возле мраморных бычьих рогов он увидел жертвенник из голубоватого, похожего на нефрит камня. Почти такой же, как в Малии, только более тщательно отшлифованный. Руки так и потянулись погладить, но не успел Климовицкий коснуться желоба для стока жертвенной крови, как кто-то окликнул сзади:
— Никак Пол!
Он вздрогнул и, нервно передернув лопатками, обернулся. Возле рогов посвящения стоял ухмыляющийся Блекмен.
— Опять на том же месте! Я так и знал, что встречу тебя!.. Куда ты запропастился?
— Я? Никуда, — возвращение к действительности требовало усилий.
— А ты, ты-то как здесь оказался? — заторможенно удивился Павел Борисович, припомнив, что Джерри остался на Крите. Кажется, даже сказал, что и не собирается на Тиру по второму заходу…
— Долгая история, — отмахнулся Блекмен. — Мы говорили о тебе с Амброзио. Он беспокоился, что тебя не видать.
— Амброзио? Ах, да! — Климовицкий вспомнил клубмена попутчика: Амброзио ди Тауромино. — Ну, он-то знает, где я.
— В самом деле? Значит, просто забыл. Как ты?
— Я в полном порядке, а ты — какими судьбами?
— Похоже на Пи — символ китайского космоса, верно, Пол? — Блекмен обвел пальцем отверстие в центре. — Буддийское колесо перерождений, зодиакальный цикл, близнечный миф. Откуда это навязчивое стремление к немыслимому совершенству? Мир — лабиринт, жизнь — паломничество. Подсознательно мы все еще ищем потерянный рай, золотую лестницу небесного Иерусалима.
На дважды прозвучавший вопрос он так и не ответил.
— По чашечке кофе, Джерри? — предложил Климовицкий, решив прояснить ситуацию. — Или пиво?.. В честь встречи, которую трудно назвать случайной?
— Идет! — обрадовался Блекмен. — Чудесно!
Долго искать не пришлось. Обосновались на открытой террасе в торговом ряду. Климовицкий попросил маслин и хлеба, Блекмен заказал козий сыр.
— Помнится, ты говорил, что занимался подводным спортом?
— Скажем лучше — подводной охотой.
— С аквалангом?
— Когда как, а в чем дело?
— Ты помнишь Рене Бургильона? — выложив на круглый металлический столик синюю пачку сигарет «Данхилл» и перламутровую электронную зажигалку, Блекмен доверительно наклонился: — Должен помнить. Он выступал на симпозиуме с рефератом, импозантный такой.
— Это который барон? Весь из себя?
— Он самый… Так вот, Рене — парень серьезный. Он располагает сведениями, что один местный водолаз — ловец губок — видел на дне статую невиданной красоты. Понимаешь?..
— И что из этого следует?
