вывались Базилевичем только на основании специальных правительственных решений.

Дополнительные сведения по вопросу о производстве «твердого бензина» находим в протоколе допроса свидетеля Н.А. Шабельника.

«Вопрос о производстве «твердого бензина» разбирался в Комиссии обороны много раз. Чем окончательно закончилось это дело, мне неизвестно, но я знаю, что в 1937—1938 гг. изобретателей этого «твердого бензина» Файнцимера и Симагина арестовали и судили. Базилевич, как секретарь Комиссии обороны, естественно, докладывал все материалы, поступившие в секретариат о «твердом бензине», председателю Комиссии обороны т. Молотову, но все решения по этим вопросам принимались не Базилевичем, а Комиссией обороны. Заключения же по этому вопросу (о «твердом бензине») давались также не Базилевичем, а соответствующими ведомствами и наркоматами. То же самое относится и к производству пушек. Должен пояснить, что вообще ни один вопрос не вносился на рассмотрение Комиссии обороны без специальных представлений министерств (наркоматов. — Н. Ч.)...»²⁹

Сталин лично знал Г.Д. Базилевича и ценил его работу на посту секретаря Комиссии (затем Комитета) Обороны при СНК СССР. Как свидетельствует бывший работник этой Комиссии полковник в отставке А.И. Бакулов, в 1933 г. Сталин посетил секретариат Комиссии. Его, естественно, сопровождали Молотов, Базилевич и другие лица. Генсек, являвшийся членом Комиссии, обращаясь к сотрудникам секретариата, заявил следующее: «Работаете вы неплохо. За границей о вас не знают!»

О положительной оценке, данной Сталиным Базилевичу и сотрудникам его аппарата, вспоминает и вдова Георгия Дмитриевича— Ольга Васильевна: «В 1938 году, на даче у тов. Молотова

В.М. тов. Сталин мне сказал: «Знаете ли Вы, какой у Вас муж? Он несет большую ответственную работу». Это сказано было им в присутствии К.Е. Ворошилова, Кагановича, Микояна, Молотова и других лиц»³⁰.

Составим краткую хронику поведения Г.Д. Базилевича на предварительном следствии, сделав выдержки из протоколов его допросов.

«25 ноября 1938 г.

Вопрос (следователя): (об участии в антисоветской заговорщической организации).

Ответ (Базилевича): Я участником заговорщической организации не был.

Вопрос: Ваши сообщники изобличают Вас, как заговорщика. Приступайте к даче показаний.

Ответ: Я сообщников не имел и не имею, и если следствие располагает в отношении меня показаниями заговорщиков, то я эти показания считаю клеветническими³¹.

29 ноября 1938 г.

Вопрос: (с требованием к Базилевичу начать давать показания о своей преступной деятельности).

Ответ: Показаний о своей преступной деятельности я давать не могу, т.к. в антисоветском военном заговоре я не состоял. Хаханьян и Гринько меня оклеветали.

2 декабря 1938 г.

Вопрос: (о необходимости согласия Базилевича с показаниями Гринько)

Ответ: Показания Гринько я отрицаю как клеветнические, антисоветской связи с ним я, как заговорщик, не имел. Показания Гринько о том, что меня с ним, как заговорщика, свел Гамарник, ложны, т.к. я с Гамарником не имел даже частных служебных отношений и его почти нигде не встречал. Только в 1934 году, будучи за границей— проездом через Берлин в Вену, я встретил Гамарника на одной из улиц Берлина, при осмотре города вместе с военным атташе СССР Шнитманом⁷, но и тогда мы с Гамарником разговаривали на улице не более пяти минут. Разговор был около автомашины, на которой мы ездили со Шнитманом.

Вопрос: (о наличии у следствия материалов, изобличающих Базилевича как заговорщика).

Ответ: Материалы следствия я отрицаю потому, что считаю себя невиновным в преступлениях против партии и Советской власти, как заговорщик, изменник и предатель. Я сам разоблачал преступников.

Вопрос: Кого и когда Вы разоблачили?

Ответ: В 1925 году, будучи в Кисловодске, со мной познакомился видный троцкист Осовский, который пытался привлечь меня на сторону Троцкого, для чего вел со мной антисоветские разговоры. По приезде в Москву (я в то время командовал войсками Московского военного округа) разговоры Осовского мною были переданы Наркому обороны Ворошилову, который поручил мне получить от Осовского платформу троцкистов. После нескольких встреч с Осовским в Москве он дал мне троцкистскую платформу для ознакомления на один день. Эту троцкистскую платформу я через Булина, который в то время был начальником политуправления округа, передал в ЦК ВКП(б)...

25 декабря 1938 г.

Вопрос: Работая секретарем Комиссии обороны, Вы могли замечать вредительство в отдельных вопросах обороны и разоблачать вредителей?

Ответ: Разоблачать вредителей и даже замечать вредительство в отдельных вопросах обороны я, работая секретарем Комиссии обороны, не мог.

Вопрос: Почему?

Ответ: Только потому, что аппарат Комиссии обороны состоял из восьми штатных единиц, которых едва хватало для обслуживания заседаний Комиссии обороны, доклада правительству важнейших бумаг и контроля за вынесенными решениями...³³

25 января 1939 г.

Вопрос: (о признании Базилевичем показаний Г.Д. Хаханьяна и Г.М. Даргольца).

Ответ: Хаханьян и Даргольц меня оклеветали. Я никогда не был заговорщиком³⁴».

Полковника Г.М. Даргольца арестовали через три дня после Базилевича, т.е. 26 ноября 1938 г. Ордер же на его арест, подшитый в дело и подписанный Л.П. Берией, был выписан спустя три дня после ареста, т.е. 29 ноября. На первом допросе 30 ноября 1938 г. Даргольц заявил, что он «не враг народа» и что никакой вредительской деятельностью он не занимался. Однако после основательной «обработки» он через несколько дней говорил уже другие слова: «в антисоветский заговор был завербован летом 1936 г. Базилевичем в его кабинете».

Допросов Даргольца, а точнее серии допросов, в декабре 1938 г. было много — в его деле имеется десять протоколов, притом многостраничных и многословных. Были допросы и в январе 1939 г., но их уже стало значительно меньше, нежели месяцем раньше. Что касается очных ставок, то кроме упомянутой с Базилевичем 16 января 1939 г., была с ним же еще одна, но только раньше — 8 декабря 1938 г. А также с арестованным комкором В.Н. Соколовым — бывшим Главным инспектором Комитета Обороны при СНК СССР, состоявшаяся 9 января 1939 г.

На этих допросах и очных ставках Даргольц, послушный воле следователя, заученно утверждал, что Базилевич дал ему в 1938 г., как участнику антисоветского заговора, задание проводить вредительскую деятельность, а именно — «...сорвать работу по размещению оборонных заказов в промышленности на 1939 г.». В чем конкретно заключались эти вредительские действия, в каких отраслях оборонной промышленности планировались и проводились они, — о том Даргольц не показывает. Видимо, у него самого (да и у следователя тоже) фантазии на такие подробности просто не хватило.

Даргольц также показал, что Базилевич в 1937 г. скрыл факты вредительства со стороны маршала Егорова — председателя комиссии по технике особой секретности (ТОС), умышленно не поставив перед правительством вопрос о срыве работы указанной комиссии. А еще, по утверждению Даргольца, Базилевич, следуя указаниям Егорова, без всяких на то оснований прибавил к контрольным цифрам финансирования Наркомата обороны 2,5—3 миллиарда рублей с вредительской целью омертвить эти государственные средства, так как было ясно, что Наркомат не сможет реализовать все средства, отпускаемые ему.

По словам Даргольца, Базилевич, говоря с ним о командарме Федько, во-первых, назвал его участником военного заговора, а, во-вторых, дал указание не контролировать последнего в вопросах выполнения постановлений правительства (каких именно постановлений, Генрих Михайлович не назвал). Он также утверждал, что от Базилевича ему стало известно еще об одной вредительской акции секретаря Комитета Обороны — тот вместе с начальником ВВС РККА Я.И. Алкснисом самовольно изменял и дополнял отдельные решения правительства по вопросам авиации. Разумеется, в пользу «врага народа» Алксниса.