Припоминаю, что перед самым голосованием в зал буквально ворвалась большая толпа военных, как выяснилось сразу же — работников Штаба РККА. Помню, что сидевший рядом со мной Маковский и еще ряд товарищей нашего курса потребовали удаления вошедших с собрания и поименного голосования, так как стало очевидно, что вошедшие явились исключительно для того, чтобы протащить троцкистскую резолюцию. (В Штабе РККА, как в ближайшем окружении Троцкого, было много троцкистов.)

Помню, что пришедшие бурно запротестовали против их удаления. В обстановке шума, криков произошло голосование и в результате, несмотря на протесты большинства товарищей нашего курса, была принята резолюция, предложенная Радеком...

После этого собрания, по инициативе Лысова и Маковского, собрались наиболее активные члены партии нашего курса, верные Центральному Комитету партии. Собрание проходило в академическом общежитии... Помню, что нас было около 20 человек. Мне запомнились товарищи Лысов, Маковский, Дзенит¹³, Сверчевский¹⁴. На этом собрании было решено довести до сведения Центрального Комитета партии об оппортунистической, беспринципной линии Центрального бюро (академии. — Я. Ч.), разоблачить явных и скрытых троцкистов, которые засели в руководящих партийных органах академии. Тут же было составлено письмо в ЦК партии. В этом письме были конкретно указаны антипартийные деяния троцкистов и персонально указаны троцкисты.

Была избрана делегация, которой и поручено было передать это письмо в ЦК партии. Это письмо было подписано нами. Спустя некоторое время нам стало известно, что Центральный Комитет партии считает, что письмо правильно вскрыло недостатки партийной работы в академии. Были проведены курсовые и общеакадемические партийные собрания, на которых троцкисты были выведены из партийных руководящих органов. В Центральное бюро академии были выбраны товарищи, зарекомендовавшие себя с безупречной стороны и верные ленинскому ЦК. Я лично был прикреплен к Центральному бюро комсомола академии.

Годы, проведенные в Военной академии, были самыми светлыми страницами в моей жизни. Лучшей наградой считаю характеристику, которая была дана мне Центральным бюро комсомола академии при прохождении партийной проверки вузовских ячеек.

В этой характеристике было сказано: «Болотков Михаил Иванович на протяжении всего времени активно боролся против троцкизма»⁸.

Надо сказать, что даже эта блестящая (с партийной точки зрения) характеристика все же не смогла уберечь комбрига М.И. Болоткова от обвинений в принадлежности к контрреволюционной организации. Как и в случае с И.В. Дубинским, танковый комбриг Болотков провел много лет в заключении.

И чтобы закончить рассказ о танкистах, в свое время окончивших Военную академию РККА, приведем рассказ еще одного так называемого «троцкиста», над которым это проклятие висело более двух десятков лет. Исповедь этого человека изложена в приведенном ниже документе.

«Министру Вооруженных Сил Союза ССР

Маршалу Советского Союза т. Василевскому

Копия: Командующему бронетанковыми и механизированными войсками

Маршалу бронетанковых войск т. Богданову

От исполняющего должность командира 3 гвардейской танковой Котельниковской Краснознаменной ордена Суворова дивизии — члена ВКП(б) с августа 1918 г., гвардии генерал-майора СЕЛЕЗНЕВА К.Ф.

Витебская область, почтовое отделение Иконки, войсковая часть 44181.

В 1925 году, будучи слушателем 2 курса Военной Академии имени Фрунзе и членом партбюро того же курса, я вместе с группой товарищей по курсу допустил политическую ошибку, выразившуюся в голосовании против закрытого письма ЦК ВКП(б) о прекращении дискуссии по вопросу «Уроков Октября».

Спустя два-три дня, я и несколько других товарищей эту свою ошибку признали, о чем сделали устное заявление новому составу партийного бюро и письменное заявление через академический журнал «Под знаменем Ильича». На этом вопрос был покончен и мы продолжали учебу. Никаких взысканий ни я, ни другие товарищи, допустившие эту же ошибку, не получили.

Об этой своей ошибке я заявлял комиссии по чистке парторганизации 1-го Дома РВС СССР в 1929 году. Аналогичное заявление делал комиссии по чистке парторганизации Управления пограничных и внутренних войск НКВД в 1933 году. Об этом же самом, будучи начальником штаба Высшей пограничной школы НКВД, заявлял при проверке и обмене партийных документов в 1936 году.

Ни одна из проверяющих комиссий никаких замечаний не делала и никаких взысканий не выносила. Об этой моей ошибке записано мною во всех моих документах.

Спустя 12 лет, т.е. в августе 1937 года, будучи командиром и комиссаром механизированного полка войск НКВД в городе Тбилиси, партийное бюро полка, где я как комиссар был членом бюро, предъявило мне обвинение по вопросу допущенной ошибки в

1925 году и исключило меня из партии. Окружная партийная комиссия пограничных и внутренних войск НКВД Грузии, смягчив формулировку, утвердила это решение.

В сентябре того же 1937 года решение этой парткомиссии мною было обжаловано в Центральную партийную комиссию Пограничных и Внутренних войск НКВД. Центральная партийная комиссия войск НКВД, рассмотрев мое заявление, не утвердила решения окружной партийной комиссии пограничных и внутренних войск НКВД Грузии, восстановила меня в партии, объявив строгий выговор «за притупление партийной бдительности и халатное отношение к работе».

Весной 1948 года я подал заявление в парткомиссию Забайкальского военного округа с просьбой снять с меня партийное взыскание, наложенное в 1937 году.

Парткомиссия, рассмотрев мое заявление осенью 1948 года, вынесла решение о снятии с меня партийного взыскания.

Мое служебное положение: вот уже скоро пять лет, как я нахожусь в должности заместителя командира 9 гвардейской механизированной и 3 гвардейской танковой дивизий и при этом около года исполнял должность командира 9 гвардейской механизированной дивизии и вот уже шесть месяцев исполняю должность командира 3 гвардейской танковой дивизии.

За это время командование не раз выдвигало меня на самостоятельную должность — командира дивизии, однако высшее командование с этим не соглашалось, из чего я лично делаю вывод, что я как: кандидат на эту должность по каким-то мотивам (только не по служебным) недостоин. Думая над этим вопросом, перебирая все недостатки, я пришел к выводу, что основанием для отвода моей кандидатуры на эту должность служила моя ошибка в 1925 году и партвзыскание, полученное мной за эту ошибку в 1937 году...»⁹

Вернемся к воспоминаниям М.И. Болоткова. Упомянутый в них слушатель академии М.О. Зюк — это ветеран червонного казачества, бывший начальник артиллерии бригады и дивизии, которыми командовал в годы Гражданской войны Виталий Примаков. Не секрет, что большинство командиров червонного казачества, выдвинутые и опекаемые Примаковым, находились под сильным влиянием последнего, готовые идти за ним в огонь и в воду. Виталий Маркович властвовал в умах подчиненных не только как командир с широким тактическим кругозором, но и оказывал большое воздействие своими политическими воззрениями. Известно и то, что в конце Гражданской войны, а особенно после нее Примаков всерьез поддерживал многие взгляды Льва Троцкого и даже подписался под «Заявлением 83-х».

Михаил Зюк по многим вопросам высказывал мнение и поступал точно так же, как «товарищ Виталий». О непререкаемом авторитете В.М. Примакова для своих бывших и настоящих подчиненных повествует Илья Дубинский в своих книгах «Особый счет», «Трубачи трубят тревогу» (серия «Военные мемуары»), «Примаков» (серия «Жизнь замечательных людей»).

Сам В.М. Примаков был «троцкистом» до середины 1928 г. Учитывая сложившуюся в партии обстановку, поражение Троцкого и его сторонников по всем дискуссионным вопросам, Примаков, будучи военным атташе СССР в Афганистане, обратился в июле 1923 г. с письмом к председателю Центральной Контрольной Комиссии ВКП(б) Г.К. Орджоникидзе, который хорошо знал Виталия Марковича по фронтам Гражданской войны и высоко ценил его командирское дарование.