После допроса 21 октября Зиновий Маркович окончательно убедился в тщетности своих надежд на Ежова и отныне делает ставку только на Л.П. Берию, ибо тот заронил ему надежду на улучшение его участи. В собственноручных показаниях, написанных на следующий день, Ушаков называет еще несколько новых участников заговора. Но самое главное там — он, несмотря на все сказанное и написанное им, все-таки просит Лаврентия Павловича вернуть его на прежнюю работу. Перечислив свои заслуги, Ушаков заявляет, что до конца осознал все прежние ошибки, а в показаниях ничего не утаил, как к этому и призывал его Лаврентий Павлович. Подобными показаниями заполнено много страниц. На следующем допросе с присутствием тех же Берии и Кобулова все написанное до этого Ушаковым оформляется в качестве протокола с добавлением ряда новых участников заговора.
Так и не дождавшись от Берии положительного решения своих просьб или хотя бы некоторого смягчения собственной участи, Ушаков в середине ноября 1938 года снова отказывается от показаний. Однако его быстро «приводят в чувство», и вновь он подтверждает их, заявляя, что таким демаршем хотел дискредитировать следствие.
23 февраля 1939 года (в день Красной Армии) Ушаков еще раз отказывается от всего, что он показывал ранее. Следует четырехсуточная пауза (рукавицы, но только уже не Ежова, а Берии), и 27 февраля он письменно приносит руководству НКВД извинения за свое «плохое» поведение, подтверждая, что его показания следует считать достоверными.
Так проходит 1939 год, в течение которого Ушаков активно сотрудничает со следователем. В протоколах допросов и собственноручных показаниях этого периода появляются все новые и новые заговорщики. Дело приближалось к суду. Возможностей подумать «о времени и о себе» у Зиновия Марковича было предостаточно, и на последнем допросе (4—5 января 1940 года) он теперь уже окончательно и бесповоротно отказывается от всех своих показаний. Не помогла даже очная ставка с арестованным Фриновским. Точно так же Ушаков ведет себя на заседании Военной коллегии 21 января 1940 года, приговорившей его к расстрелу. В период реабилитанса родственникам Ушакова в ходатайстве о его реабилитации было отказано.
В 1937—1938 годах один за другим сменялись начальники Особого отдела ГУГБ НКВД СССР — Леплевского (спустя два дня после процесса над Тухачевским) сменил комиссар госбезопасности 3-го ранга Н.Г. Николаев-Журид, которого в свою очередь заменил комбриг Н.Н. Федоров, протеже Фриновского (оба они вышли из пограничных войск). Если Леплевский ушел, как известно, в Киев на повышение, а Николаев был передвинут по горизонтали на другой отдел ГУГБ, то Федоров закончил службу на поприще военной контрразведки арестом. Конечно, арестом закончилась и карьера Леплевского, Николаева-Журида, но это уже было после их работы в 5-м отделе ГУГБ: первого арестуют 26 апреля 1938 года и расстреляют через четыре месяца, второй пойдет под расстрел 4 февраля 1940 года. Но мы сейчас поведем речь не о них, а о комбриге Н.Н. Федорове.
Биографическая справка: Федоров Николай Николаевич (1900— 1940), уроженец г. Томска, русский, член ВКП(б) с 1918 года. Образование — начальное (учиться дальше не мог ввиду тяжелого материального положения семьи). С 12 лет пошел работать по найму. В конце 1915 года ушел добровольцем на фронт, где рядовым солдатом пробыл до 1917 года. Вернувшись в Томск, был одним из организаторов союза фронтовиков. Вступив в 1918 году в Томскую организацию большевиков, по ее заданию работал (около пяти месяцев) в армии Колчака. Был арестован, сидел в тюрьме. Участник Гражданской войны, политработник Красной Армии до 1926 года. С 1926 года по июль 1937 года занимал командные должности в пограничных войсках. В качестве помощника коменданта отдельного Каракольского пограничного участка сражался в Средней Азии с басмачами, проявив при этом личное мужество и организаторские способности. За что и был представлен к ордену Красного Знамени. Затем он руководит пограничным отрядом в Ленинградском округе. Как командира-пограничника его высоко ценил начальник Главного управления пограничной и внутренней охраны (ГУПВО) ОГПУ Михаил Фриновский. С подачи последнего, ставшего заместителем Ежова, Федоров в июле 1937 года назначается начальником УНКВД по Одесской, а через полгода —по Киевской области. В мае 1938 года происходит реорганизация в центральном аппарате НКВД СССР — на базе Особого отдела ГУГБ создается Управление особых отделов, начальником которого и назначается Федоров. Управление состояло из отделов, курирующих армию и флот, пограничные и внутренние войска, органы госбезопасности и т.п. При этом начальником 1-го отдела, курирующего РККА, становится майор госбезопасности В.С. Агас.
Назначение Федорова состоялось, безусловно, не только из-за личного расположения к нему Фриновского. Возможно, что и этот фактор сыграл свою роль, но главным аргументом все же послужили результаты его работы в Одессе и Киеве. К тому же Федоров являлся не просто исполнителем директив вышестоящих органов, а входил в категорию исполнителей с инициативой — он не только громит троцкистов, правых и разных националистов, нет, он при этом и анализирует происходящее, вычленяя мало-мальски заметные особенности «противника».
Например, в справке, представленной 7 января 1933 года в НКВД СССР, он писал: «Подводя итоги удара по право-троцкистскому подполью, у меня возникла мысль проанализировать прошлое социально-политическое лицо этого наиболее опасного врага, врага, который носил в кармане партийный билет. Мысль эту я реализовал: прилагаю справку».
Из этой справки видно, что по Одесской области с июня по декабрь 1937 года, т.е. за время работы Федорова в качестве начальника УНКВД, было арестовано 562 члена ВКП(б) из «право-троцкистского подполья», в том числе секретарь обкома Е.И. Вегер, Ф.Я. Голуб, председатель облисполкома П.Д. Бойко, секретарь горкома С.Ф. Самойленко, председатель горсовета А.Ф. Довбыш, а также 20 секретарей горкомов и райкомов партии, 12 заведующих отделами обкома партии, областной прокурор и его заместитель по спецделам, редакторы газет, ряд директоров МТС и других руководящих работников45.
Таким образом, Ежов и Фриновский не ошиблись в выборе — Федоров оказался достойным преемником Леплевского и Николаева-Журида. Под его руководством в 1938 году были сфальсифицированы следственные дела на Маршала Советского Союза А.И. Егорова, командарма 1-го ранга И.Ф. Федько — заместителей наркома обороны, командарма 1-го ранга И.П. Белова — командующего войсками Белорусского военного округа, армейского комиссара 1-го ранга П.А. Смирнова— наркома Военно-Морского Флота, комдива П.П. Ткалуна— коменданта Московского Кремля, комдива В.С. Погребного — заместителя командующего войсками Харьковского военного округа, комдива И.Я. Хорошилова — заместителя начальника Управления по начальствующему составу РККА и других военачальников Красной Армии.
Используем возможность показать фрагмент «многотрудной деятельности» Федорова на примере «обработки» Ивана Федоровича Федько, оказавшегося для чекистов крепким орешком. В письме своему шефу Фриновскому* Федоров сообщает в конце июля
1938 года: «Последние дни у меня в работе особо напряженные — арестовали Федько, который только сегодня стал давать показания и то у меня нет уверенности в том, что он от них не откажется...
Действительно, крепкий орешек этот Федько — мало того, что клевещет на всемогущие органы, обращаясь к самому Сталину; он к тому же еще и позволяет себе издеваться над ними, с чуть прикрытым сарказмом произнося слова благодарности за то, что его «научили говорить правду».
Федоров дураком не был, он прекрасно понял скрытый смысл слов Федько и поэтому иначе, как безобразным и возмутительным, поведение командарма не называет.
Мысль о возможности выхода на «больших людей» не давала покоя Федорову. Так, первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев только в середине 50-х годов узнал, что и на него, возглавлявшего тогда Московский городской комитет партии, Федоров в 1938 году готовил компромат с целью подвести его под арест. Об этом свидетельствует бывший начальник Управления пограничной и внутренней охраны Туркменской ССР комбриг В.А. Леонов. В заявлении от 28 мая 1938 года он сообщает о том, что Федоров на допросе избивал его и вымогал показания на Хрущева. Спустя несколько месяцев в письме на имя наркома внутренних дел СССР Леонов вновь пишет об этом. На допросе 9 октября 1938 года Федоров, идя на прямой подлог, заявил Леонову (такому же пограничнику, как и он сам):
