Боеспособность милиции поддерживало также осознание справедливости существовавших в ней отношений. Д. Оруэлл писал о своих впечатлениях от службы в милиции: «Для испанских милиционеров, пока они существовали, существовал и некий микрокосм бесклассового общества. В этом сообществе не было никого, кто действовал бы из-под палки. Когда был недостаток всего, но не было привилегий и чинопочитания, каждый получал, возможно, грубый прообраз того, как будут выглядеть начальные стадии социализма» [396].
Вторым решающим испытанием после июля 1936 г. для милиции стали бои за Мадрид. Падение столицы могло иметь катастрофические военные, моральные и политические последствия для республики. Однако темпы наступления франкистов на Мадрид были столь велики, что падение столицы казалось неизбежным. 6 ноября командующий обороной Мадрида генерал Миаха получил разрешение оставить столицу. Построенная по милиционному принципу республиканская армия, терпевшая неудачи в войне фронтов, в крупном индустриальном центре оказалась непобедимой. Здесь «запускался» тот же механизм восстания, который помог разгромить мятежников в крупных городах в июле 1936 г. Милиция закрепилась на улицах Мадрида и немедленно обросла местными жителями, снабжавшими ее к тому же всем необходимым: «Водители трамваев, сталкиваясь лицом к лицу с противником, превращали вагоны в баррикады, брали винтовки у раненых или убитых солдат, а часто просто кирки и лопаты — любое орудие, которым можно было убивать фашистов. То же самое делали парикмахеры, официанты, служащие. Все!.. Женщины, захватив кофе, коньяк и другие продукты, отправлялись на передовую, чтобы подкрепить ополченцев. Они говорили бойцам самые нежные и самые жестокие слова. Они обнимали храбрых и насмехались над теми, кто колебался… Каждый квартал города возводил свои оборонительные сооружения» [397]. В этот решающий момент в город прибыла дивизия Дуррути и две интернациональные бригады. В итоге франкисты были остановлены.
События в Мадриде подтвердили необходимость сочетания кадровых и милиционных форм военного строительства. В 1936 — первой половине 1937 гг. республиканцы сочетали регулярные и милиционные системы. Все формирования милиции были объявлены регулярными частями и должны были подчиняться общей дисциплине, но по своей внутренней структуре часть из них, особенно в зоне влияния анархистов, сохраняла начала «военной демократии» (выборность командиров, обсуждение с бойцами плана боя, политические дискуссии и др.). Это сочетание не уберегло республиканцев от поражения под Малагой в феврале, но позволило одержать победы под Гвадалахарой и Харамой в марте 1937 г.
Сравнение этого периода войны с последующим, когда «регулярная армия» станет преобладать на фронте республики, показывает, что смешанная форма имела свои преимущества. Борьба шла с переменным успехом, в то время как в 1938 г. наступит период поражений.
Военные разногласия были отражением все более острой социально-политической борьбы в республиканском лагере, принципиальных противоречий по поводу того, как строить новое общество и государство: сверху или снизу.
КПИ выступала за установление режима, подобного тому, который существовал в СССР. Но советский тоталитарный режим выдавался за образец демократии: «вся Испания никогда не забудет братских слов великого Сталина — отца советской демократии, обращенных к испанскому народу», [398]— писала Д. Ибаррури.
Анархо-синдикалисты резко критиковали авторитарное вмешательство СССР в дела республики и проводников этого влияния — коммунистов. Выступая на массовом митинге, министр-синдикалист Лопес говорил: «Имеется одна партия, которая хочет монополизировать революцию. Если эта партия будет продолжать свою линию, мы решили ее раздавить. В Мадриде находится иностранный посол, вмешивающийся в испанские дела. Мы его предупреждаем, что испанские дела касаются лишь испанцев» [399]. Но испанские дела уже давно не касались только испанцев. В них участвовали не только итальянцы и русские, но даже американцы и шведы, приехавшие на поле боя. Влиятельные лидеры НКТ Гарсиа Оливер и Дуррути выступали за единство с коммунистами, без которого не победить франкизм. Тем не менее и эти лидеры не были «друзьями СССР». В сентябре 1936 г. Дуррути резко высказался против ориентации на «фашистское варварство Сталина» [400]. Давление противников сотрудничества с коммунистами в НКТ было сильным. Оливер говорил М. Кольцову: «Анархисты отдали и готовы дальше отдавать жизнь революции. Больше, чем жизнь — они готовы даже сотрудничать с буржуазным антифашистским правительством. Ему, Оливеру, трудно убеждать в этом анархистскую массу, но и он, и его товарищи делают все, чтобы дисциплинировать ее, поставить ее под руководство всего Народного фронта: и это удается, ведь его, Оливера, уже обвиняли на митингах в соглашательстве, и в измене анархистским принципам. Пусть коммунисты учтут все это и не слишком натягивают струну. Коммунисты чересчур прибирают к рукам власть» [401].
Первоначально коммунисты относительно терпимо относились к анархистским выпадам. Один из лидеров КПИ Кодовилья докладывал секретариату ИККИ: «С точки зрения политической есть тоже различные группы, например, Дуррути, Гарсиа Оливер, которые честно дерутся, чтобы через анархию установить коммунизм в Испании… Они говорят (в обращении к трудящимся СССР — А. Ш.): „вы произвели свой эксперимент, дайте теперь нам произвести свой опыт, мы покажем Вам, что мы установим анархический коммунизм, не пойдя путем России“. Эти менее опасны, ибо в ряде проблем они, несмотря на свои анархистские утопии, занимают позицию, очень близкую к нашей. По крайней мере они дерутся» [402].
Влияние КПИ быстро росло. У них было все, что так нравится революционным массам: и радикализм, и приверженность авторитарному руководству, которое представлялось как дисциплина и «реализм» (в сравнении с анархистами). В ряды КПИ шли политически активные радикально настроенные революционеры, которых не устраивала теория анархо-синдикализма. Организованность и деловитость партии импонировала сторонникам «порядка».
С самого начала гражданской войны коммунисты понимали, что основная сила, способная противостоять им в республиканском лагере — это анархо-синдикализм. Выступая в октябре на секретариате ИККИ, А. Марти говорил: «Налицо только две силы: анархисты и коммунисты. Социалисты отошли на задний план вследствие внутренних раздоров и не способны взять в свои руки инициативу. В общем, анархистские профсоюзы пользуются не меньшим влиянием, чем профсоюз Кабальеро» [403]. Несмотря на то, что влияние лидеров и структур ИСРП было все еще велико, в главном Марти был прав — за каждой из фракций социалистов стояла более решительная сила с ясной концепцией революции. Республика могла двигаться по двум расходящимся направлениям — анархо-социалистическому или коммунистическому.
В Испании коммунисты решились сделать следующих шаг в своей новой стратегии Народного фронта — начать захват власти без изменения внешних парламентских форм государства. Страны Запада не могли спокойно смотреть, как рядом с ними усиливается влияние коммунистической державы. Сталин пытался успокоить их, демонстрируя в Испании умеренность коммунистической политики.
Отказ коммунистов от поддержки создания советов в Испании имел и другую причину — влияние компартии среди населения все еще было слабым. Еще 23 июля 1936 г., выступая на секретариате ИККИ, Г. Димитров сказал: «Нельзя ставить на данном этапе задачу создания Советов и стараться установить диктатуру пролетариата в Испании… Когда наши позиции укрепятся, мы сможем пойти дальше» [404]. Поддержка советов в условиях растущей революционной волны привело бы к тому, что коммунисты оказались бы в этих органах в заведомом меньшинстве. Захват государственного и военного аппарата давал более надежные шансы на победу — как в 20-е гг. в Китае. Поэтому лидеры Коминтерна стали высказываться в таком духе, который еще недавно ими же осуждался как «правый оппортунизм». Так, Димитров заявил, что в случае победы в Испании установится республика, которая «будет особым государством с подлинной народной демократией. Это еще не будет советское государство, но государство антифашистское, левое с участием подлинной левой части буржуазии» [405]. А ведь еще недавно никакие переходные формы государства на пути к социализму Коминтерном не допускались. Теперь в Испании отрабатывался вариант прихода к власти коммунистов в условиях сохранения парламентских институтов. Впоследствии он будет успешно воплощен в жизнь в Восточной Европе [406]. В письме к Ларго Кабальеро от 21 декабря 1936 г. руководители ВКП(б) отмечали: «Вполне возможно, что парламентский путь окажется более действенным средством революционного развития в Испании, чем в России» [407].
