— Может, и мне продашь штук пять?

— Нет проблем. Пей чай, остынет — подтянул он на тощий зад то ли трусы, то ли обрезанные женские лосины и удалился, шлепая модными в то время «куботами», в смежную с кухней комнату.

Пользуясь минутной отлучкой Воробья, жена его, симпатичная шатенка со стрижкой каре, вышла в прихожку, явно не для того, чтобы составить на полочку обувь. Ее съедало любопытство, заставляющее хоть одним взглядом окинуть интересного гостя, про которого в поселке поговаривали, что он бывший уголовник и продолжает заниматься темными делами.

— Здравствуйте — вежливо приподнялся Олег.

— Вы меня знаете?

— Давно как-то в библиотеке литературу по «БЕЛАЗам» брал. Вы ведь там работаете?

— Там, но я не помню вас…

— Я и не Бельмондо, чтобы меня запоминать. Сколько вам годиков?

— Девятнадцать.

— Значит Санька старше тебя на восемь лет.

— Выходит так.

— Тебе сколько раз говорить можно, — вылетел с раздутыми ноздрями Воробьев — когда ко мне кто-нибудь приходит, из комнаты не вылазь. Че выпучилась, матрешка, марш отсюда и чтобы я тебя не видел!

— Ты что, Санька, ошалел или ревнуешь ее так?

— Не знаю — бросил он на пластиковую крышку стола целлофан с отравой. Бабы рождены, чтобы нам обеды варить, носки штопать и детей рожать. Вышла замуж, все, прижми срандель. Скажи, что я не прав?

— Это не тема для спора. Спасибо за газ и чай.

— Не торопись, Олега. Пока я в Питере был, у меня из видеосалона аппарат свистнули.

— Подробней растолкуй, что к чему, я впервые об этом слышу. Заинтересовался Святой.

— Я в Шилке у директора киносетей взял в аренду видеосистему «Панасоник» для кинозалов. В спорткомплексе под трибунами помещение есть, туда поставил. Хотел салон открыть, да не получилось, но суть не в этом. Как и чем теперь с Шилкой рассчитываться? Да и менты замордовали напрочь.

— Добро, Воробей. Я по своим каналам пробью твою беду я, если что светанет, зайду, а к тебе просьба. Ружьецо где нащупаешь, цинкуй. Патроны сгодятся, гранаты, взрывчатка.

— Базара нет, не теряйся только.

— Куда я денусь.

Дома, собачную его душу, поджидало горе. Поносившая шестые сутки Линда и заколотая местным ветеринаром витаминами и антибиотиками, все-таки не оклемалась. Сегодня ее била чумка с приступами рвоты и потерей сознания. Игорешка плакал. Максим и Лена держались, надеясь на чудо, а измученная собака, ростом выше колена, уткнув сухой, горячий нос под мышку хозяина, прощально скулила, жалуясь на несложившуюся жизнь.

— Ну, что, Ленка?

— Умирает она, Олежка.

— Давай поводок.

— Папа, ты куда ее? — враз спросили сыновья.

— В больницу.

— Ночью? Можно с тобой?

— Нет, Игореха, туда маленьких не пускают.

— Максим, одевайся, ты ведь уже большой.

— Ему, Игорь, тоже нельзя, поздно.

Выручил Леха. В неглубоком овраге за общественной баней он из обреза выстрелил Линде в ухо и, сняв с нее ошейник, забросал щенка камнями, потом швырнул зараженный поводок в голые кусты и выполз наверх.

— Неприятно, бляха, лучше бы человека угробил.

— Спасибо, Ветерок, и извини за кровь.

— Да ничего, Олега, мне и раньше доводилось коров, свиней шмалять, я ведь деревенский.

На пятый день из Читы прикатил Эдик. Узнав от Лены, что брат с сыновьями в спортзале, он отправился в ресторан. Заказал шампанского, бутербродов с красной икрой (черная воняла рыбой) и, подзакусив, позвонил Святому.

— Здорово, братан. Я в «Кристалле». Съездил удачно, но не телефонный разговор. Отпашешь, подходи, заказать вам что-нибудь? Понял, пельмешек дети требуют.

Выйдя из директорского кабинета, откуда базарил со спортзалом, Эдька подозвал официантку.

— Нина, пельменей четыре порции.

— Нету, Эдик, у нас рыбный день.

— Плачу за скорость, за качество отдельно.

— Только для тебя.

— Это для старшего брата и его детей, а мне еще икры, овощной салат и шампанское.

После тренировки Святой сводил Игоря с Максимом в бассейн, и в девять они мяли в ресторане сочные, прямо из духовки, в глиняных горшочках пельмени. Ребятишки, не раз бывшие с отцом в этом заведении, ни на кого не обращали внимания и усердно хлебали горячую вкусную шулю.

— Трепани, как сгонял?

Видеодвойки, японский магнитофон «Фишер» и два фотоаппарата «Кодак» Эдик сбулькал за сто сорок тысяч. Каждому упало по тридцать пять. На свои он купил Вике норковую шапку и зимние сапожки, дал родителям немного и остальные оставил себе на житье.

В стеклянные двери танцующего, полупьяного, в сигаретном дыму зала, вошел расстроенный чем-то Леха и отыскав глазами братьев, приветливо им кивнул.

— Ходи сюда — пригласил его Эдик.

— Привет, ты что такой кислый — налил он приятелю фужер вина и пододвинул блюдце с бутербродами.

— Хадича с Кутулика звонила, говорит, если через неделю не покажусь, то про роман наш абсолютно все жене моей расскажет.

— Попал ты, не позавидуешь. Крутись, гриву вешать не советую. Эдька, капусту Ветерку отдай, что ему причитается.

Младший брат положил перед подельником его деньги.

— Съезди к ней, Леха, а то еще правда она свою угрозу выполнит. Бабы — дуры, сам знаешь. Поедешь?

— Придется, — плеснул себе Ветерок на донышко. Эдька, ты ведь все равно болтаешься, поддержи меня?

— Я готов, а что нужно?

— Со мной сгоняй. Базу заодно проведаем, бичей. Девок своих пощупаешь.

— Олега, я тебе не нужен?

— Вроде нет.

— Тогда мы отваливаем.

— Счастливой дорожки. Когда дернете?

— В понедельник, — решительно снял куртку Леха. Сегодня гульнем по человечьи.

— Официант!

— Ветерок, давай с пятизарядки постреляем. Братан сказал — ты ее обрезал?

— Сейчас, что ли?

— Нет, конечно, — отправил в белозубый рот столовую ложку икры Эдик.

— Завтра, до понедельника ведь время еще есть. Выспимся и в лес махнем.

— Патрона всего два осталось.

— Меня Костя на остановке случайно встретил, он к Олеге шел и передал ему две пачки. Картечью, говорит, заряжены.

Леха остался в «Кристалле». Святой с детьми ушел домой, а Эдик, накачав шампанским знакомых девчонок с пищекомбината, на полусогнутых уплелся ночевать к ним в общагу.

Первого мая выдался теплый, солнечный день. На березке под балконом лопнули почки, и с них проклюнулась клейкая зелень листиков. Олег, горячо поддерживаемый сыновьями, без труда уговорил жену и, прихватив с собой немного продуктов, семья провела праздник в лесу, чуть выше «Березовой рощи». На следующий день погода стояла еще лучше и, отобедав, папины убежали купаться на «лягушатник», как они звали небольшое, рук человеческих озеро, на краю поселка, в которое с местной ТЭЦ по трубам, проложенным под землей, бежала теплая вода, а их родители при открытых дверях балкона, пили кофе.

— Приятного аппетита, — возле резного ящика под цветы, появилась лохматая Костина голова.

— Олега, выйди на пять минут, посекретничаем.

— Пока не доешь, никуда не пойдешь. Надоели твои дружки. Последний раз предупреждаю, по выходным дням пусть лучше не показываются.

— Слышал, Кот, мотай на ус. В один прекрасный момент можешь запросто без глаз остаться, — улыбаясь, допил Святой кофе и, взяв ведро с мусором, вышел в ограду.

Приятель сидел под грибком детской песочницы и пересыпал с руки в руку песок.

— Привет, чучело. Хоть бы причесывался, когда ко мне прешься или у тебя расчески нет?

— Не до марафета, — отмахнулся Костя.

— Что так?

— Вчера с Люсей и сынишкой на дачу к матери нарезал, а сегодня вернулся, квартиру нашу кто-то видимо ночью ободрал.

— Дюзнули много?

— Вещи, черт с ними, а вот ружье пятизарядное, помнишь, какое я тебе тогда продал?

— Помню.

— Вот точно такое же увели, «МЦ — двадцать один двенадцать». Хоть охотничий билет, слава богу, при себе был.

— Наметки на кого имеются?