— Хорошо, а как же ты узнал?

— Кое-какие решительно настроенные граждане… Найми кого-нибудь, чтобы следил за моей женой, и когда он появится, дай мне знать — я с ним расправлюсь. Никто, кроме меня, понял?

— Эта идея мне кажется несколько скоропалительной, — сказал Эвинг. — Голосующие люди могут претерпеть многое, но мужчину, не сумевшего удержать свою жену под контролем, назовут чертовым глупцом.

— Ну и что же ты мне предлагаешь делать? Пойти и пожать ему руку?

— Все, что я знаю, — сразись ты с ним, и ты не получишь ни одного голоса, если проиграешь.

— Не проиграю. Теперь иди и займись тем, о чем тебя просили.

Салли казалось это таким несправедливым, что после стольких лет совместной жизни она увидела, как Поль влюбился в Адель. Но черт с ним! Кроме сердечной боли, он от нее ничего больше не получит. Так зачем Салли должна чувствовать себя столь несчастной из-за их маленького любовного романа?

Она сидела перед туалетным столиком. Она никогда не рисовалась перед Жильбером Беккерелем на глазах у Поля. Но в конце концов у тебя ребенок от него, никуда от этого не денешься. Она не любила Жильбера. Любил ли Поль Адель? Если да, что из этого?

Он не оставит Салли из-за нее. Он так и будет жить, делая всех несчастными. Салли угрюмо смотрела на свое отражение в зеркале. Быть может, она должна отвоевать Поля обратно у этой женщины.

«Я все еще красива, красивее, чем Адель». Но был ли смысл бороться за мужчину, который разлюбил ее годы назад? «У меня не было времени беспокоиться об этом, — думала она. — Я хочу добиться того, чтобы Поль попал в Вашингтон. Вот что я собираюсь сделать, и отныне я буду беспокоиться обо всем».

Поль заметил голубую блузку Салли, промелькнувшую мимо двери кабинета, и он уже приготовился к объяснениям насчет того, как это получилось, что он стоял, взяв за руки мадемуазель Скаррон. Но шаги Салли были слышны уже в зале и на ступенях. Он был настроен принять обвинения жены и снести ее справедливое возмущение, но она была недостаточно раздражена для этого. Он снова взглянул на Адель. Она смотрела на него с выражением, с каким не смотрела Салли уже многие годы, — с выражением восхищения. Поль освободил ее руки.

— Выйди в сад, подыши свежим воздухом перед тем, как заняться моими письмами.

Адель поднялась с улыбкой на лице. Они прогуливались по октябрьскому саду.

— Это мое любимое время года. Салли любит весну, но осень — мое время года, — сказал Поль.

Адель с любопытством изучала Поля. У нее создавалось такое впечатление, что ему больше нравится ухаживать за своим садом, нежели быть конгрессменом. Это должно быть очень скучно — быть замужем за таким человеком.

— Да, красиво! — сказала она, стараясь понять восхищение Поля. Для Адели красота представлялась в виде большого дома с фонтанами, красиво было то, что стоило денег.

— Мне приятно, что ты учишься любить это здесь, — сказал Поль.

«Ты здесь». Она прикрыла глаза и шепнула ему на ухо:

— Как мне может не нравиться здесь?

Поль взял ее за руку, она стояла с опущенными глазами.

Эмилия, Милеси и Шарман прогуливались по саду и заметили их. Эмилия толкнула Милеси обратно в тень и с недоумением смотрела на своего отца.

— Что вы делаете, мисс Эмилия? Вы знаете, мы не должны здесь находиться!

— Чепуха, — сказала девочка. — Я хочу послушать, что они говорят.

— Кто?

— Папа и эта француженка.

Пока они наблюдали, Поль подвинулся ближе к Адели и поцеловал ей руку.

— Пошли! — позвала Эмилия.

— Куда мы идем?

— Найдем Маму.

Мама Рэйчел как раз поднималась по ступеням кухни с переполненной корзиной в руке, когда Эмилия догнала ее сзади.

— Я искала тебя, Мама, — прошептала она. — Надо сделать что-нибудь насчет этой Адели.

— Что я могу сделать для нее? — поинтересовалась Мама Рэйчел. — И вообще, почему ты думаешь, что надо что-то делать?

— Папа целовал ей руку, а она так смотрела на него. — Девочка вспыхнула и выбежала за дверь.

Мама Рэйчел озадаченно смотрела вслед малышке. Адель чего-то добивалась, Рэйчел была в этом уверена, но чего именно — она понять не могла. Только самый большой глупец мог бы подумать, что Поль де Монтень разведется со своей женой.

— Ты не дашь мне немного холодного пирога для мистера Люсьена?

— Вы — всепрощающая душа, Мама Рэйчел.

Рэйчел вздохнула, посмотрев на Мио:

— Я знаю мистера Люсьена со дня его рождения, намного больше, чем я знала Сэма. Я не могу повернуться спиной к человеку, который был для меня почти родным ребенком. Ни за что, никогда я не смогу.

Когда Мама Рэйчел дошла до тростникового поля и увидела Люсьена, ей показалось, что он сейчас умрет. Он не поднял взгляда на нее, когда она подошла, он просто продолжал механически рубить тростник в размеренном ритме. Только когда она встала впереди, и он столкнулся взглядом с ее ботинками, он остановился, воткнул нож в землю и осторожно распрямил спину. Он с сомнением смотрел на нее, как будто думал, что она могла прийти, чтоб удостовериться, что он сполна расплачивается за ее Сэма.

— Я пришла не за тем, чтобы читать тебе мораль, — сказала Рэйчел. — Я не считаю, что ты виноват.

Это было первое, что она сказала ему после смерти Сэма.

Люсьен бросил нож. Ему очень хотелось положить голову ей на грудь, как он это часто делал в детстве.

— Я так устал, — сказал он. — Я просыпаюсь уставшим.

— Тростниковое поле — прекрасное место, где Господь забирает грехи людей вместе с выходящим потоком пота.

— Но я не хотел, чтобы паром взорвался. Я не хотел, чтоб все это произошло.

Мама Рэйчел вздохнула. «Да, дорогой, ты никогда этого не хотел. Но ты также не хотел, чтобы этого не произошло. Всю свою жизнь ты живешь, не принимая на себя ответственности, — человек не должен так жить. Быть может, это последний шанс для тебя стать взрослым». Она покачала головой, посмотрев на лицо Люсьена. Как только мистер Поль отпустит его с поля, он станет прежним. «Быть может, я сделала что-то неправильно, но я растила его так же, как мистера Дэниса».

Мама Рэйчел протянула ему корзину:

— Я принесла тебе кое-что поесть. А Мио послала тебе немного своего вина.

Люсьен поцеловал ее в щеку:

— Скажи Мио, что ее вино на вкус лучше любого шампанского.

Он сел и стал жадно поглощать мясной пирог. Мама Рэйчел с грустью наблюдала за ним. Он был ее, ее ребенок, ровно настолько, насколько он был сыном Салли и Поля, и она любила его. Пока он ел, у него тряслись руки. Он вытер рот рукой, выпил вина. Когда он завершил трапезу, он увидел, что Харлоу Маккэми следил за ним. Он подобрал нож и стиснул зубы.

— Папа говорил когда-нибудь, как долго он собирается держать меня здесь?

— Нет, он не говорил, — ответила Рэйчел. — Я не думаю, что ты должен пробыть здесь до конца сезона.

Она не могла смотреть на темные впадины под его глазами.

— Я поговорю с папой, — сказала Рэйчел. — Ты научись обуздывать себя, и я поговорю. Ты должен научиться, ты не можешь больше откладывать.

— Я обещаю, — протянул Люсьен. — Только поговори с папой. Он прислушивается к твоему мнению.

Он бы пообещал что угодно, лишь бы спастись от тростников.

Мама Рэйчел взяла пустую корзину в руки и направилась в ту сторону, где стояли Маккэми и Селеста. Они говорили о чем-то, когда Селеста вдруг задрала подол юбки, обнажив стройные шоколадные ноги.

— У тебя есть право иметь любую женщину, которую ты здесь пожелаешь, покуда ты мужчина, но ведь ты не мужчина. Не так ли?

Селеста смотрела с удовольствием, как лицо Маккэми побелело. Все негры на плантации смеялись над ней, потому что она мечтала, что у нее появятся поклонники, которые освободят ее от работ на плантации. Но такого не случалось. Теперь у них появился повод посмеяться над ним.

— Убирайтесь отсюда все убирайтесь! — Маккэми был подобен заряженному ружью. До Маккэми донесся еще один смешок, на этот раз от Люсьена.