На обратном пути, в метро, стоя на платформе, начинаю читать листовку. “От порнографии гниют мозги” — утверждает она, подкрепляя это утверждение следующими аргументами. У всех сексуальных маньяков — насильников, педофилов и т. д. — при обыске находят множество кассет с порно. “Согласно последним исследованиям”, многократный просмотр порнофильмов приводит к стиранию грани между фантазмом и реальностью, облегчает переход от намерения к действию, одновременно лишая какой бы то ни было привлекательности “классические сексуальные практики”.

“И что вы об этом думаете?” — услышал я вдруг. Передо мной стоял молодой человек, коротко стриженный, с умным, слегка озабоченным лицом. Подошел поезд, и это дало мне время оправиться от удивления. Годами я ходил по улицам и думал: когда же наконец кто-нибудь заговорит со мной не для того, чтобы попросить у меня денег. И вот долгожданный день настал. Для этого всего лишь нужно было открыться второму салону порнографического видео.

Я было принял его за борца с порнографией, но ошибся. Он сходил на выставку.

Он вошел. Но то, что он увидел, ему не понравилось. “Сколько там мужчин… и глаза у всех какие-то бешеные”. Я возражаю, что желание нередко превращает лицо в маску, напряженную и, да, бешеную. Нет, это он и сам знает, он имеет в виду не бешенство желания, а реальное бешеное бешенство. “Я стоял среди этих мужчин… (воспоминание, похоже, его слегка тяготит), а кругом кассеты с изнасилованиями, сценами пыток… они были так возбуждены, эти взгляды, эта атмосфера… Это было…”

Я слушаю, жду. “По-моему, добром это не кончится”, - вдруг заявляет он и выходит на станции “Опера”.

Сильно позже, уже дома, я просмотрел каталог “Карго — товары почтой”. Аннотация к фильму “Содом для молодняка” обещает нам “франкфуртские колбаски в маленькой дырочке, красотку, нафаршированную равиоли, трах в томатном соусе”. А вот “Братья Эяк-б”: “Рокко пашет сзади: выбритые блондинки, влажные брюнетки, Рокко творит ректальные вулканы и извергает в них свою пылающую лаву”. Аннотация к “Изнасилованным шлюхам-2” заслуживает того, чтобы привести ее целиком: “Пять шикарных шлюх попадают в лапы к садистам, которые насилуют их спереди и сзади. Напрасно они будут отбиваться и выпускать коготки: под градом ударов им останется лишь превратиться в живой унитаз”. И так далее, шестьдесят страниц в том же духе. Признаюсь, такого я не ожидал. Первый раз в жизни во мне проснулось нечто вроде симпатии к американским феминисткам. Я уже несколько лет слышал разговоры о новом модном течении — трэш и по глупости считал, что дело в освоении нового сегмента рынка. “Чушь твоя экономика”, - объясняет назавтра моя приятельница Анжель, автор докторской диссертации о мимикрии у пресмыкающихся. Все гораздо серьезнее и глубже. “Чтобы самоутвердиться в своей мужской силе, — вещает она воинственно-игривым тоном, — мужчине уже недостаточно простого совокупления. Ведь он постоянно ощущает, что его оценивают, сравнивают с другими самцами, определяют, чего он стоит. Чтобы избавиться от дискомфорта, чтобы получать удовольствие, ему теперь необходимо бить, унижать партнершу, глумиться над ней, чувствовать, что она целиком в его власти. Впрочем, — с улыбкой заключает она, — в последнее время это явление стало наблюдаться и у женщин”.

“Значит, нам хана”, - говорю я после минутного раздумья. Ну да, соглашается она, хана. Похоже, что хана.

Жизнь типичного немца протекает так. В молодости и в зрелые годы немец работает (как правило, в Германии). Иногда он остается без работы, но не так часто, как типичный француз. Так или иначе, проходит время и немец достигает пенсионного возраста; теперь ему надо выбирать, где доживать свой век. Может, он купит себе крошечную ферму в Швабии? Или виллу в пригороде Мюнхена? Бывает и так, но все реже и реже. От пятидесяти пяти до шестидесяти лет в немце происходят глубокие перемены. Словно журавль по осени, словно хиппи былых времен, словно израильтянин — приверженец “Гоа-транса”, шестидесятилетний немец движется на юг. Мы обнаруживаем его в Испании, чаще всего на побережье между Картахеной и Валенсией. Отдельные экземпляры — обычно из более обеспеченных и более культурных слоев общества — попадаются на Канарах и на Мадейре.

Эти глубокие, необратимые экзистенциальные перемены никого из окружающих не удивляют; они подготовлены заранее и почти неизбежны: немец часто проводил отпуск на юге и наконец купил там квартиру. И вот немец на закате дней наслаждается жизнью. Впервые я столкнулся с этим феноменом в ноябре 1992 года. Я ехал по автостраде чуть севернее Аликанте, и вдруг мне пришла шальная мысль остановиться в крошечном городке, скорее даже поселке у самого моря. Поселок был без названия; очевидно, его еще не успели как-то назвать: я не обнаружил ни одного дома старше 1980 года. Было около пяти вечера. Шагая по безлюдным улицам, я поначалу заметил странную вещь: вывески магазинов и кафе, меню в ресторанах были на немецком языке. Я купил каких-то продуктов, а потом увидел, что городок начал оживать. Все больше и больше народу толпилось на улицах, на площадях, на набережной; казалось, всех вдруг охватила страсть к потреблению. Домохозяйки выходили из своих домов. Усатые дядьки радостно приветствовали друг друга и, похоже, строили планы на вечер. Однородность этого люда сперва поразила меня, потом стала тревожить, а часам к семи мне пришлось смириться с очевидностью: ГОРОД БЫЛ НАСЕЛЕН ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО НЕМЕЦКИМИ ПЕНСИОНЕРАМИ.

Таким образом, по своей структуре жизнь немца напоминает жизнь рабочего-иммигранта. Предположим, существует страна А и страна Б. Страна А — это страна, где работают; там все функционально, скучно и предсказуемо. Страна Б — это место, где проводят досуг: недели отпуска и годы заслуженного отдыха. Оттуда не хочется уезжать, туда мечтают вернуться. Именно в стране Б завязываются настоящие, глубокие дружеские отношения; именно в стране Б приобретают домик, который надеются оставить детям в наследство. На карте страна Б обычно расположена южнее страны А.

Можно ли сделать из этого вывод, что Германия стала страной, где немцу жить уже не хочется и откуда он бежит при первой возможности? Думаю, можно. Следовательно, к родине он относится примерно так же, как турок-иммигрант. Принципиальной разницы тут нет, однако мелкие отличия наблюдаются.

Как правило, немец имеет семью, то есть жену и одного-двух детей. Его дети работают, как и родители в их возрасте. Таким образом, у пенсионера возникает повод для микромиграции — явления сугубо сезонного: оно приходится на праздники, то есть на период между Рождеством и Новым годом. (ВНИМАНИЕ: феномен, описанный ниже, не наблюдается у рабочего-иммигранта в прямом смысле; сведения о нем предоставлены официантом Бертраном из пивной “Средиземное море” в Нарбонне).

Путь далек от Картахены до Вупперталя даже за рулем мощного автомобиля. Поэтому к вечеру немец нередко ощущает потребность отдохнуть и подкрепиться. Лучше всего этой потребности отвечает область Лангедок-Руссильон, обладающая развитой сетью современных отелей. На этом этапе самое трудное уже позади: что ни говори, а французские дороги лучше испанских. После еды (устрицы, кальмары по — провансальски, легкий сезонный буйабес на двоих) немец слегка расслабляется и ему хочется излить душу. Тогда он рассказывает о дочери, которая работает в художественной галерее в Дюссельдорфе; о зяте — программисте; об их семейных проблемах и возможных решениях этих проблем. Он говорит.

Что именно говорит немец в этот час и на этом этапе, уже не столь важно. В любом случае он находится в третьей стране и может свободно высказывать свои глубокие мысли; а глубокие мысли у него есть.