Почему-то ботинки опять оказались на ногах — можно было шагать к чему-то новому.

Например, к японскому кладбищу на гавайском острове Мауи, но сначала — резкое отступление, потому что я чувствую: если сейчас не запишу, то не запишу никогда, так что смиритесь со мной, и я вернусь к японскому кладбищу на Гавайях, как только смогу.

Ненадолго прервать японское кладбище меня заставила одна штука, прочитанная несколько лет назад в японском романе: про то, как человек встречается с женщиной в токийском супермаркете и она потом становится возлюбленной рассказчика. По-моему, так экзотично — впервые встретить будущую возлюбленную в супермаркете.

Я об этом много думал, особенно в последнее время, покупая всякие мелочи в Беркли, когда жил в доме, где повесилась женщина.

Я ходил за покупками в ближайший супермаркет, толкал перед собой тележку, кроме обычного дневного пайка покупал случайную еду, которую мне вообще-то неинтересно было есть.

…и порой думал о японском романе, о встрече с новой возлюбленной в супермаркете. Какое необыкновенное и нелепое место для случайного, интимного свидания!

3 февраля 1982 года закончилось.

Интересно, как бы этот супермаркетный роман начался и кто заговорил бы первым. Может, я бы стоял в отделе супов, ассортимент изучал? Пожалуй, банка томатного супа не помешала бы на случай пасмурной жизни, и тут вдруг мою краткую медитацию прерывает голос блондинки.

Я и не слыхал, как она подошла. Я не говорю, что она со своей тележкой меня выследила. Просто я не обратил внимания, а может, она и впрямь выслеживала, подкралась в отделе супов.

— Привет, — сказала она мило манящим голосом.

Я испуганно отпрянул от полки с томатным супом на возможный пасмурный обед.

Я раньше встречался с блондинками.

У меня вообще-то насчет них пунктик.

Чуть увижу блондинку — сразу счастлив.

Странно, как это я не заметил, что она подошла. После своего привета она сказала:

— Простите, мы с вами раньше не встречались? На некоем сборище одна женщина по правде мне такое сказала, и привело это к короткому роману длиной в один ноктюрн среди ночи.

Но тут была другая женщина..

Кто знает, чем все закончится?

Мы с ней встали в очередь в кассу, потому что она предложила меня подвезти, но сначала, конечно, пригласила к себе выпить, потому что это по пути ко мне домой, а дом — то место, где повесилась женщина.

Покупательница перед нами в очереди нагрузила в свой тележечный поезд пять тысяч разных штук, и у нас было время познакомиться.

Ее звали X, она недавно окончила Калифорнийский университет в Беркли, изучала философию, но не могла найти работу, где требовался бы человек, знающий кучу всего о философии, и потому временно работала в бутике в Уолнат-Крик, и нет, она не имела привычки разговаривать с посторонними в супермаркетах, но я как-то так смотрел на банки с супами, что она обратила внимание, и ей ни с того ни с сего захотелось что-нибудь узнать о человеке, который так серьезно относится к супам.

Я сказал ей, что думал, может, купить банку томатного супа на случай пасмурной жизни.

— Я примерно так и поняла, — ответила она.

У женщины перед нами остались 2399 штук, она выгружала Южно-Тихоокеанскую тележечную дорогу, длиннющая лента вилась из кассы, уже сворачивалась в ленту Мебиуса.

— Я хочу спросить про томатный суп, — сказала X. — Пожалуйста, поймите меня правильно, сейчас ведь ясно, уже много дней ясно, и, судя по прогнозам, дальше будет то же самое.

— Когда-нибудь станет же пасмурно, — ответил я.

— Наверное, особой разницы нет. Вы же все равно томатный суп не купили, — сказала она.

— Я иногда сначала думаю о чем-то, а потом это покупаю, — объяснил я. — С супом та же петрушка.

— Я рада, что поздоровалась с вами. Я редко встречаю таких, как вы.

Дальше наступила пауза — мы наблюдали, как опустошаются тележки женщины перед нами. В тележках оставалось уже меньше тысячи штук.

Кассирша так много всего из этих тележек пробила, что будто в сонной беспомощности вынимала банку тунца, коробку риса, брикет масла, пачку салфеток, коробку пластиковых ложек, упаковку чистящего средства, собачий ошейник, банку горчицы, один банан, бутылку уксуса, и прочее, и так далее.

Все это пробивалось, а молодой человек складывал в пакеты. Он трудился уже над пятидесятым пакетом. Окоченелость лица выдавала узника острова Дьявола.

Прорывайся он с боями через колледж, в начале упаковки всего этого барахла был бы первокурсником, а сейчас уже выпускником.

X улыбнулась. В этой улыбке я прочел, что скоро мы отсюда выйдем, отправимся к X, будем попивать там белое вино и ближе знакомиться.

Может, отпустим пару шуточек насчет продуктов, которые покупательница перед нами запихала в свои тележки, а может, поговорим о более интимном, что ускорит наше прибытие в постель X.

Но в супном отделе что-то очень быстро должно произойти. Не могу же я вечно здесь торчать и глазеть на банки с томатным супом.

Она вот-вот появится и откроет наш роман еще до закрытия, иначе я так и буду размышлять о навязчивой японской книжке и никогда не стану романтическим участником супермаркетного романа, окажусь вместо этого на Гавайях, буду бродить по японскому кладбищу, что одним боком выходит к Тихому океану.

Захудалое кладбище, пожилая японская пара тщетно пытается его облагородить. Их не радует эта кладбищенская распущенность, они жалуются, что кладбище обветшало, но работы явно чересчур, им не под силу возвысить погост до стандартов кладбищенского облика.

Сейчас около полудня, зной подавляет, солнце жарит, не проявляя ни малейшего милосердия.

Со мной японка — та, что встречала меня в аэропорту Гонолулу. Она подтрунивает надо мной, когда я тычу пальцем в кладбище и прошу туда заехать.

Она знает, что мои интересы и привычки нередко странны, и надо мной подтрунивает, потому что я не всегда чудной, только изредка. Я часто уморительно скучен, о чем мне сообщали не раз. То есть я неделями способен жить как обитатель донных отложений террариума.

В своем отсутствии интереса и шевеления я бываю почти беспомощен, но сегодня, на японском кладбище гавайского острова Мауи, — совсем другое дело.

Большинство людей, приезжая на Гавайи, по кладбищам не ходят. Обычно людей занимают солнце и пляжи — две вещи, которые никогда не заботили меня, — поэтому на Гавайях я как бы не в своей тарелке, но мирюсь с тем, что есть, а теперь вот можно исследовать японское кладбище.

Возле кладбища — буддистский храм.

Японка родилась и выросла на Мауи, она рассказывает, что на этом кладбище лежат ее родственники, она ходила на похороны. Я не спрашиваю, кто и где они среди умерших. Мы с японкой расходимся.

Я просто брожу, протаптываю свои дорожки поверх печатей бессмертия, а японку теряю.

Я всегда восторгаюсь кладбищами и, наверное, за куцее время жизни слишком много времени проводил на сотнях кладбищ, где бы в этом мире ни оказался.

Как-то раз я болел в крошечном коттедже в лесах Мендосино. Я два года работал без отпуска, а затем подруга настояла, чтоб я прекратил работать, устроил перерыв и на несколько недель поехал с нею в коттедж на калифорнийском побережье неподалеку от готического городка Мендосино. Кто-то мою подругу пустил в коттедж, а еще у кого-то она одолжила на две недели машину для поездки.

Она взаправду хотела увезти меня отдыхать и сама все устроила. Мы приехали, назавтра я заболел и провалялся до самого отъезда.

Вообще-то она не рассчитывала на такой отпуск.

У меня был жар, перемежавшийся ознобом, от которого кости лязгали, и дни в постели тянулись годами. В нескольких футах от изножья кровати располагалось громадное венецианское окно, и я пялился на лес, подступавший чуть ли не к подоконнику.

Плотный молодой строевой лес, и никаких иных картин, одни деревья, нередко зеленые до черноты, не только потому, что я один болел, — погода тоже была под стать моей болезни: хмурые низкие облака, низкие туманы и дымки, точно вешалки для одежи покойников.