Человек, оборудованный спальным мешком и рюкзаком со своей жизнью, как он ее называл, сидел через дорогу от пожара и пил пьянчужное вино.

У человека был такой вид, словно куда он ни пойдет, там его адрес и есть, и только ищейка имеет шанс доставить туда письма.

Он с наслаждением, осторожно, вдумчиво потягивал вино из бутылки в коричневом пакете и глядел, как сгорает здание. Обученной почтовой ищейке отыскать его — пара пустяков. Псине только нужно бежать по следу из коричневых пакетов с пустыми бутылками — так она и доставит человеку письмо от матери: «Домой не приходи и хватит звонить. Мы больше не хотим тебя знать. Найди себе работу. С любовью, твоя бывшая мама».

Здание в воскресное утро пустовало, так что никакая драма жизни и смерти не омрачила или, может, не осветила просмотр пожара. Пассажир не имел представления, почему люди собрались глядеть, как сгорает здание, — тем более раз их это не касается, не их дом сгорает и не соседний, угрожающий запалить их жилье.

Да, пассажиру это все казалось весьма необычным и увлекательным, а потом он вспомнил женщину, с которой много лет назад был близок. У них происходил местами весьма напряженный роман, который занимал пассажира добрую часть конца 1960-х и в начале 1970-х наконец истощился. Роман, что называется, «временами».

Пока они не виделись, у нее возник чрезмерный интерес к пожарам, и она стала пожарной охотницей. Все бросала в любое время дня или ночи, чтобы попасть туда, где горит дом. Однажды около четырех утра она глядела, как двухквартирник переселяется в царство руин и пепла, и тут заметила, что на ней — банный халат, пижама и шлепанцы. Едва заслышав невдалеке сирену, она вскочила из постели, накинула халат, нацепила шлепанцы и выскочила за дверь к пожару.

Она с полчаса глядела на пожар, прежде чем заметила, во что одета. Собственный наряд ее ошарашил. Она как-то слишком далеко зашла и потому забросила пожароведение.

Она совершенно не стремилась чокнуться.

Наверное, спрашивала себя, как же до такого дошло.

Она вернулась домой и поклялась забыть о сиренном зове сирен.

Спустя годы пассажир, наблюдая, как сгорает здание в Сан-Франциско, вдруг решил ей позвонить, если она еще в Сан-Франциско живет. С конца шестидесятых, когда они общались, она много путешествовала. Последний раз, когда они встретились, случайно, она жила в Сан-Франциско.

Может, она еще здесь.

Он решил позвонить ей из телефонной будки через дорогу от пожара. Вполне логично для пассажира, чей автобус уехал.

Зачем еще нужны бывшие возлюбленные огнепоклонницы?

Пассажир позвонил в справочную — ну точно, она еще в городе. Он набрал номер, и она тут же узнала пассажиров голос, хотя он сказал только «привет», и она ответила «привет», назвав его по имени — конечно, не Пассажиром.

Хотя вышло бы забавно, скажи она: «Привет, Пассажир».

Пассажир бы испугался, ему было бы о чем задуматься.

Но ничего подобного, слава богу, не случилось, и пассажир отозвался на ее приветствие так:

— Я как раз о тебе думал.

— А, — ответила она.

— Да, — сказал он. — Я смотрю, как горит здание. Подумал, надо бы тебе звякнуть.

Она рассмеялась.

— Я от него прямо через дорогу, — сказал он.

Она снова засмеялась и сказала:

— Я как раз слышала по радио. Говорят, дым — в восемь этажей.

— Ага, — подтвердил пассажир. — И тут три пожарника, стоят на верхушках лестниц, поливают крышу водой, но ты об этом, наверное, знаешь лучше меня.

Опять смех.

— Ну, — сказал пассажир, — вот, собственно, и все. В следующий раз звякну, если увижу, как что-то горит.

— Непременно звякни, — сказала она.

И они славно повесили трубки.

В прошлом у них бывали гораздо менее славные беседы. Пассажир вспомнил их общее прошлое: первую встречу, потом как они стали любовниками, ночи и дни вместе, как переползли из одного десятилетия в другое, а потом все развалилось на пустые годы и безмолвие душевных руин.

Он подумал о том, как только что ей звонил. Почему-то звонок в своей нелепой логике казался идеальным.

Пассажир бы ни за что не позвонил, не отчаль автобус без него, не выкинь его автобус на место пожара, который пассажир решил исследовать, поскольку больше в географическом календаре нечего было делать в февральское воскресное утро странных скитаний, что начались весьма невинно, когда пассажир в конце сентября уехал из Монтаны.

Я подозреваю, пассажиру как раз и уготовано переезжать с места на место, но от этого не легче. Вы ему и помочь толком не можете, разве удачи пожелать, и еще, будем надеяться, он понимает, что это с ним неудержимо случается.

С чего это я вдруг снова на Аляске, где меня кто-то везет по дороге, упорно желая показать мне поддельные тотемные столбы? Наверное, вот так все и происходит, когда дни, недели, месяцы и годы внезапно тебе уже неподвластны.

Я видал настоящие в музее антропологии университета Британской Колумбии, но решил ублажить человека, который хотел показать мне поддельные в Кетчикане, Аляска, потому что он милый человек, хочет быть хорошим хозяином, гидом и какие-то поддельные тотемные столбы — часть его экскурсии.

Мы катим к поддельным тотемным столбам, и он рассказывает мне про свою любовную жизнь, хотя повода я ему совсем не давал. У него очень сложная любовная жизнь, и по-моему, он хочет от меня доброго полезного совета, который, возможно, все уладит и прояснит.

Но мне просто неловко ехать к каким-то аляскинским поддельным тотемным столбам. После того вечера, когда меня спрашивали, чем я днем занимался, и я рассказывал, а мне все говорили:

— Он зачем тебя туда потащил? Это же поддельные тотемные столбы, — и я не знал, что ответить, как не знал, что ответить насчет его любовной жизни.

Я не могу позволить себе роскошь сложной любовной жизни. У меня любовная жизнь была простая, и нередко, имея простую любовную жизнь, я вообще никакой любовной жизни не имел. Я по ней, в общем, скучаю, но все сложности быстро возвращаются, и вот уже мои бессонные ночи полны удивления, как же это я снова умудрился потерять контроль над простейшими сердечными делами.

К поддельным тотемным столбам надо было идти по лесу.

В лесу этот человек про свою любовную жизнь не говорил. Только сообщал названия растительности, которая встречалась по пути к поддельным тотемным столбам. Мы шли, и человек будто читал списки живых, которые я забуду, едва он проставит галочки.

Вскоре мне уже хотелось, чтоб он вернулся к своей любовной жизни. Тогда я хоть не буду чувствовать себя виноватым, если что забуду.

Мне вообще-то никогда не было интересно запоминать вещи, сразу не привлекшие внимания. Думаю, по слабости характера, но сейчас это исправлять поздновато.

Мне только что стукнуло сорок семь, и нельзя вернуться в прошлое, перемешать приоритеты и создать из них новую личность. Придется мне как-то справляться с почти пятидесятилетней суммой себя.

Может, она и не сойдется с тем результатом, что я себе рисовал, когда был моложе и не такой покореженный, как теперь, но я правда не могу воспроизвести список растений, которые мелькали у меня в мозгу на пути к поддельным тотемным столбам.

Тотемные столбы оказались совсем-совсем поддельными.

На обратной дороге в Кетчикан полил дождь. Холодный унылый декабрьский дождь падал с неба, и человек вновь заговорил о своей любовной жизни, а я в машине будто усыхал, уменьшался, становился почти как ребенок.

Дворники с дождем справлялись, а вот я проигрывал борьбу с бесконечной и сложной любовной жизнью того человека. Мы ехали в Кетчикан, ноги мои уже не касались пола, а одежда повисла палаткой.

В тот дождливый аляскинский вечер его любовная жизнь совсем меня доконала. Я бы и рад был сказать ему что-то полезное, но мне казалось — я не вправе, потому что у меня с ног свалились на пол ботинки.

Человек великодушно сделал вид, что не заметил.

Едва он досказал про свою любовную жизнь и стало ясно, что продолжения не будет, я мгновенно вырос до нормального размера, что, естественно, принесло мне громадное облегчение.