– Чарли, она мёртвая? – спросила девочка шёпотом.

– Нет.

– Ей больно?

– Да.

– Очень?

– Очень. Но боль скоро уймётся.

– Значит, она выздоровеет?

– Может быть, – отозвался Чарли.

– Тогда почему ты так на неё смотришь?

– Это же Серебристая серпоклювка, – благоговейно произнёс Чарли. – Чтоб меня! Ну и ну!.. Я и помыслить не мог…

– О чём? – спросила Полл.

– Что доведётся мне Серебристую серпоклювку в руках подержать.

– А кто такие серебристые серпоклювки?

Чарли возмутился её невежеству.

– Не знаешь, кто такая Серебристая серпоклювка? Ну и ну!

Он повернулся спиной к Полл и стал бережно ощупывать птицу длинными узловатыми пальцами.

– Ну что ты сердишься? – вздохнула Полл. – Уж и спросить нельзя…

– Нечего глупые вопросы задавать, – пробурчал Чарли.

– Я просто спросила, кто такие эти серебристые…

– Вот и выходит глупость. Серебристая серпоклювка одна! Одна-единственная на всём белом свете. Это она и есть.

Полл робко шагнула ещё чуть поближе. Пальцы Чарли осторожно, пёрышко за пёрышком, перебирали серебристые крылья единственной на всём белом свете Серебристой серпоклювки.

– Прости, Чарли, я не знала, – виновато сказала девочка. – Ведь когда человек не знает, то откуда ж ему знать…

– Да ладно, не грусти. – Сдвинутые брови Чарли разгладились так же внезапно, как насупились.

– Сильно навредило ей это мерзкое чудище? – спросила Полл.

– Крыло вывихнуто и сломано, – ответил Чарли и начал аккуратно его вправлять.

– Чарли, – умоляюще сказала Полл, – расскажи, кто такая Серебристая серпоклювка!

Чарли продолжал возиться с птицей, и Полл поняла, что сейчас его лучше не торопить. Наконец он заговорил – нараспев, точно под неслышную далёкую музыку, звучавшую в его душе или памяти.

– Однажды жил да был на Луне человек. А ещё жила на Луне Прекрасная Дама, его подружка. Луна была удивительным местом, куда лучше, чем Земля, но однажды ночью человек и его подружка глянули вниз, на Землю, и увидели колокольню в Нориче. Они о таких чудесах прежде и слыхом не слыхивали, и захотелось им рассмотреть колокольню поближе. Так захотелось – прямо вынь да положь эту самую колокольню. Человек без раздумий перевалился через край Луны и грохнулся на Землю головой вниз. С тех пор с перекошенными мозгами и ходит. А Прекрасная Дама была поумнее, она обратилась в серпоклювку и слетела вниз на попутном ветерке. Она, конечно, ни обо что не ударилась. Только на Земле она утратила своё лунное чародейство, и обратно в женщину ей превратиться не удалось. Так и осталась птицей. Это она и есть, – закончил Чарли самым обыкновенным голосом. – Теперь ты всё знаешь.

– Всё? – разочарованно протянула Полл. Ей, как всегда, показалось мало, и она отчаянно искала, о чём бы спросить Чарли. – А Лунная дама была красивая?

– Краше вечерней звезды.

– А человек? Тот, что упал. Какой он был?

– Не помню.

– Да… – вздохнула Полл и задумалась над новым вопросом. – А кто этот мерзкий, гадкий, противный разбойник?

– Какая-то нечисть из Ведьмина леса.

– Он хотел съесть Серебристую серпоклювку?

– Да уж, не пожалел бы.

– Ужасный какой! – сказала Полл и как бы невзначай спросила: – А что там, в Ведьмином лесу?

Чарли нахмурился.

– Негоже тебе про них знать, – сказал он. – И обходи-ка ты Ведьмин лес стороной.

– Почему?

Чарли склонился над поломанным крылом птицы.

– Почему же? Почему? – не унималась Полл.

– Много будешь знать – скоро состаришься.

Полл сердито затопала ногами:

– Ну почему никто не отвечает на мои вопросы?!

Впрочем, топать она перестала быстро, ведь от песка, топай не топай, звука не добьёшься. Зато она обиженно надулась.

– Ну вот, теперь сердишься ты, – заметил Чарли.

– Прости… – Полл снова взглянула на птицу. – Ты полечил ей крыло?

– Сделал что мог.

– Она будет летать?

– Может, и полетит. Наперёд не скажешь, – ответил Чарли и легонько погладил серебристые перья. – За ней надо хорошо ухаживать.

– Я буду за ней ухаживать! – с готовностью воскликнула Полл. Вытряхнув из корзинки палтусов, она выстелила дно сухими водорослями и травой, что пробивалась в песке у откоса. – Я заберу её домой и стану кормить хлебом с мёдом.

– Ей больше по душе сырая рыбка, – сказал Чарли.

– Я буду приходить за рыбой каждый день! Буду беречь серпоклювку пуще глаза! Зажгу ей на ночь свечку, чтоб темноты не боялась…

– Свечка ей не нужна, – промолвил Чарли. – Ей хватает луны да звёздочек.

– Я выстелю её клетку душицей и клевером, чтоб ей слаще дышалось.

– Ароматы ей не нужны, – сказал Чарли. – Серебрянке по нраву запах солёной морской воды и прибрежного песочка. Клади в клетку водоросли. И ракушку положи. Да, самое главное! Никогда не запирай дверцу клетки, пускай будет открыта.

– Почему?

– Чтоб могла улететь, когда поправится.

– Понятно. – И, уложив Серебристую серпоклювку в корзину, Полл стала осторожно карабкаться вверх по откосу.

Пока на мельнице и на морском берегу творилось всё, описанное выше, во дворце короля Норфолка, которого – как вы уже знаете – звали Нолличек, происходили совсем иные события.

Главным недостатком короля была его натура. Точнее, натуры, поскольку натур у него имелось целых две. И чередовались они в зависимости от того, с какой ноги вставал Нолличек поутру с постели. Если с правой, то бывал он целый день весел, благодушен и полон всяческих добрых начинаний. И не важно, что осуществить их не успевал, главное – королём двигали благие порывы. Зато от Нолличека, вставшего с левой ноги, лучше было держаться подальше. Он ходил по дворцу чернее тучи, хлопал дверями, стучал каблуками, совал нос в чужие дела и устраивал скандалы из-за всякой мелочи. В дни «левой ноги» никому не удавалось угодить Нолличеку, и кончались такие дни одинаково: слуги, все, как один, заявляли, что работать здесь больше не будут, и подавали прошения об увольнении. Однако на следующее утро король совершенно преображался, и слуги, все, как один, забирали свои прошения назад. В чёрные, левоножные, дни с Нолличеком могла сладить только его очень-очень-преочень старая Нянька. Она знала короля ещё с колыбели и легко находила на него управу. Нолличек сносил её окрики и понукания покорно, точно малый ребёнок, а впрочем – не так уж он был и велик, всего-то двадцать один годочек. И он с большим удовольствием держался за Нянькину юбку.

– Беда мне с тобой, Нолличек, – говорила Нянька, вытирая королю заплаканные глаза. – А всё твоя натура двойная, проклятая.

– Но я же не виноват, раз натура такая.

– Ты-то, может, и не виноват, но нам от этого не легче, – строго отвечала Нянька. – Иди уж теперь, грехи замаливай.

– Бегу, Нянюшка, лечу! – И король Нолличек отправлялся прямиком в магазин сладостей и скупал там подчистую все ириски, а потом, вернувшись во дворец, наделял конфеткой каждого обиженного.

Вчера, в правоножный день, Нолличек успел замолить конфетами все прошлые грехи. А сегодня с самого утра по дворцу уже разносилось топанье и хлопанье.

Нянька, разбиравшая бельевой шкаф, недовольно качала головой и прицокивала языком:

– Опять Ноллик разбуянился, ох, беда, беда…

Королевская Нянька была маленькой, тщедушной старушкой, и гнев её казался поэтому ещё гневливее, а сердитость – ещё сердитее. Стоя на верхней ступеньке приставной лестницы, она развернула простыню и опять недовольно покачала головой: ветхая простыня рассыпалась в руках.

– Этак мы скоро на голых матрацах спать будем! – вздохнула старушка.