Вестиариты Александра одним ударом пронизали турецкий лагерь насквозь, и оказались на берегу реки. Вдоль берега стояли возы, образуя огневой рубеж. Кое-где турки вырыли окопы и установили в них небольшие пушки. Пушкари разбегались в разные стороны. Вестиариты преследовали их, рубя наотмашь сверху вниз по белым чалмам. Александр подозвал к себе Феотокиса и приказал:
– Остаёшься здесь. Возьми человек двадцать. Пошли людей на ту сторону, чтобы нас не обстреляли свои же, когда мы будем переправляться через реку. Ну и пушки. Сбрось их в реку. Это задержит османов. Когда будем прорываться, ударишь нам навстречу.
– Будет сделано,– сказал Феотокис.
Отряд развернулся, опять прошил турецкий лагерь насквозь, оставляя за собой на земле десятки поверженных врагов. Но турки зажгли множество факелов, подбросили дрова в костры, сбились в группы, разобравшись, наконец, где свои, а где чужие, и, вооружённые пиками, стали окружать вестиаритов.
- На прорыв!– приказал Александр, указывая саблей направление к гранёной башне.
В багровом свете костров и факелов его окровавленная сабля горела, словно политая кровью лунная дорога. И феодориты, сбросив на землю постыдные для каждого православного тюрбаны, устремились вперёд, а кровь, бурлящая в жилах у каждого, теперь вскипела от ярости и безумства. Этот удар был страшен. Воины уже не огибали группы турок, а прорубались напролом. Яростью в ночи сверкали глаза феодоритов над чёрными бородами, и доспехи на их плечах сияли багровым сиянием, отражая оранжевый свет турецких факелов. Кони хрипели, покрывая пеной стальные удила. Со свистом, ухая при ударе, опускали феодориты окровавленные сабли на головы врагов. И когда встречалась сталь со сталью, искры сыпались в глаза туркам, словно не с людьми они сражались, а с самими богами.
Справа от Александра рубился его юный мандарий Аталарих, слева – Цикурис Дмитрий, невысокий чернявый грек, но один из самых искусных бойцов на мечах в княжестве. «Надёжные ребята», с теплотой подумал Александр, и, уклонившись от удара турецкой пики, привстав на стременах, со свистом рассёк ещё одну турецкую голову.
Опять вышел из-за облаков месяц, осветив лагерь. На холме, возвышавшемся посреди поля, князь увидел богатый шатёр, шеренги построенных турецких алебардщиков и сотни три сипахов на конях. Шатёр командующего войсками, догадался он. Но сил что-либо предпринять, было явно недостаточно. Теперь феодориты сами находились в большой опасности, потому что турки увидели их, просчитали направление удара, и сипахи лавиной уже пошли вперёд, постепенно переводя коней в галоп, чтобы отрезать вестиаритов от реки.
Феодориты поняли опасность, и тоже пришпорили коней, уже не обращая внимания на мелкие группы пеших османов, а просто пронзая их, как арбалетная стрела проходит сквозь незащищённую плоть. На самой границе лагеря два конных отряда столкнулись, закружились в отчаянной рубке. У сипахов было численное преимущество, неоценимый боевой опыт профессиональных конных воинов. А на стороне феодоритов только ярость и отточенное в многочисленных тренировках искусство воина, но вокруг лежала их земля, их дома с родными, близкими людьми, их маленькая прекрасная родина, за которую каждый воин готов был умереть многократно. Александр сразился с сипахом в зелёных одеждах поверх доспехов, и сразу почувствовал руку профессионала. Ловкий, быстрый как молния турок, разил почти непрерывно и справа, и слева, и сверху, и снизу. Но князь тоже не был новичком в сражениях. Он понял, что хоть опытен и быстр турок, но нет в нём искусства, нет высокой школы, а есть лишь простецкий, почти мужицкий напор.
Мгновенная комбинация, несколько неожиданных, ошеломляющих финтов, и хорошо замаскированный, коварный, легко пронзающий кольчугу удар снизу в живот под вздёрнутый для отражения предыдущего удара щит, положил конец жизненному пути славного турецкого воина. Теперь этот турок будет умирать долго и мучительно, проклиная тот день, когда ступил на роковую для него землю.
Но Александр слишком промедлил, наслаждаясь победой над сильным противником, и не успел выдернуть саблю из обмякшего тела. Сабля другого сипаха, словно искра от костра, сверкнула в темноте. Александр реагировал мгновенно, но вражеское лезвие всё-таки ударило по его руке, разрубив поручни. Аталарих воткнул клинок сабли в лицо сипаха, и тот опрокинулся навзничь, повис на стременах, а конь унёс его окровавленный прах в тёмную ночь.
Совсем неожиданно для сипахов, на них с тыла напали двадцать воинов Феотокиса. Это вызвало замешательство в рядах османов. Отряд Александра прорвался, отбросив непобедимых всадников султана, и, на полном скаку, лишь слегка замедлившись, преодолел реку. Не останавливаясь, всадники перепрыгивали через оборонительные рвы феодоритов, в которых сидели стрелки - феодориты, а потом, замедлив бег коней, направились к башне, темневшей на фоне неба. Сипахи, преследовавшие феодоритов, нарвались на стрелы, и, понеся потери, повернули назад.
В пятнадцать саженей высотой, без дверей, с несколькими маленькими окнами, двенадцатигранная башня преграждала нижнюю дорогу к Мангупу. По высокой деревянной лестнице, приставленной к окну башни, спустился командир арьергарда, Цинбиди Леонидас – знакомый офицер по Авлите.
– Неужели, это ты, князь, наделал столько шума в лагере турок?
– Да, и глубоко сожалею, что не ударил более значительными силами. Мне удалось слегка потрепать османов, но я упустил возможность полностью разбить этот их отряд. Как обстоят твои дела?
– Осталось чуть больше двухсот воинов. Турки в любую минуту могут обойти меня с тыла. Сил, чтобы надёжно перекрыть все дороги, у меня нет. Я ждал помощи, но не думал, что князь придёт ко мне на помощь лично, да ещё прорвавшись сквозь лагерь врага. Какие будут распоряжения, князь?
– Утром посмотрим, что предпримут турки, тогда и решим.
Вестиариты, измученные боем, покрытые кровью, сходили с коней, поили их водой из колодца, вырытого недалеко от башни, пили сами. Стояла тихая тёплая ночь.
– Командир, доложи о потерях,– приказал князь.
– Восемнадцать человек не прорвались к башне, да ещё двадцать человек получили ранения,– доложил Феотокис. Он посмотрел на руку князя, и добавил: – Двадцать один, считая тебя.
– Меня можешь не считать. Пустяк. А вот убитых много,– сокрушённо покачал головой Александр.
– Основные потери в бою с сипахами. Здорово они дерутся,- сказал Феотокис.
– Раненых перевязать, отправить в столицу. Остальным занять пустующие дома в селе, поесть, что бог послал, и отдыхать,– дал распоряжение князь.
По приглашению Леонидаса, Александр поднялся на крышу башни. Мандарий помог ему снять лёгкие доспехи, промыл рану вином и перевязал её чистой тканью.
– Ничего, князь, кость цела, а мясо, дай Бог, нарастёт,– сказал Аталарих.
Глядя на мерцающие звёзды, Александр уснул на свежескошенном сене под говор бодрствующих пушкарей рядом с тремя небольшими заряженными пушками. В темноте всхрапывали кони, а в турецком лагере, как в потревоженном осином гнезде, шум не стихал до самого утра.
Рано утром прибыл гонец из столицы. Он привёз письмо от Теодорика, с сообщением, что турки начали наступление от Алустона, тесня отряд заграждения.
Князь подозвал Цимбиди.
– Пехоту с пушками отправь к столице. Из всадников организуй летучий отряд и останься с ним в тылу у турок. Перережь их коммуникации, захватывай продовольствие, оружие. Свяжись с другими подобными отрядами. Здесь нам не устоять. Армию сюда присылать бесполезно: сил у турок значительно больше. Уходи. Я прикрою твой отход. Оставь мне пару десятков пеших стрельцов, которых я заберу с собой при отступлении.
Вставало солнце. В лагере турок запели муэдзины. Александр видел с башни, как турки роют могилы и хоронят воинов, павших в ночном бою. Сколько их, посеченных феодоритами? Сотни две — три.
Ушли маршем пушкари и пехотинцы Цинбиди. Сам Леонидас с сотней всадников попрощался с князем и направился в лес к ближайшей крепости. В окопах у берега Чёрной речки остались двадцать его лучников. Когда солнце взошло достаточно высоко, князь приказал своим вестиаритам посадить стрельцов на крупы лошадей, и отряд тронулся в путь к столице. Турки после ночного удара даже не пытались перейти реку. Но скоро они придут в себя и наступление продолжится.
