– Юля! – позвала Света, и неуверенно добавила: – Женя!

Никто не ответил.

Света подождала немного и окликнула еще раз. Когда никто не отозвался, она со вздохом спустилась вниз, по пояс погрузившись в черноту, и, осторожно ступая, направилась к бане, время от времени запинаясь о невидимые стебли. Идти было жутковато. Девушке вдруг показалось, что ноги идут где-то там, глубоко внизу, сами по себе, сами отыскивают дорогу, сами нащупывают препятствия. А верхняя часть скользит над черным провалом, обрывавшемся неведомо куда. Света тряхнула головой, рассердившись на себя за разыгравшееся воображение. Наваждение тут же схлынуло, и левая нога сразу зацепилась за что-то. Света отчаянно замахала руками, но равновесие удержала.

– Юля! – сказала она, заглядывая в баню.

Пусто. Печь давно прогорела, но вода еще не остыла и курилась над баком легким парком, поблескивала дождинками на стенах. Света шагнула внутрь, прошлась по небольшой комнатке. Юля здесь была: на полу возле лавки валялись ее купальные принадлежности, завёрнутые в полотенце. Света подняла их. Полотенце было сухое. Огонек лампы под потолком вдруг отчаянно затрепетал и погас – кончился керосин.

– Света! – Света обернулась. На крыльце дома в освещенном дверном проеме стояла Оксана. – Что там?

– Ничего, – Света пожала плечами и выбралась наружу.

– Где Юля?

– Не знаю. – Света напряженно оглядела участок. Ничего, только застывшая чёрная гладь. И тишина, как бывает перед рассветом.

Может быть, Юля упала, ударилась и потеряла сознание, с нарастающей тревогой подумала Света.

Она вернулась в баню, вытянув над головой руки, сняла лампу, потом нашарила в специальном углублении под стеной тщательно закупоренную бутыль с керосином. На ощупь сняла стекло, открыла бутыль и приостановилась, пытаясь сообразить, как налить горючую жидкость в невидимое в темноте отверстие.

К счастью, в этот момент внутрь ввалилась Оксана, подсвечивая себе мобильником.

– Ну и жуть! – проговорила она.

Наверное, у неё возникли сходные со Светиными ощущения, когда шла по залитому чернотой участку. Но Свете было не до её переживаний.

– Подсвети, – попросила она, и быстро заправила лампу, попутно пересказав Оксане свои догадки.

Оксана задумалась. Света тем временем отыскала спички, зажгла лампу и вставила на место стекло. Загоревшийся язычок пламени разогнал по углам темноту.

– Погоди минутку, – попросила Оксана, когда Света уже собиралась выйти наружу. – А куда Женя делся? Не могли же они вдвоём сознание потерять.

Света замерла, ей сделалось нестерпимо стыдно: в тревоге за Юлю, она совсем позабыла о парне.

– Он, наверное, её не дождался и ушёл, – растерянно предположила она.

Оксана только фыркнула.

– Ну да – голый и мокрый.

– Какая разница! – рассердилась Света. – Надо искать!

И она решительно шагнула за порог.

Выйдя, Света присела, повела вокруг лампой и поняла, что искать придется ощупью. Свет практически не пробивался дальше стекла лампы; тусклый огонек, стиснутый застывшей чернотой. Как одинокий светлячок в ночи, который ничего не освещает.

Света только вздохнула и отправилась на поиски.

Ей было страшно. В окружающей темноте гасли любые звуки; несколько раз она наступала на что–то, похожее на огурцы, падала, цепляясь ногами за какие-то стебли, но ни хруста, ни шуршания – только полная тишина. Но особенно пугало то, что она не слышала даже собственного дыхания, вообще единственным звуком был неясный шум в ушах. И через метр-два ей все время приходилось выпрямляться, чтобы определить направление и не кружить на одном месте.

Спустя вечность она, покрытая синяками и перемазанная землей и зеленью, оказалась возле дома. На крыльце стояла Оксана, боязливо переступая с ноги на ногу, и напряженно всматривалась в окружающую темноту. В неярком лунном свете лицо ее казалось выбеленным, и на нём глубокими чёрными провалами зияли глазницы, лишенные зрачков. Завидев Свету, она вскинула руку, и до девушки донесся облегченный вздох.

– Ой, Свет, как хорошо, что ты пришла, – затараторила Оксана, захлебываясь и глотая слова. – Так страшно! Эта тёмная зараза меня с ума сводит. Всё время чудится, будто там что-то ползает.

Света взошла по ступенькам, прошла на веранду и устало опустилась на стул. Оксана тут же юркнула за ней и захлопнула дверь, закрыла задвижку. Лицо её уже не казалось – оно действительно было белым от ужаса.

– Что с тобой? – Света дотянулась до кувшина с водой, налила в стоявшую рядом чашку и жадно отпила.

– Страшно. Юльки нет, Жени нет, ты из этой черноты выныриваешь так, будто тебя топят.

– И только-то? – удивилась Света.

Оксана обхватила себя руками за плечи и бессильно села рядом со Светой. Зубы ее выбивали хорошо слышимую дробь. Она и вправду была в ужасе.

– И ещё, – пробормотала она невнятно, – оттуда будто кто-то тихо так зовет, сперва издали, а потом всё ближе и ближе, и тогда в глазах все чернеет, так и хочется туда спуститься.

Света с жалостью смотрела на перепуганную подругу и не знала, чем помочь. Сама она никаких призывов не слышала и, невзирая на жуткую чёрную топь, заполонившую сейчас участок, очень сильного страха не испытывала. Она машинально потянулась, обняла девушку, прижала к себе и стала поглаживать по голове, мягко шепча что-то успокаивающее. Голова у Оксаны казалась ледяной, и Свете отчаянно захотелось согреть её. Вдруг показалось, что под ладонью расплескалась вязкая чёрная клякса страха, которая медленно, но верно, разрастается, захватывая всё новые и новые участки. Выжечь бы её, мелькнула мысль. Только чем? И как? Она попыталась представить свою ладонь пышущим жаром паяльником, но не сумела. Тем временем Оксана начала вырываться: чернота заполоняла её все больше. Чуть не плача, Света с трудом удержала девушку, ладонь при этом сорвалась, словно отпрыгнула от кляксы, как испуганный зайчик.

Зайчик, вспомнила Света. Солнечный.

Она вновь начала поглаживать Оксану по голове, и под ладошкой тыкалось туда-сюда тёплое яркое пятнышко, то ласково щекоча пальцы, то погружаясь в черноту. И клякса перестала расти, тёмные ложноножки больше не расползались по сторонам. Наоборот, чернота словно вжималась в себя при каждом прикосновении солнечного зайчика, схлопывалась и светлела, пока не превратилась в тёмную точку, мгновением позже лопнувшую без следа.

Света отстранилась и посмотрела на подругу. Оксане явно стало лучше: щеки порозовели, в зрачках ещё таился испуг, но они уже не казались бездонными черными омутами в провалах глазниц, ледяной лоб не обжигал холодом, исчезла зубная дробь. Девушка выглядела тёплой и живой, только немного встрёпанной.

Они ещё немного посидели, обнявшись, затем Оксана высвободилась и встала.

– Странно, – она повела плечом, – я больше не боюсь. Спасибо, Светик. Только за порог я сегодня ночью ни ногой. И спать до смерти охота.

– Ты ложись, – сказала Света, – я еще посижу.

Еле-еле переставляя ноги, Оксана скрылась в комнате. Света положила скрещенные руки на подоконник, тянувшийся вдоль всего окна веранды, и уперлась в них подбородком. Отсюда, сверху, в лунном свете темная масса чёрным, казавшимся бездонным, слоем покрывала землю. Время от времени по ней пробегали ленивые плавные волны, и тогда то, что находилось на участке выше слоя – верхушки деревцев, кустов, огромных тыкв – начинало рябить, дробиться, осыпаться вниз. Но стоило волне схлынуть, как все становилось по-прежнему. А после очередной прокатившейся волны начало казаться, будто взгляд проваливается куда-то вглубь чёрного слоя навстречу шелестящему ритму: «С-с-с-в-е-т-а-а, С-с-с-в-е-т-а-а…». И из тягучих слов формируется тёмная фигура, близится и поднимается до окна веранды, прижимается к стеклу уродливой маской лица, растягивая под крючковатым, хищным носом щель зубастого рта от уха до уха; в провалах глазниц вращаются чёрные смерчики. Они постепенно растут, набирают скорость, и вдруг распрямившимися спиралями выскакивают из глаз и бьют в окно прямо в лицо.