Окончание фразы Николая Николаевича грустно повисло в воздухе.

– Звериное рыло капитализма, – Звонарёв заступился за хозяина банка.

– Девочку выращивать нужно, – и, видя, что Алексей уже согласился с его рекомендацией, Николай Николаевич принялся разглагольствовать. – Деткам же помогать нужно. Когда-то нам помогал кто-то. Потом авось кто-то поможет и нашим деткам. Земля ведь круглая… и тесная… – его глаза лучились стариковскими морщинками, вопреки ещё не стариковскому возрасту Николая Николаича.

«А ведь он совсем не намного меня старше. Может, лет на пять. А борода седая», – подумал Звонарёв и спросил:

– Симпатичная?

– Уж молчал бы, – упрекнул Николай Николаевич.

– А зовут как? – Алексей пытался угадать, стоит ли за просьбой Ник-Ника личная симпатия к этой пока ещё неведомой девушке.

– Настей.

– И сколько ей лет?

– Ну, если её зовут Настей, сколько ей может быть лет?

Они оба засмеялись.

2003 год, 21 апреля, понедельник, вечер.

Вечером Звонарёв с Ольгой сидели в ресторане «На мельнице», дорогом и очень вкусном. Смаковали бутылку шабли под фаршированную рыбу.

– Ты живёшь как в болоте. Что по вечерам делаешь?

– Ничего. Книжки читаю.

– В Москве достопримечательностей полно.

– Ну, я сходил по разу в музеи.

– А дальше?

– Это ты такая продвинутая девушка. А мне-то что дальше?

– Ну, есть же всякие мужские клубы, например, – Оля смотрела на него со смешинкой. – фу! Что там можно найти интересного? Половую инфекцию?

– Хи-хи-хи. Это я так просто сказала. Не обижайся.

– Ага, на вшивость проверила.

– А окрестности? Я, например, купила путеводитель по Подмосковью. Катаемся, смотрим всякие симпатичные места. Здесь, оказывается, полно глухих старинных поместий. Заброшено, правда, всё. Вот под Красногорском есть усадьба Юсуповых. Можно вечером как-нибудь съездить.

– Если только за компанию…

– Поехали! Попросвящаю тебя. Чего тухнуть на диване?

Разговор строился как-то по-дурацки. Они обменивались короткими фразами, словно на работе на бегу. Всё же Лёше не хотелось опускаться до того, чтобы «на работе говорить о бабах, а с бабами – о работе». Ольгины глаза пуговками блестели в полутёмном зале.

«Она меня кадрит? – думал Звонарёв. – А совсем не производит впечатления девушки с проблемами».

Потом он решил, что, видимо, чего-то не понимает в ней. И перешёл на анекдоты. Его иногда прорезало на шутовство среди друзей, и это как-то не вязалось с солидностью банковского служащего.

После расставания Алексей испытал чувство неловкости. Ольга заметила это, хотя выпила больше половины бутылки и порядком захмелела. Но, ничего не сказав, прислала следом эсэмэску:

– все в порядке?

– надо было тебя поцеловать…

– просто ты нормальный…

Она не договорила сознательно. Последовала долгая пауза, и Ольга закончила вечер фразой:

– мне с тобой повезло…

Звонарёв ехал в метро домой и не мог сосредоточиться на чтении. Собственная неуклюжесть, её многозначительные эсэмэски – всё это выбивало из колеи. «У нас зреет романчик?» – сам себя спрашивал Алексей и сам же отвечал: «Да ерунда. Подумаешь, люди подсознательно нравятся друг другу. Вот я иногда хожу на бизнес-ланч обедать, встречает нас там девушка с меню. Мы тоже много месяцев друг другу нравимся, и оба это понимаем. Ну и что? Это же не повод для знакомства. Мало ли какие комбинации между людьми могут складываться. И Оля… тоже». Алексей задумался над уменьшительно-ласкательным вариантом именем своей подруги: «Ольга, Оля, Оленька, Олечка», – последний вариант ему понравился больше всего, и он вдруг задумался: «А как её называет в таких случаях муж? Да я, похоже, влюбляюсь, вот уже к мужу начинаю ревновать. Прикольно».

2003 год, 22 апреля, вторник, утро.

Наташка относилась к тому редкому типу женщин, которые плачут красиво. Тем более что шмыгающий нос никак не вязался с круглыми мячиками грудей, симпатично выглядывавшими из декольте. Звонарёв понял, что разыгрывать молчаливую деликатность будет неправильно:

– Что случилось?

– У Мишки… В саду…Только ему купила новые весенние вещи, – Наташка справилась и начала излагать связно: – У них в детском саду субботник был, всё выкрасили. Краска не высохла. Я как сегодня утром увидела, каким он вчера пришёл! Жуть! Всё испорчено. И куртка, и штаны! Один раз надел…

– Ну да… Малые же ещё бестолковые, не умеют вещи беречь, – хотя Наталья растила сына одна, её доходы не давали оснований жмотничать. Но этого Алёша говорить не стал: – Химчистка теперь!?

– Да дело даже не в деньгах! – за много лет совместной работы они уже научились читать мысли друг друга. – Просто жалко!

– Я понимаю.

– А химчистка может и не справиться!

– Да, такой вот субботник получился.

– В следующий раз в апреле, как про субботник узнаю, в сад его не поведу. Пока всё не высохнет.

– Но это же надо знать, какой краской они там красят? – Алексей понял, что Наташа выговорилась и пришла в себя, и направился к рабочему месту.

Пропиликал эсэмэской телефон.

– Ты сильно занят? Минут на тридцать ты мне очень-очень нужен!

– Ок, я могу освободиться. А что случилось?

– У меня совещание, очень важное. А я уже полчаса нарезаю круги вокруг офиса, не могу припарковаться. Помоги плз!

– А что нужно?

– Я заехала на тротуар и встала под «грибок» автобусной остановки. Посторожи, пожалуйста, «пыжик», чтоб никто ничего не сделал. Я прибегу с совещания – переставлюсь. Понимаю, что с моей стороны это свинство, но негде поставить машину. Негде!

– Бегу!

2003 год, 22 апреля, вторник, день.

Заседание «кредитного комитета», куда был приглашен Звонарёв и где должна было выступать со своими предложениями Карпова, началось после обеда и проходило нудно. Комитет назывался «кредитным» по старинке. Заседавшим уже не один год приходилось рассматривать самые разные вопросы, в том числе по деятельности казначейства: лимиты на контрагентов, лимиты на эмитентов, лимиты на портфели и т. п. Так как оба заинтересованных лица, сладкая парочка «Ольга плюс Алексей», предыдущее заседание проигнорировали, в этот раз их вопрос поставили в самый конец. Очередной начальник кредитного управления, чьего имени Алексей ещё не запомнил (предыдущий попался на «откатах»), долго и заунывно зачитывал свои заключения по будущим заёмщикам, хотя читать их было необязательно – заключения были заранее розданы участникам вместе с остальными материалами. Первое время Алексея это бесило – он сердито переглядывался с Кареном, тоже приглашённым. Пару раз перечитал тезисы, которыми собирался остановить Ольгу. Поиграл с КПК, который использовал исключительно на таких совещаниях и исключительно для пасьянса. Надоело. Принялся нагло разглядывать Ольгу. Но та была на чём-то сосредоточена и глаза от своих бумаг не отрывала. «Волнуется? Я что, такой страшный?» Зачем-то измерил себе пульс. «Ого! Целых 48 ударов в минуту. Как у спящего. А если ещё сильнее расслабиться?» Звонарёв попробовал ощутить расслабление во всех своих членах сверху вниз. Ещё раз измерил. «46 ударов. Неинтересно». Чем бы ещё заняться? Принялся играть карандашом. Иногда Алексей предпочитал карандаш авторучке. Наигравшись, он вдруг взял карандаш правильно. Как его учили в детстве в художественной школе. «Ощутить благоговение перед чистым листом бумаги. Слиться с карандашом. Как с оружием. Продолжение руки. Лёгкость в пальцах. Чего бы нарисовать? Ольгу? Портрет потребует основательности. Шарж? Может обидеться». Её рука неподвижно лежала на бумаге. Быстрыми штрихами Алексей набросал сложенные в щепотку прозрачные тоненькие девчоночьи пальчики. Ольга заметила, похоже, заулыбалась, но Алёша не захотел с ней встречаться глазами. Тогда она сменила положение кистей рук, мешая ему. «Вредничает?» – Алексей растерялся. Отодвинул свой рисунок, чтобы ничьи сочувствующие взгляды не отвлекали. Сосредоточился и повторил кисть Олечки по памяти, вложив в щепотку её пальчиков детские пинеточки: «Типа отомстил». Следующие минут двадцать он шлифовал рисунок.