Таверна была переполнена, потому что Рыжий Торир Донахью ставил выпивку. Возможно, несколько человек в баре думали, что он начал праздновать немного преждевременно и что его место у дверей комнаты Алаты. Но крестьяне чувствовали, что нет мужа более беззаботливого и веселящегося, в то время как его жена в муках рожает. Если Рыжебородый и переживал за Алату, то это не мешало ему пить пиво.
На улице было холодно, очень холодно, и погода заставляла буйную компанию, собравшуюся в таверне, прижаться к огню так, словно тут был последний аванпост мира и только здесь Люди могли еще соперничать с озлобленной природой.
Сам Донахью ничуть не страдал. Он уже опустошил с полдюжины кружек пива и чувствовал себя в силах влить еще дюжину себе в глотку, прежде чем пойти посмотреть, кого родила Алата.
Женщины всегда рожали без особой суеты и спешки, и Донахью был уверен, что Алата окажется лучшей среди них.
Следующий час и следующий галлон пива пролетели быстро, а потом женщина средних лет, седая, очевидно опытная в этих делах, вошла в таверну. Донахью увидел ее и, раздвигая людей, бросился к ней через зал.
— Ну? — спросил он громким голосом так, что остальные пирующие затихли.
— Ты стал отцом, — улыбнулась она.
— Черт возьми, женщина! — проревел Донахью. — Я знаю, что я — отец! Кто родился?
— Сын.
— Сын! — победно закричал Рыжебородый. — Я так и знал! Сын! Всем снова поставить… я плачу.
Возникло стремительное движение в сторону стойки.
— Какой он? — нетерпеливо спросил Донахью.
— Он очень сильный и здоровый, — ответила повивальная бабка. — И выглядит он как вы, у него такие же рыжие волосы.
— О-о! — засмеялся один из пьющих. — Это плохо, Торир! Тебе придется в оба следить за этим ребенком!
— Ты хочешь, чтоб ребенок был без изюминки! — быстро ответил Рыжебородый. — Такой ребенок будет иметь мало внутреннего огня, я так скажу.
— Какое ты дашь ему имя? — спросил другой.
— Не знаю, — сказал Донахью. — Я еще не решил.
— Только не давай ему имени деда, — сказал третий. — Каждый раз когда я проклинаю мать жены, моя дочь поднимает крик!
— Об этом не нужно беспокоиться, — мягко ответил Донахью. — Я никогда не знал своих родителей.
— О, — взволнованно сказал тот мужчина. — Извиняюсь…
— Не нужно. Не думаю, что мои родители мне понравились бы. — Донахью вернулся к стойке. — Ну, — проревел он, — чего мы еще хотим? Выпивки!
Тишина исчезла так же быстро, как прежде возникла, и Донахью снова услышал смех и звуки товарищеских хлопков. Донахью выпил еще кружку пива, потом повернулся к повивальной бабке, стоявшей у входа.
— Подойди и выпей! — приказал он ей. — Ты заслужила!
— Ты не хочешь взглянуть на своего сына? — спросила она.
— А я могу? — спросил Рыжебородый, пытаясь скрыть свое желание. — Я не знал, что я смогу это сделать так скоро.
— Конечно можешь, — ответила старуха. — Ты — отец, разве нет?
— Поэтому он и хочет увидеть ребенка… убедиться! — хохотнул один из пьющих.
Донахью почувствовал нарастающую ярость, потом понял, что это всего лишь шутка, и присоединился к смеющимся.
— Мне можно идти? — спросил он.
— Конечно, — ответила повивальная бабка. — Поэтому я и пришла сюда.
— Спасибо, — сказал Донахью. — Послушай, ты бы на время осталась здесь… Я хотел бы… ну…
— Я понимаю, — улыбнулась старуха. — Я вернусь через полчаса.
Рыжебородый поцеловал женщину в щеку, отвел ее к бару, усадил, а сам вышел в морозную ночь. Чем ближе он подходил к их дому, тем становился все более и более возбужденным. Сын… и тоже рыжий! Он никогда не думал, как много может значить для него сын. За последнее время Донахью научился держать себя в руках, но сейчас он был счастлив. Как долго он ждал этого момента! Казалось, раньше его жизнь не была такой полной…
А потом Донахью неожиданно все понял. Его едва не стошнило…
У него не оставалось времени думать и рассуждать. Рыжебородый пробежал остаток пути и ворвался в комнату. Алата, которая должна была лежать в кровати, встретила Донахью у дверей. Она смотрела на мужа, словно на пробудившегося к жизни дикого зверя.
— Ты собираешься убить малыша, не так ли? — закричала она, метнувшись через комнату и вцепившись ногтями в лицо Донахью.
— Убирайся! — фыркнул он, отшвырнув Алату взмахом руки. Он выхватил дубинку, быстро шагнул к крошечной колыбели, где лежал новорожденный, и обрушил дубинку на слабую голову младенца. Раздался жалобный вой, и потом искра жизни, так недавно вспыхнувшая, погасла навсегда.
Донахью повернулся к Алате. Та сидела на полу, прислонившись к стене, тупо глядя на кровь, которая начала капать из колыбели.
— Почему? — спросила она безжизненно ровным голосом. — Почему ты сделал это?
— Захотел. — Донахью дрожал так сильно, что ему пришлось подождать, пока дрожь пройдет, прежде чем он снова заговорил. — Захотел, когда понял, почему Гарет Кол оставил меня в живых.
— Почему? — печально повторила Алата. Слезы, собиравшиеся в уголках глаз, хлынули по ее лицу, белому как мел.
— Разве ты не видишь? — заговорил Донахью странным голосом, полным муки. — Почему Гарет Кол оставил меня в живых? Он сильнее, чем я; он имеет силу, о которой Человек и мечтать не смеет. Что такое та единственная вещь, в которой он нуждался?
— Я не знаю, — проговорила Алата, загипнотизированно глядя на капающую кровь.
— Мое семя! — воскликнул Рыжебородый. — Гарет Кол хотел, чтобы у меня был ребенок! Я могу называть себя Нормалом, пока Рет не покроется льдом, но я не Нормал! Мои родители были Уродами, и я ношу их кровь в своих венах. Я могу не иметь никаких колдовских сил, но я такой же Урод, как Гарет Кол!
— Ложь! — задохнулась Алата, вскочив на ноги и бросившись на мужа. — Ложь! Ложь!
— Это — правда! — сказал Донахью, разводя в стороны ее руки. — Это — правда! И это — единственная причина, по которой Гарет мог оставить меня в живых!
— Ложь! — кричала она. — Сколько женщин-Нормалов ты изнасиловал? Сколько сотен ублюдков ты наплодил? Почему ты убил моего ребенка?
— Потому что ты тоже Урод!
