"Эти люди с их хамством были невыносимы". К тому же он страшно уязвим, этот комик, который может добиваться успеха, только вызывая смех, основанный на издевке; Ему приходится буквально отдавать себя на съедение вульгарной публике, лишенной всякого душевного благородства. Отношения с ней ничего общего не имеют с теми отношениями, какие установятся у него впоследствии с простонародной публикой. Конечно, и ее признание придет через смех, но этот смех великодушен, проникнут симпатией. Вот почему, возвращаясь рано поутру на велосипеде с ночных выступлений, он не единожды принимал решение, что ноги его больше не будет в этих заведениях, где актер подается на десерт - после сытной еды и женщин...

Но... Но он крестьянин и прекрасно знает, что нельзя привередничать.

Его не устраивают ни эти кафе, ни их посетители? Но где еще может он на первых порах попытать удачу? Он ухватился за кончик нити, и он держится за него, не выпуская. Выбирать он станет потом... Однако в этом компромиссе нет ничего компрометирующего. Прежде всего потому, что он смешит пошляков, не подделываясь под их тон. Он отказывается опускаться до вульгарности, на которую они столь падки. Ибо его комические номера нередко содержат соленую шутку (об этом речь впереди), но никогда пошлятину. И уже первые песни собственного сочинения показывают, в чем заключается основная счастливая находка Бурвиля - вызывать жалость и симпатию к "горемыке", которого он изображает, потешаясь над ним.

Поиски собственного стиля

Мне кажется, однако, что главный козырь Бурвиля заключался в постижении сути профессии актера, что удалось ему довольно скоро благодаря особой, присущей ему проницательности.

Как уже говорилось, он пережил много неудач на первых прослушиваниях. Антрепренеры выслушивают, качают головой и вздыхают: "Вас известят письмом". Провалы можно было бы объяснять себе тем, что эти люди ни черта не смыслят, и утешаться, что всех больших актеров постигало такое же невезение. Но не полезнее ли задаться вопросом, а быть может они в чем-то и правы...

Вскоре Андре понял, что с песенками Фернанделя далеко не уедешь, хотя они и обеспечивают ему неизменный успех у публики. С такой программой он навсегда останется лишь его эпигоном, каких у знаменитого комика в ту пору были десятки, как впоследствии будут десятки или сотни эпигонов у Брассенса*. Извлекая пользу из благосклонного отношения публики к Фернанделю и его персонажу солдатику, он навсегда останется эрзац-Фернанделем, ибо при всем таланте имитатора нельзя стать настоящим актером, если не привносишь ничего своего, нового. Актер может по праву считаться таковым, лишь будучи оригинальным. Следовательно, прежде всего необходимо выработать свой, индивидуальный стиль, стать непохожим на других.

_*

( Жорж Брассенс - современный французский певец и автор песен, исполняющий их под собственный аккомпанемент на гитаре.)

И он начинает упорно добиваться этой непохожести. В те годы он не может рассчитывать, чтобы композиторы писали песни специально для него. Так что ему придется делать это самому, чем он и занимается в сотрудничестве со своим давнишним приятелем Этьеном Лораном.

Но это далеко не простое дело: его песни должны отличаться от песенок Фернанделя не только тематически. И потом надо расстаться с персонажем - солдатиком, принадлежащим тому же Фернанделю. Но как писать песню, чтобы она вызывала смех? Он порвет немало черновиков, пока не додумается, что песня, написанная литературным языком (подлежащее -сказуемое - дополнение), вряд ли может смешить. Так он постигает секреты своей профессии, в которой в первую очередь важна манера исполнения, правильный тон; важно знать, где уместно подмигнуть, спеть фальцетом, как заставить зрителя вслушиваться; но при этом важны и музыка и слова песни как таковые. Ему надо овладеть исполнительским мастерством не по готовым рецептам. И вот он пишет сто песен, которые ничего не стоят, пока сто первая не оказывается удачной, потому что эта была взращена на предыдущих провалах и их критическом разборе. Так он находит свой собственный стиль. Стиль, который он сумеет постепенно выработать и отточить. Он напал на свою золотую жилу, догадавшись использовать комизм, присущий человеку или фактам жизни, черпая из реальных истоков комизма, скажем, припоминая, что вызывало хохот, когда он мальчишкой пародировал в школе или дома какого-нибудь чудака или сцену из деревенской жизни, "Достаточно, -говорит он теперь, - смотреть на людей, они - неиссякаемый источник комизма". Правда, смотреть надо зорким взглядом, умеющим схватить характерную черточку, которая в гиперболизированном виде да еще интересно обыгранная вызовет взрыв смеха.

Хорошая пародия не должна утрачивать сходства с пародируемой ситуацией или объектом, более или менее знакомым всем, но должна подчеркивать характерное, индивидуальное, что и вызывает смех.

Исходя из этого, Бурвиль создает свой новый персонаж с глупейшей улыбкой, комизм которого подчеркивается обуженным костюмом. Но этот дуралей уже позволяет Бурвилю обобщать - он пародия на всех и каждого.

Однако первое время в его репертуаре насчитываются всего две песни, пригодные для этого персонажа. Одна из них -пародия на песенку школьных лет - "Детский лепет". Она была смешной уже в силу глупости своего содержания, что, наверное, он уловил еще тогда, когда распевал ее со своими однокашниками. Надо было лишь отработать остроты и сыграть на контрасте между этой старомодной песней и модным ритмом свинга, который он неумело пытается ей придать. Вторая - пародия на сентиментальную песенку, которая была весьма популярна в годы оккупации, - "Прошу тебя, вернись". В самом деле, подлинное эстрадное творчество

опирается не столько на музыку и тексты песен, сколько на типаж. Так позже фильмы с Бурвилем ценны персонажем, которого он воплощает. В еще большей мере это относится к его ролям в комедиях и опереттах... А пока неотесанный тип, порядочный, но глупый, в обуженном костюме, из куцых рукавов которого вылезают неловкие руки, всех одаривал добродушными улыбками и взглядом голубых глаз, как бы призывающих к тому, чтобы все люди были милы и любезны...

"Я начну, - робко и скромно объявляет он, - с очень красивой песни "Прошу тебя, вернись".

Уже теперь обращает на себя внимание то, что модель, существующую в реальности, он всегда преобразует в одном и том же, лично ему присущем стиле. Это пародия, но не злобная, не изничтожающая главные человеческие достоинства пародируемого, в данном случае - бесталанного певца. Зритель смеется, потому что этот безголосый певец совсем не такой, каким ему надлежало быть, - у него непомерная амбиция и он верит в манну небесную... Но с таким же успехом он мог бы вызывать и жалость. Он не изничтожен. Речь идет просто о славном парне, немного обиженном природой, а поэтому он несет всякую чушь. Над ним, конечно, не грех посмеяться, но его можно и понять.

"Смотрите на меня, - словно бы говорит он всем своим видом, - вот я весь перед вами, но не надо меня осуждать, хотя бы потому, что я готов любить вас всех". И он так верит в симпатии публики, что продолжает "петь" под Эдит Пиаф, несмотря на смех в зрительном зале...

Как-то в разговоре о писателях мой приятель сказал: "Одни из них любят своих героев, для других же они только объект для критиканства и излияния желчи". То же самое относится к актерам: есть такие, которые любят воплощаемых ими

персонажей, и такие, которые их изничтожают. Бурвиля с самого начала, даже когда он создавал типаж оболтуса, о котором сегодня можно спорить, характеризует доброжелательность, доверие к людям и в особенности к тем, из кого состоят массы рядовых людей.

Потом этот типаж эволюционирует. Так, в фильме режиссера Алекса Жоффе "Большая касса" (1965) он будет требовательным влюбленным. Еще позднее, в многочисленных фильмах, вплоть до "Разини" (режиссер Жерар Ури, 1964) и "Большой прогулки" (режиссер Ури, 1966), станет тем, кто всегда готов полюбить и поверить в любовь, при первой улыбке женщины увлечься и преисполниться чувством, при любом дружеском жесте растаять от нежности.