Приезд оказался неожиданным. Брусилов заглянул в одну теплушку, в другую, приказал вывести всех на линию, построить. Прошелся вдоль рядов, гнев не остывал в нем, напротив того, возрос пуще, глаза пристально вглядывались в устремленные на него глаза, перебегали на плечи, на одежду, на ноги. Солдаты подобрались, но не оробели, почуяв, что гнев не на них.

— Спасибо, братцы! — проговорил Брусилов, и голос его, зазвенев, оборвался, обузданный волей.— Спасибо, что приехали здоровы. Нам здесь крепкий народ нужен. Послужите хорошо,— знаю!

— Рады стараться, ваше высоко... — пошло греметь вдоль путей, но Брусилов отвернулся, шел к командиру полка, принимавшему эшелоны.

— Вызвать господ офицеров! — сухо бросил ком-фронта на ходу и проследовал в вокзальные так называемые «царские комнаты».

И когда все собрались в испуге и недоумении, он спросил неожиданно тихо, обращаясь ко всем:

— Вы куда прибыли, господа офицеры? Но, не дождавшись ответа, ответил сам:

— Вы прибыли на Юго-Западный фронт. Идете в Ровно на пополнение переведенной туда сто двадцать шестой дивизии. В распоряжение командарма-восемь. Ваш командир должен был бы растолковать, какая вам выпала честь. А вы?

Он обернулся в упор к полковнику, весь гнев свой обращая на него:

— Базар у вас или воинская часть? Почему, позвольте узнать, прибывшие на укомплектование нижние чины до сих пор не получили погон своей части? Почему в одном и том же полку одни с красными погонами, другие — с синими и без номера полка? Пустяки, по-вашему? Нет, не пустяки! В ратном деле нет пустяков! Сознание принадлежности к своей части так же свято, как сыновнее чувство, как гордость отцовской славой, добрым именем семьи! Этим пренебрегать — себя не уважать. Полком своим не гордиться — родине славы не искать. Прошу это запомнить, господа офицеры, если желаете заслужить уважение вверенных мне войск. Запомните и закажите другим!

XXIV

В штабе его ждала телеграмма. С еще не остывшим гневом, стоя, не снимая фуражки, прочел ее Брусилов. Алексеев сообщал, что итальянцы потерпели жестокое поражение. Полковник Ромен от имени итальянского командования умоляет двинуть русские войска в наступление на австрийском фронте, чтобы оттянуть на себя противника. Государь приказал спросить, может ли Юго-Западный фронт начать наступление и когда именно. Тут же, не сходя с места и не присаживаясь, Алексей Алексеевич продиктовал ответ:

<— Пишите. Армии вверенного мне фронта готовы. Как было мною доложено раньше, они могут перейти в наступление неделю спустя после извещения. На сем основании доношу, что мною отдается приказ девятнадцатого мая перейти в наступление всеми армиями, но при условии, на котором настаиваю: Западному фронту двинуться вперед одновременно, дабы сковать войска, против него расположенные. Брусилов.

Резким движением комфронтом сдернул с головы фуражку и перекрестился. Начальник штаба, дежурный генерал и Яхонтов придвинулись к нему, ожидая распоряжений. Все тот же суровый пламень глубоко полыхал в потемневших глазах Алексея Алексеевича. Но взгляд этих глаз был обращен внутрь себя. Клембовский сделал знак дежурному генералу и Яхонтову. Стараясь ступать неслышно, они пошли к выходу. Брусилов очнулся, Лицо его приняло обычное выражение делового оживления, Он окликнул:

— Владислав Наполеонович, на минутку!

И когда начштаба вернулся к нему, Алексей Алексеевич живо принагнул его к себе за плечи и, не отрывая от него повеселевшего взгляда, горячо шепнул:

— Готовы?

— Готов,— твердо ответил Клембовский.

— Ну, так мы начнем на день раньше, восемнадцатого. Об этом сообщим командующим лично. В пять утра завтра выедем поездом на Шепетовку. Вы, Духонин (51), Дельвиг, Величко (52). Прихватите трех офицеров штаба, одного адъютанта, посмышленее. Сообщите Смоличу, чтобы встретил нас в Шепетовке. У него уже должны быть собраны данные по маскировке. Если это удалось... мы их надуем. Всех надуем! — совсем уже весело прикрикнул он и хитро подмигнул Клембовскому.

Но разбудили Алексея Алексеевича не в пять утра, как было условлено, а в два часа ночи. Начальник штаба верховного вызывал по прямому проводу главнокомандующего.

Предчувствуя неладное, Брусилов, заранее готовый к отпору, подошел к аппарату. Предчувствие не обмануло его. Алексеев просил задержать атаку до 22 мая.

— Но вы же сами, Михаил Васильевич, торопили помочь итальянцам,— тая возмущение, возразил Алексей Алексеевич.

— Конечно, это безусловно необходимо и остается в силе,— не уловив в его фразе иронии, подтвердил Алексеев,— но Эверт (53) может начать свое наступление лишь первого июня.

— Велик! — крикнул Брусилов.— Промежуток между атаками фронтов полагаю чрезмерным! Впрочем,— добавил он, призакрыв глаза, чтобы не выдать перед связистом гнева,— с этим можно мириться при непременном условии, чтобы больше оттяжек не было.

— На этот счет я вам гарантирую, Алексей Алексеевич. Покойной ночи.

— И вам того же, Михаил Васильевич,— обронил уже на ходу Брусилов и, выйдя из аппаратной, сказал адъютанту: — Распоряжение о выезде нашем в пять утра остается в силе. Командующим армиями шифровкой сообщить о начале атаки двадцать третьего, на рассвете.

И уже про себя добавил:

— Будем врать: ложь у нас — во спасенье.

XXV

План прорыва хранился в строжайшей тайне. Только командующим армиями он был передан для собственного их сведения. Чрезвычайные распоряжения а указания командующие сообщали лично командирам корпусов. Телеграммы, даже шифрованные, до последнего момента подготовки приказано было не посылать. Все сношения велись исключительно через офицеров генштаба и особо доверенных лиц. Пополнения, прибывающие на фронт, задерживались на линии армейских резервов. Рекогносцировка велась отдельными офицерами. Крупными партиями производить ее воспрещалось. К перегруппировкам предложено было приступить за неделю до приказа о наступлении, располагать артиллерию на огневые позиции в ночь перед атакой. Сейчас велась инженерная и артиллерийская пристрелка не только в районе головного удара армий и корпусов, а на широком фронте, с той же целью —> обмануть врага. Чтобы ввести в заблуждение агентурную разведку противника, распускались ложные слухи. С таким заданием выехал в штаб армии капитан Смолич.

Сообщив поручение командующего Щербачеву, Игорь с санкции последнего составил телеграмму во 2-й армейский корпус:

«Ввиду предполагаемой перевозки корпуса на другой фронт прошу подготовить к 20 мая расчеты посадки на станциях Чертков, Выгнанка, Копычинцы».

Сведения об этом предписании, как и следовало ожидать, быстро распространились через телефонистов, обозников и санитарные учреждения по всему фронту. Происходившее тем временем передвижение 3-й Туркестанской дивизии было принято непосвященными именно как сообщенное телеграммой перемещение 2-го армейского корпуса. Через пять дней после отсылки телеграммы у Игоря имелись уже сведения через опрос пленных, что австрийцы знают об этих слухах и приняли их на веру.

Маскировка удалась вполне. Игорь, довольный выполненной задачей, возвращался из Гусятина в Бердичев. В Шепетовке ему передали распоряжение Клембовского дожидаться прибытия главнокомандующего.

Игорь решил убить время не зря. Узловая станция забита была эшелонами с живой силой, снаряжением, продовольственными грузами. За городом производилось обучение прибывающих молодых пополнений. Круглые сутки шли примерные бои. Строились позиции на австрийский образец, их брали штурмом. Для прорыва атакующие двигались эшелонированными волнами, каждая часть в несколько линий. Впереди шли редкие цепи разведчиков. С головными ротами — команды саперов и гренадеры с ручными гранатами. Круглые сутки грохали гранаты, резалась проволока, ходили в атаку, кричали «ура», и так горячо шла боевая работа, что даже Игорю казалось, что перед ним передовые позиции и настоящее дело уже началось. Незаметно для себя он ввязался в работу. Потный, разгоряченный, он пошел с атакующей частью, весело оглядывая незнакомые ему, тоже разгоряченные лица.