Тот встал и с застывшей улыбкой поклонился консулу. Отеческое снисхождение показалось раздражающим и отвратительным, но приходилось терпеть.

Помпей негромко обратился к молодому сопернику:

— Неужели под тогой не скрыты новые щиты, Юлий? Я не сомневаюсь, что ты приготовил что-нибудь в этом роде.

Цезарь изобразил на лице улыбку, как бы говоря окружающим, что слова опытного мастера — всего лишь милая шутка, а вовсе не колкость. Помпей намекал на выигранный Юлием на этой самой площади суд: тогда толпе показывали щиты с изображенными на них сценами из жизни Мария.

Помпей, ничего больше не добавив, со спокойным и заинтересованным видом сел на свое место. Юлий же подошел к трибуне и на мгновение замер, оглядывая раскинувшееся внизу море лиц. Сколько человек оставили свои дома и пришли сюда, чтобы выслушать ежегодное обращение консулов к народу? Восемь тысяч? Или десять? Утро было ранним, солнце еще не вышло из-за крыш возвышавшихся по краям форума храмов, и поэтому свет казался серым и холодным. Юлий глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, чтобы голос с самого начала звучал твердо и сильно. Важно, чтобы граждане расслышали каждое слово.

— Меня зовут Гай Юлий Цезарь. Я племянник Мария, который семь раз становился римским консулом. И я тоже включил свое имя в сенатский список. Я хочу стать консулом в память об этом человеке и надеюсь продолжить начатое им дело. Хотите ли вы и от меня услышать обещания о раздаче бесплатного хлеба и монет? Разве здесь собрались дети, ожидающие игрушек в обмен на преданность? Кроме того, хороший отец не будет баловать ребенка лишними подарками.

Юлий на секунду замолчал. Все становилось на свои места, он уже не нервничал. Собравшиеся на площади люди не отводили от него внимательных глаз, и он вдруг ощутил первую протянувшуюся ниточку доверия.

— Я хорошо знаком с теми, кто не разгибая спины выращивает для вас хлеб. Кормить других — не слишком благодарное и вовсе не прибыльное занятие, но крестьяне гордятся своим трудом, и потому они настоящие люди. Знаю я и многих из тех, кто, не жалуясь, сражался за свободу этого города. Иногда мы встречаем этих искалеченных людей на улицах и отводим глаза, забывая, что можем смеяться и любить лишь потому, что воины отдали за нас здоровье, а порою и жизнь.

Наш город держится потом и кровью тех его жителей, которых уже нет среди нас, однако нам тоже надо многое сделать ради его блага. Вы слышали слова консула Красса о воинах, которым предстоит поддерживать порядок на улицах? Я без малейшего сожаления пошлю своих людей охранять вас, но ведь настанет время, когда я должен буду вести их в дальние края, чтобы завоевать для вас новые богатства и новые земли. Кто же тогда позаботится о безопасности города, кроме самих горожан?

Толпа беспокойно пошевелилась, и Юлий на мгновение замолк. Он ясно представлял то, что хочет сказать, но как выразить свою мысль доступно?

— Аристотель говорил, что государственный деятель стремится воспитать в гражданах определенные моральные устои, расположение к добродетели. Я ищу это расположение в ваших душах и вижу его готовым выплеснуться в мир. Именно вы защитили стены нашего города от восставших рабов. В тот момент вы не спрятались от исполнения своего долга. Надеюсь, что не спрячетесь и сейчас, когда я прошу об этом. — Цезарь продолжал громче и увереннее, чем прежде: — Обещаю создать специальный фонд и оплачивать труд тех, кто сейчас не имеет работы. Труд этот будет заключаться в уборке улиц и защите граждан от разбойных банд, которые терроризируют слабых. Где же былая слава Рима, если сейчас мы живем в постоянном страхе, опасаясь, едва стемнеет, выйти на улицу? До каких пор нам крепко-накрепко запирать двери и с опаской ждать, не сломает ли их грабитель или убийца?

Юлий заметил, что многие из слушателей согласно закивали головами, и понял, что задел живую струну. Он мысленно поблагодарил Александрию, ведь именно она рассказала об этой напасти.

— Консул Красс назначил меня эдилом, а значит, мне вы должны жаловаться в случае беспорядков или преступлений в городе. Приходите, если вас несправедливо обвиняют; я непременно выслушаю жалобу и, если не найду достойного представителя, сам буду вас защищать. Все свое время, все силы я отдаю вам — берите, если нуждаетесь в них. Мои подчиненные и помощники сделают улицы города безопасными, а я сам позабочусь о равенстве граждан перед законом. Если мне суждено занять место консула, то обещаю стать тем потоком, который наконец очистит Рим от многовековой грязи. В одиночку мне это сделать не удастся. Дать вам новый город я не смогу. Но сообща мы его улучшим.

Площадь поняла слова и ответила согласием. Голова Юлия слегка кружилась от радости: наверное, благоволение богов проявляется именно так. Плечи оратора распрямились, голос свободно разносился над площадью, и собравшиеся на ней стремились хоть на мгновение встретиться взглядом с человеком на трибуне.

— Где те богатства, которые наши легионы завоевали для города? Думаю, что их недостаточно. Став консулом, я не стану прятаться от мелких задач. Дороги наши забиты повозками и экипажами, и от этого страдает торговля. Я заставлю возниц ездить и ночью, но при этом запрещу им во все горло орать на волов. Люди должны спать спокойно. — Слушатели засмеялись, и Юлий улыбнулся вместе с ними. Взаимопонимание достигнуто. — А может, вы считаете, что это недостойное занятие? Что, лучше построить еще одно роскошное, но бесполезное здание, которое будет пустовать?

Кто-то в толпе ответил: «Нет!», и оратор посмотрел в сторону этого одинокого голоса, с удовольствием отмечая, что по толпе прокатилась новая волна смеха.

— Тому, кто мне только что ответил, я возражу: да! Да, мы должны строить возвышенные храмы, крепкие мосты и акведуки, по которым потечет чистая вода. Если вдруг к нам в Рим приедет владыка иностранного государства, я хочу с гордостью показать ему прекрасный город. Я хочу, чтобы он с восторгом смотрел вверх — но при этом не вляпался бы во что-нибудь отвратительное под ногами.

Пришлось подождать, пока смолкнет смех. Цезарь знал, что его слушали уже хотя бы потому, что голос звучал уверенно и убежденно. Он сам верил в свои слова, и граждане ощущали в них правду.

— Мы все — и вы, и я — практичные люди. А потому нуждаемся в сточных канавах, безопасности, честной торговле и справедливых ценах. Но в то же самое время мы и мечтатели. Практичные мечтатели, готовые переделать мир таким образом, чтобы он существовал еще тысячу лет. Мы строим на века и считаем себя наследниками греков. Обладаем силой, но не только телесной. Готовы изобретать и совершенствовать до тех пор, пока в мире не останется ничего равного по красоте нашему городу. Если возникнет необходимость, мы будем перестраивать одну улицу за другой. — Юлий глубоко вздохнул, и глаза его увлажнились от признательности к заполнившим площадь людям. — Смотрю на вас, и душа переполняется гордостью. Я тоже пролил свою кровь за благоденствие Рима и сейчас, видя ваши глаза, понимаю, что жертва не напрасна. Это наша земля. И все же за ее пределами существует мир, которому еще предстоит узнать о наших достижениях. Успехи достаточно величественны, чтобы распространиться повсюду, принести другим народам власть закона, честь нашего города — действовать до тех пор, пока в любом уголке земли будет жить человек, с гордостью называющий себя римским гражданином и несущий славу Рима. Если мне суждено стать консулом, то все свои силы я отдам во имя приближения этого дня.

Цезарь закончил выступление, хотя слушатели не сразу это поняли. Площадь терпеливо ждала, надеясь, что оратор продолжит столь интересную речь, и Юлий едва не поддался на невольную провокацию. Но внутренний голос приказал просто поблагодарить людей за пристальное внимание и покинуть трибуну.

Молчание взорвалось криками восторга и одобрения; оратор даже слегка покраснел от возбуждения и радости. Он не видел реакции тех, кто сидел на подиуме за его спиной, зато упивался пониманием народа. Ощущение было пьянящим, словно крепкое, выдержанное вино.