Мадок взглянул на раскинувшиеся вокруг Алезии позиции римлян и ощутил нешуточный страх. Всего месяц назад, когда ему с большим трудом удалось незамеченным выбраться из крепости, легионы лишь начинали копать в глинистой земле первые окопы. Сейчас же на высоких крепких стенах стояли вооруженные воины.

— Зажгите факелы! Мы должны сжечь их ворота и башни, — велел Мадок и тут же увидел, как осветилась вся колонна галлов.

Треск огня казался воинственным, и сердце галла ответило стремительными ударами. И все же тревога не покидала, ведь предстояло сразиться с сильной и умелой армией, с нетерпением ожидающей начала битвы. Перед такими укреплениями выносливость и резвость галльских лошадей теряла смысл. Больше того, если не удастся выманить римлян из их укрепления, за каждый шаг вперед придется платить большой кровью.

— Копья к бою! — отдал он приказ. Под взглядами тысяч глаз Мадок вытащил длинный меч и направил острие в сторону римского войска. На правом фланге стояли соплеменники, арверны, готовые точно выполнить любой приказ. На преданность и самоотверженность остальных можно было лишь надеяться. Мадок опасался, что при первых признаках опасности, а тем более смертельной угрозы племена сразу потеряют дисциплину, которой он добился с немалым трудом.

Командир резко взмахнул крепко сжатым кулаком и пришпорил коня, стремительным галопом направляясь к укреплениям противника во главе своих воинов. За спиной раздался топот копыт, мгновенно заглушивший все остальные звуки. Галлы издали воинственный клич. Кони, как на крыльях, полетели к укрепленным стенам, а каждый из всадников в поднятой руке держал готовое к бою копье.

— Баллисты к бою! Онагры, скорпионы! По сигналу горнов! — кричал Брут, поворачиваясь то направо, то налево. Римские воины пожертвовали ночным отдыхом, и теперь каждая из находившихся в их распоряжении военных машин стояла, готовая разить превосходящего численностью противника. Стоящие на стенах легионеры внимательно следили за приближением полчищ варваров, и на лицах их читалось нетерпение и предвкушение битвы.

Огромные, пропитанные маслом бревна уже горели, испуская удушливый дым, — еще немного, и они обрушатся на головы врагов.

Брут прикинул расстояние и хлопнул по плечу ближайшего из горнистов. Тот набрал в легкие побольше воздуха и сыграл сигнал «к бою». Сработали метательные орудия, и на головы скачущих по равнине галльских всадников обрушился град железа и камней. Римляне посеяли смерть первыми.

Мадок увидел залп и, прикрыв глаза, начал молиться. Вокруг раздавались удары и треск, а вслед за ними летели отчаянные крики раненых. Когда же через некоторое время он открыл глаза, то поразился тому странному обстоятельству, что до сих пор жив, и закричал сам — просто от радости. В рядах всадников образовались заметные пустоты, однако галлы тут же сомкнулись. Медлить было невозможно: расстояние до римских укреплений стремительно сокращалось, а горячка битвы неумолимо толкала людей вперед.

Галлы метнули свои копья со всей силой и энергией, на которую были способны люди, только что пережившие обстрел римских военных машин. Черное облако взлетело над рядами, а прежде чем оно успело достичь цели, Мадок уже оказался возле окружавшего укрепления широкого рва. Тридцать тысяч лучших галльских воинов вылетели из седел и бросились вниз, чтобы через пару минут начать упрямо взбираться вверх по склону, вонзая мечи в рыхлую землю и перелезая через торчащие для устрашения деревянные колья.

Преодолевая вал, Мадок на мгновение поднял голову и заметил на стене легионеров. В этот миг земля осыпалась, и командир сполз на дно рва. Пришлось начинать весь путь заново. С воинственным кличем галл опять полез вверх, к стене. Раздался треск огня, и вдруг с неба обрушилось что-то смертельно тяжелое, горячее и удушающее. Мадок попытался увернуться, но страшная сила сбила его с ног и повергла в пучину тьмы и боли.

Стоя на стене форта, Юлий наблюдал за первой стремительной атакой противника. Он снова и снова отдавал приказы о залпах военных машин. Бревна и камни катались по полю, ломая ноги лошадям и сея увечья и панику среди всадников. Ворота форта загорелись, но это уже не имело значения. Полководец не собирался ждать, пока они упадут и откроют путь врагам.

По всей длине укреплений римские легионеры мечами и щитами отчаянно отражали нападение тех, кто смог взобраться на стену. У подножия стен росла гора трупов. Цезарь задумался. Он прекрасно сознавал, что воины ослаблены, а потому не смогут долго выдерживать такой темп боя. Судя по всему, галлы твердо решили атаковать непрерывно, без сожаления бросая жизни на железо римлян.

Всадники галлов не могли прорваться к укреплениям — мешали свои. Юлий боялся направлять легионеров за стены, так как они могли пропасть в разбушевавшейся на равнине буре. Решение давалось с трудом.

Наконец полководец быстро повернулся к Октавиану.

— Выходи с конницей. Мои Десятый и Третий не отстанут — так же, как мы выступали против бриттов.

На мгновение взгляды воинов пересеклись, и этого оказалось вполне достаточно. Октавиан поднял руку в салюте.

К воротам привязали толстые веревки и, отодвинув тяжелые железные засовы, потянули створки внутрь. Дерево уже горело вовсю, и, едва ворота упали, порыв воздуха взметнул пламя вверх. Однако это не остановило доблестных всадников, и они галопом направили коней на врагов. Копыта, словно град камней, застучали по лежащим на земле воротам, и отряд мгновенно скрылся за дымовой завесой. За ним последовали пешие воины Десятого и Третьего легионов.

Цезарь с гордостью заметил, что легионеры быстро сбили пламя, а ворота поставили на место, чтобы галлы не успели воспользоваться образовавшейся прорехой. Момент был опасным. Если всадникам не удастся оттеснить галлов, то готовым поддержать их легионерам просто не удастся выйти из ворот. Прищурившись, Юлий с трудом рассмотрел в дыму символ легиона — орла. Он раскачивался над бурлящей массой галльских воинов. Вот орел упал, но тут же воспарил вновь, подхваченный чьими-то сильными руками. К выходу на равнину готовился Двенадцатый легион из Аримина, и полководец думал о том, что ждет воинов на поле боя.

Он взглянул на крепостные стены Алезии, а потом на тех воинов, которых берег на случай атаки. Сколько человек необходимо оставить в резерве? Ведь если Верцингеторикс выйдет на равнину со своими силами, то легионы, зажатые в тиски, могут и не выдержать. Этого допустить нельзя.

Рядом появился Рений; единственной рукой он держал большой тяжелый щит, готовясь в момент опасности поднять его над головой полководца. Короткой улыбкой Юлий показал, что согласен с такой заботой, и разрешил гладиатору охранять себя. Рений выглядел старым и ослабевшим, однако глаза его зорко оглядывали поле битвы.

На залитой кровью земле образовалось усеянное мертвыми телами пространство. Среди убитых было заметно несколько римлян, но в основном потери принадлежали вражескому войску. В центральной части линии сражения образовалась дуга, это Десятый легион с боем пробивался вперед, шагая по трупам убитых и безжалостно прокладывая себе путь мечами и щитами. Еще мгновение — и на головы варваров обрушился последний залп копий. Удар оказался вполне своевременным.

— Двенадцатый и Восьмой, вперед! — скомандовал полководец. — Открыть ворота!

Веревки снова натянулись, и десять тысяч свежих легионеров бросились в бой, чтобы поддержать уставших и заменить убитых.

Метательные машины молчали, а римские воины бились с галлами. Плотные прямоугольники когорт терялись в массе варваров, а затем снова появлялись, словно камни в потоке, и опять погружались в пучину битвы.

На равнине сражались уже четыре легиона, но полководец направил им на помощь еще один, оставив лишь горстку для охраны форта и тыла. Горнисты стояли рядом, готовые исполнить любой приказ, и Цезарь смерил их твердым взглядом: