— Слушаю я тебя, сосед, и удивляюсь. Как ни велико мое уважение к тебе, я не верю тому, что ты говоришь.

— Давай побьемся об заклад, — предложил Гудбранд с косогора. — У меня есть сто крон в ящике, я ставлю из них двадцать, ставь со своей стороны столько же.

— Идет, — сказал Петр, — и не будем откладывать дела.

Ударив по рукам, оба друга вошли в дом Гудбранда. Петр остался за дверью, чтобы слышать разговор супругов.

— Добрый вечер, моя старушка, — сказал Гудбранд.

— Добрый вечер, — отвечала добрая жена. — Это ты, мой друг? Слава богу! Как ты провел день?

— Так себе. Придя в город, я не нашел покупателя на нашу корову, поэтому я обменял ее на коня.

— На коня! — воскликнула жена. — Это великолепно! Я благодарю тебя от всего сердца. Теперь мы будем ездить в церковь в повозке, как те господа, которые до сих пор смотрели на нас свысока, а сами-то вовсе не лучше нас с тобою. Если нам хочется держать коня и есть, чем кормить его, то, полагаю, мы имеем на это полное право. Мы никого и спрашивать не станем. Где же конь? Нужно поставить его в конюшню.

— Я не довел его до дома, — сказал Гудбранд. — По дороге я передумал и обменял коня на свинью.

— Видишь ли, — сказала жена, — это как раз то, что я сделала бы на твоем месте. Спасибо, сто раз спасибо! Теперь, когда соседи придут к нам в гости, у меня, как и у других людей, найдется для угощения кусочек ветчины. На что нам конь? Еще стали бы говорить: «Смотрите на гордецов! Уж слишком важными считают себя для того, чтобы идти в церковь пешком». Нужно отвести свинью под навес.

— Я не привел свинью, — сказал Гудбранд. — По дороге я обменял ее на козу.

— Замечательно! Какой же ты, однако, умный и смышленый человек! Если поразмыслить немного, что стала бы я делать со свиньей? На нас показывали бы пальцами и говорили: «Поглядите на этих людей, они проедают все, что наживают». А от козы у меня будет молоко, сыр, уж не говоря о козлятах. Скорее веди козу в хлев!

— Я и козы не привел домой, — сказал Гудбранд. — По дороге я обменял ее на овцу.

— Узнаю в этом тебя! — воскликнула хозяйка. — Это ты сделал для меня! Разве можно в мои годы бегать по холмам и лугам за козою? А овечка даст мне свою шерсть и свое молоко. Отведи ее в хлев!

— Я и овцы не привел домой, — сказал Гудбранд. — По дороге я обменял ее на гуся.

— Спасибо! От всего сердца спасибо! — сказала добрая жена. — Что стала бы я делать с овцой? У меня нет ни прялки, ни станка. Ткать — тяжелый труд, а когда кончишь ткать, приходится резать, кроить, шить. Гораздо проще покупать готовые платья, как мы с тобой всегда делали. Но гусь, жирный гусь — это именно то, чего я давно желала. Мне нужен пух для нашего одеяла, и с давних пор я мечтала отведать жареного гуся. Нужно запереть его в птичник!

— Я и его не привел домой, — сказал Гудбранд. — По дороге я обменял его на петуха.

— Друг мой дорогой, — сказала добрая жена, — ты умнее меня. Петух! Да ведь это прелесть! Он куда лучше стенных часов, которые приходится заводить каждую неделю. Петух поет по утрам в четыре часа и напоминает нам о том, что пора, помолившись, приняться за работу. Ну что стали бы мы делать с гусем? Стряпать я не умею, а для моего одеяла, с божьей помощью, найдется и мох, куда нежнее пуха. Скорее веди петуха в птичник!

— Да я и петуха не привел домой, — сказал Гудбранд. — К вечеру я так сильно проголодался, что пришлось мне продать петуха за крону. Иначе я бы умер с голоду.

— Хвала Господу! Это он навел тебя на такую счастливую мысль, — сказала хозяйка. — Все, что ты делаешь, Гудбранд, — все приходится мне по сердцу. На что был бы нам петух? Мы сами себе господа, думается мне, и никто не имеет права давать нам указания. Мы можем лежать в кровати, сколько нашей душе угодно. Ты вернулся, мой дорогой друг, и я счастлива. Ничего иного мне не надо, лишь бы ты был рядом со мной.

Тогда Гудбранд открыл дверь:

— Ну что, сосед Петр, что ты на это скажешь? Ступай за своими двадцатью кронами.

И он поцеловал свою старую жену в обе щеки с таким удовольствием и с такой нежностью, как будто ей было всего двадцать лет.

Но рассказ на этом не кончается. У всякой медали есть оборотная сторона. День не казался бы таким прекрасным, если бы его не сменяла ночь. Как бы совершенны и добры ни были все женщины, все-таки среди них есть такие, нрав которых не так доброжелателен, как у жены Гудбранда. Нужно сказать, что вина в этом всецело лежит на мужьях. Если бы они всегда уступали, неужели могли бы существовать какие-либо разногласия? «Уступать?» — спросят некоторые усатые господа. Да, без сомнения, уступать! Иначе, — слушайте, что вам предстоит.

Петр Седая Борода нимало не был похож на своего соседа Гудбранда. Он был упрям, надменен, вспыльчив и отличался терпением собаки, у которой отнимают кость, или кошки, которую душат. Он был поистине несносен, но Бог, в своей благодати, подарил ему достойную супругу. Она была своевольна, придирчива, сварлива, всегда готовая молчать, когда ее муж ничего не говорил, и кричать, лишь только он раскрывал рот. Обладание таким сокровищем было большим счастьем для Седой Бороды. Не будь у него такой жены, он никогда бы не узнал, что кротость представляет собой первую из добродетелей.

В один прекрасный день, во время сенокоса, вернувшись домой после тяжелой пятнадцатичасовой работы злее обыкновенного, он потребовал обед, который был еще не готов, и начал ругаться, беситься и проклинать женщин за их лень.

— Боже мой! — сразу откликнулась жена. — Тебе хорошо разговаривать, Петр, а не хочешь ли ты поменяться работой? Завтра я пойду вместо тебя на сенокос, а ты хозяйничай на моем месте. Посмотрим, кому из нас будет труднее и кто лучше выполнит свою работу.

— По рукам! — воскликнул Петр. — Нужно же, наконец, чтобы ты, раз и навсегда, на самой себе испытала, как мучается твой бедный муж! Это научит тебя уважать его и будет уроком, который тебе необходим.

На другой день, на рассвете, жена ушла с граблями на плече, с серпом на боку, счастливая, как жаворонок при виде восходящего солнца, громко распевая песни.

Петр Седая Борода несколько растерялся, когда остался в доме один, но он не хотел сознаться в этом. И вот он принялся за сбивание масла, будто занимался этим делом всю жизнь.

Быстро согреваешься с непривычки! У Петра пересохло горло, он спустился в погреб, чтобы налить из бочки пива. Он вколотил втулку и хотел было приделать к ней кран, как вдруг услышал над головой хрюканье. Это была свинья, опустошавшая кухню.

— Пропало мое масло! — вскричал Седая Борода.

И вот он взбегает по лестнице, перескакивая через четыре ступеньки и держа кран в руке. Что за зрелище! Маслобойная кадка опрокинута, сливки на полу, и в них купается свинья!

Даже более умный человек потерял бы терпение. Петр бросился на животное, которое с хрюканьем обратилось в бегство. Плохо пришлось вору, так как хозяин поймал его и так ловко ударил в висок краном, что свинья тут же упала замертво.

Поднимая окровавленную руку, Петр вспомнил, что не закупорил бочку, и что пиво все еще льется. Он побежал в погреб. К счастью, пиво уже не лилось, но и в бочке не осталось ни одной капли. Пришлось начинать работу снова и сбивать масло до обеда. Петр вернулся в молочную: там было еще достаточно сливок, чтобы исправить утреннюю неудачу. И вот он начал усердно сбивать сливки. В самый разгар работы он вспомнил, что корову еще не выгоняли из хлева и не давали ей ни пить, ни есть, хотя солнце уже высоко стояло в небе. Он тотчас же хотел бежать в хлев, но опыт научил его осторожности.

— Здесь мой маленький сынишка, — подумал он. — Если я оставлю его у кадки с маслом, то лакомка перевернет его. Легко может случиться несчастье.

И, взвалив кадку на спину, он пошел за водой, чтобы напоить корову.